Честно. Ничего не скажешь. Не придерёшься.

— Значит, я повезу Избыгнева на этот ваш загадочный объект. А какие у меня гарантии, что я вернусь оттуда живым. Там ведь такая секретность… — Я только руками развёл.

— Честно говоря, — в обычной своей раздражающей манере заявил Вышемир, — у вас, гражданин Готлинд, нет никаких гарантий, что вы из этого здания выйдете живым. Ретивого Духовлада есть кому приструнить. Не стоит особенно рассчитывать на него и его чоновцев.

Если я на что и рассчитывал, так это на револьвер в кобуре. Как бы то ни было, а этого хлыща я застрелить успею. И мощный стол его не спасёт. Надо только посильнее оттолкнуться сапогами от его столбообразных ножек, повалиться на пол и расстрелять в гада весь барабан. А там уж будь, что будет.

— Нам нет резона убивать вас, Готлинд, — в этот раз Вышемир обошёлся без набившего оскомину «гражданина». — Вы отличный летун. Лучше всех управляете безразгонником. Конечно, на вас уже кипу доносов написать успели. — Он картинно вынул из ящика стола внушительную стопку густо исписанных листов, кинул её на стол между нами. — Все хотят завладеть вашим «Ястребом». Ни оному из них, естественно, не дали ход. Вы ценны именно как летун. В последствии вас решено использовать для связи с объектом. Так что можете быть спокойны, Готлинд. Вы вернётесь с объекта живым и здоровым. Считайте это пробным полётом.

Я говорить ничего не стал. Даже плечами пожимать поленился. Всё уже решено за меня. Впрочем, ничего удивительного в этом нет. Люди, подобные Вышемиру, успели отвыкнуть оттого, что другие могут иметь своё мнение.

— К сожалению, — продолжал Вышемир, — сегодня вы из этого здания, действительно, не выйдете. Но ничего страшного в этом нет. Я и сам иногда живу здесь, когда не нахожусь на объекте. Тут имеются вполне приличные комнаты — получше ваших летунских общежитий. По крайней мере, одна комната на одного человека.

Мне на ум тут же пришла фраза «одиночная камера». Но делиться этим с Вышемиром я не стал.

Тот тем временем поднялся из-за стола. Обошёл его. Я тоже встал на ноги. Усаживать меня обратно на стул Вышемир не стал. Он направился к двери.

— Сейчас я покажу вам, — сказал он, — на чём мы полетим к объекту.

Мы вышли из кабинета. Снова зашагали по коридорам. День близился к середине — и по ним сновало существенно меньше народу. Зато папок у них в руках как будто прибавилось.

Вышемир вывел меня из здания через «чёрный ход». Оказывается, позади него находилась небольшая лётная площадка. Отлично выровненная и утрамбованная. На ней даже лёгкий аэроплан мог разогнаться и взлететь без каких-либо проблем. Однако стоял на этой площадке совсем не лёгкий аэроплан.

Я только слышал о таких моделях безразгонников. Но ещё ни разу не видел своими глазами. Это был мощный аэроплан, больше похожий на фургон, поставленный на короткие лыжи. Наверное, другое шасси его веса, когда отключён антиграв, выдержать не могло. Крылышки у него были совсем маленькие — они казались просто смешными на фоне внушительного корпуса, обшитого гофрированной жестью. Однако они воинственно топорщились стволами пулемётов и парой авиапушек. Вдобавок к этому ещё две пары стволов крупного калибра торчали из носа. Наверху его были установлены несколько пулемётных гнёзд. В общем, весьма хорошо защищённая птичка. Её либо парой эскадрилий штурмовать. Либо уже корветом с хорошим прикрытием.

— Как вам такой аппарат, Готлинд? — словно на собственное дитя, с гордостью уставился на безразгонник Вышемир.

— Чудовище какое-то, — пожал плечами я. — Летающий носорог какой-то, а не аэроплан.

— Угадали, — усмехнулся Вышемир, — именно так это чудо и называется. «Носорог». Котсуолдская модель. Точнее заокеанская. Заокеанцы успели чертежи украсть и к очередному авиасалону представили свой аналог котсуолдского «Рино».

— Трофей? — поинтересовался я, обходя чудовищный аэроплан.

— Отнюдь. Прямая поставка из Заокеании.

