— Боем связать пытаются, — протянул старший артиллерист авианосца.

— Не только, — покачал головой капитан, — и не столько. Зашёл к нам в борт — и лупит по ангарам. Броне-то это нипочём, а вот каково придётся аэропланам. Какие мысли по этому поводу? — обернулся он к старшим офицерам, стоящим тут же — на мостике.

— Да что тут думать! — воскликнул артиллерист. — Дать им бой! Подойти на полкилометра — и ударить, как следует!

— Если только именно этого они не добиваются, — заметил капитан.

— Но в противном случае, — покачал головой отвечающий за лётный состав офицер, у которого и должности-то толком не было. Он давно уже не садился в кабину аэроплана из-за травм, полученных ещё до войны во время аварии. С тех пор он сильно располнел, но продолжал носить лётную куртку и шарф, — мы ставим под угрозу все наши аэропланы. Особенно те, что опускаются на верхнюю палубу. Они окажутся под обстрелом вражеских орудий малого калибра. К тому же, все мы видели, как работает их новая зенитная система.

Остальным не нашлось что сказать.

— Понятно. — Капитан снова обернулся к обзорному стеклу. — Бездеятельными мы оставаться дальше не можем. Рулевой, манёвр сближения с корветом врага. Открыть беглый огонь из главного калибра по корвету. Подготовить остальные орудия к беглому огню.

Вытянутая громада авианосца медленно качнулась в сторону вражеского корвета. Тот огрызнулся из всех пушек. Однако боя не принял. Подался назад, сохраняя дистанцию и продолжая вести огонь. Авианосец продолжал преследование, набирая скорость. Более шустрый корвет отступал, но не уходил совсем.

— «Дерфлингер» прорвался! — доложил офицер связи, сжимающий в кулаке телеграфную квитанцию. — На всех парах идёт к нам! Китобои пытались остановить его. Дважды брали на абордаж, но на борту «Дерфлингера» чуть ли не бригада небесной пехоты Блицкрига. Китобоев выкидывали оба раза с большими потерями. «Пилигрим» и два фрегата сопровождения были вынуждены отступить под превосходящей огневой мощью врага.

— А что наши?

— Связаны боем на этом участке, — доложил офицер службы наблюдения. — Прикрыть нас никто не сможет.

— А тут ещё этот корвет крутится, — протянул артиллерист, — и торпедоносцы. Да уж, взяли нас в оборот, нечего сказать.

— Не забывайте, — напомнил всем капитан, — мы не должны выигрывать этот бой. У нас другая цель. Это не нас связывают боем. Это мы связываем боем блицкриговцев.

— Условленного сигнала пока нет, — заметил офицер связи. — Ожидаем.

Проклятый корвет отрезал нас от авианосца. Мы метались по небу, но его бортовые зенитки работали отлично. Подобраться к нашему кораблю возможности просто не было. Даже если обходить по самой широкой дуге. Верхняя палуба находилась под постоянным обстрелом корвета.

Торпедоносцы же были всё ближе. Первые машины уже маячили в непосредственной близости от кормы корвета. Да и наёмничьей эскадрилье Барона забывать не стоило.

Мы носились по небу. Теперь нам приходилось экономить едва ли не каждый патрон. Слишком уж мало их оставалось в цинках. Очередей длиннее, чем в три патрона я старался не давать. Стук и вибрация в двигателе усилились. После ещё нескольких попаданий пара листов жести отслоилась и теперь металлически звенела на ветру. А из многочисленных дыр в фюзеляже сочились струйки дыма.

Каким бы живучим ни был мой безразгонник, долго мне в воздухе не продержаться.

Ведомый нагнал меня. Сровнял скорости наших аэропланов. И показал пальцем вверх. Мы синхронно набрали высоту. Ведомый указал на вырвавшийся вперёд торпедоносец. В этот момент как раз несколько наших аэропланов подожгли последний оставшийся двигатель у летящей в непосредственной близости от него машины. И тяжёлый аэроплан, стремительно набирая скорость, начал падать. Так что выбранный целью противник остался один — без прикрытия.

Ведомый похлопал по краям кабины. Значит, атакуем пилота. Странный выбор. Вот только ведомый не оставил мне выбора. Он бросил свой аэроплан в атаку, опережая меня. Что мне оставалось, кроме как последовать за ним.