Очень интересное дело. Я открыл дверцу, заглянул в салон. Вышемир не препятствовал. Внутри — лавки вдоль стенок. Ремни из пулемётных гнёзд. Кабина летунов отделена фанерной перегородкой с ещё одной дверцей. Туда я, конечно, тоже заглянул. Четыре кресла. Пара для пилотов. Вторая — для бортстрелков. Те сидят выше, чтобы целиться через головы летунов. Огонь ведут, нажимая на педаль электроспуска.

— Внушительный аппарат, — резюмировал я, выбираясь из аэроплана. — Такая может эскадрилью перемолоть. А штуки три подобных — целый авиаполк. Хотя против корвета всё-таки слабоват будет.

— У Вепра ни аэропланов, ни тем более воздушных судов нет, — усмехнулся Вышемир. — Так что нам подойдёт вполне.

— Вполне, — кивнул я. В этот момент я даже как-то позабыл, где нахожусь и с кем разговариваю.

— Значит, отправляемся в столовую, Готлинд. Не знаю как вы, а я голоден, что твой волк. С утра во рту маковой росинки не было.

Я мог только поддержать стража в этом начинании. Когда он об этом сказал — я понял, что есть хочу не меньше его самого.

Комната, о которой говорил Вышемир, оказалась вполне приличной. Я отправился туда ближе к вечеру. После столовой страж вытащил меня из здания, чтобы показаться гуляющим со зверским видом по всем соседним улицам чоновцам. Я успокоил Духовлада, сказав, что у меня всё в полном порядке. Меня никто не пытал и даже не допрашивал. У Вышемира есть дело ко мне, как к летуну. Какое именно? Тут все вопросы к самому Вышемиру. Страж Революции только приторно улыбался. Объясняться с чоновцем он, конечно же, не собирался.

Койка в комнате стояла такая же жёсткая, как и в летунском общежитии. Но день выдался очень насыщенный, а потому уснул я быстро.

Глава 3

Подняли меня ранним утром. Хотя, в общем-то, грех жаловаться — я отлично выспался. По чести сказать, давно я так сладко не спал. Даже не знаю, почему. Зашёл за мной не Вышемир, а высокий страж в потёртой кожаной куртке и со знакомым мне здоровенным пистолетом в деревянной кобуре. Выправка у него была просто гвардейская. На груди красовался урдский орден из новых, революционных, на красной бархотке. Я видел такие у летунов и чоновцев. У Духовлада их было даже два. А вот Вышемир не мог похвастаться ни одним. Ну, или не носил просто.

Я быстро оделся. Проверил оружия. Револьвер был полностью заряжен. Этому я удивился, но не сильно. Мне здесь не доверяли, но не настолько, чтобы лишать оружия.

Страж проводил меня на лётную площадку. Там уже собрались его коллеги. Все, как один, в кожаных куртках или плащах, чёрных фуражках и при здоровенных пистолетах в деревянных кобурах или револьверах, вроде моего. Почти все курили папиросы или самокрутки. В движениях их сквозила какая-то нервозность. Хотя это-то вполне понятно — лететь, запертым в тесном салоне аэроплана с чудовищем, вроде Избыгнева, то ещё удовольствие.

Когда правую руку предводителя местных бандитов выводили из здания стражи, мне снова стало не по себе. В заскорузлом от крови грязном тулупе с наводящими жуть отверстиями от моих пуль шагал он, скованный цепями, под надзором пяти бойцов. И всё равно казалось, что это не его ведут, а Избыгнев идёт сам, волоча за собой стражей. Будто медведь, вцепившуюся в него собачью свору.

«Добрые люди бросались на него, как собаки на медведя. Германцы вцепились ему в шею, в руки, в ноги»[5], - отчего-то вспомнилось мне. Не помню уж, где и когда я нашёл тот потрёпанный томик без обложки. Не знаю даже, кто автор. Я и книгу-то дочитать не сумел — страницы обрывались ближе к концу. И мне так никогда, наверное, не узнать чем закончились две параллельно излагаемых в ней истории.

Но строчки из этой безымянной для меня книги пришли на память, когда я увидел, как ведут к аэроплану великана Избыгнева. Я даже не сразу заметил знакомое лицо среди его конвоиров. Уже не смутно, а очень даже хорошо знакомое лицо Вадхильда. Поняв, что я его, наконец, узнал, имперский шпион подмигнул мне, а затем быстро отвернулся. Лицо его вновь стало спокойным и сосредоточенным.