Мы сверху зашли на торпедоносец. Ведомый, хотя теперь он был уже ведущим, прошёлся длинной очередью по кабине пилота и по передней аппарели. Я же атаковал оставшиеся аппарели. Зенитчики вскинулись в своих «гнёздах». Но было поздно. Я тоже не скупился на патроны, опустошая цинки. Чёрт с ним! Мне отчего-то казалось, что у моего ведомого родился некий безумный до гениальности план. Очереди заставили пулемётчиков замереть. Оба откинулись на спину, прошитые пулями. Пилот схватился за лицо, развороченное рикошетом. Между пальцев его обильно текла кровь.

Почти одновременно мы проскочили мимо торпедоносца. Однако ведомый внезапно сильно затормозил. Если можно так сказать о манёвре в небе — другого слова у меня просто не нашлось. Видимо, включил антиграв на полную мощность. Он выровнял скорость и высоту с неуправляемым торпедоносцем. И сделал нечто такое, что у меня просто волосы под шлемом дыбом встали.

Такого не делали ни в одном воздушном цирке. Ни в шутовском. Ни в бароновском. Ведомый отстегнул ремень безопасности, поставил ногу на край кабины. Подхватил пилота, молниеносным движением ножа перерезав его ремень, и буквально выкинул его за борт. А следом сам перепрыгнул на его место. И его, казалось, ничуть не пугала чудовищная высота. Одна ошибка — и лететь придётся далеко.

Один из стрелков аппарели вскинул голову. Несмотря на раны он был ещё жив. Ведомый хладнокровно вытащил свой здоровенный пистолет и парой выстрелов прикончил его. И после это взялся за рычаги торпедоносца.

Я кружил рядом, наблюдая за последовавшими событиями. Вдруг враг поймёт, что произошло — хоть это и заняло считанные секунды — и атакует машину, которая теперь может причинить блицкриговцам очень много вреда. Как оказалось, делал я это не зря.

Красный аэроплан, принадлежащий самому Барону, налетел, словно коршун. Барона, вообще, часто сравнивали именно с этой хищной птицей. Не будь у меня безразгонника, я бы вряд ли осмелился атаковать его. Однако сейчас мне больше ничего не оставалось.

Я атаковал снизу, не жалея оставшегося скудного запаса патронов. Фосфорные пули прошли мимо. Барон бросил свой красный «Альбатрос» в сторону. Однако на меня переключаться не спешил. Понимал, что является главной целью. Пулемёты со щелчком замолчали. Всё — патроны вышли. Теперь мне оставался только таран. Ну, или хотя бы имитация.

Выжав газ до упора, я направил машину прямо на аэроплан Барона. В тот момент я и сам не знал — отверну ли в последний момент или же сумею довести дело до лобового тарана. Выжить при нём шансов почти нет у обеих сторон. Расстреливающий широкие крылья торпедоносца Барон предпочёл уйти в сторону. И следом обрушил огонь своих пулемётов на мой аэроплан. Мне пришлось крутиться даже быстрее, чем когда я попал под перекрёстный огонь двух зениток. Всё же Барон был настоящим асом. Мне до него было далеко.

Я закрутил машину в бешеном штопоре. Это был опасный трюк, ведь аэроплан мой вполне мог развалиться от таких кунштюков. Резко сбросил скорость, пользуясь преимуществом безразгонника. Попытался пропустить «Альбатрос» Барона мимо. Но тот не купился. По короткой дуге снова нагнал меня, поливая длинными очередями. Я закрутил отчаянную «бочку» — фосфорные пули мелькали то слева, то справа от моего аэроплана. Несколько даже врезались в фюзеляж. Дымный след, тянущийся за моей машиной, стал чернее и намного гуще. Стук двигателя окончательно слился с вибрацией в один неприятный, режущий ухо звук.

Уйдя на высоту, недоступную «Альбатросу» Барона, я смог наблюдать всю картину атаки торпедоносца на вражеский корвет. Смутно знакомый пилот сумел подвести тяжёлый аэроплан на расстояние торпедной атаки. И выпустил обе мощные торпеды разом. Здоровенные сигарообразные снаряды полетели вниз по диагонали. Врезались в корму корвета. Взрыв разметал броню. Пламя объяло едва ли не половину корпуса воздушного корабля. Жирный чёрный дым потянулся за ним шлейфом. С опозданием грянули зенитные орудия корвета. Торпедоносец начал буквально разваливаться на части, разрываемый шрапнелью. О судьбе моего бывшего ведомого я не хотел думать.