— Я… — Амико помедлила. — Я понимаю.

— Чего вы там понимаете? — отставшая Кейко с трудом догнала спутников.

— Понимаем, что у нас большущая проблема, — пробурчал Иван. — Как решать ее, понятно… но очень уж не хочется.

— Это вот это, что ли, большая проблема? — недоверчивая и наивная Кейко бесцеремонно ткнула пальцем в мягкое место свесившегося с плеча русского пленника. — Какая-то она больно хлипкая для большой проблемы. Киньте его под куст, Банька-сан.

— А он встанет, пойдет и всем расскажет, что видел трех иностранцев. Вы в своих сэйлор-фуку за бирманок не сойдете, да и я, пожалуй, тоже. И через часок за нами устроят погоню с собаками, ягдкомандами и эсэсовцами.

— Хм, — Кейко поправила очки на ходу. — Тогда… свяжите его, чтоб не встал.

— Так он перетрет веревку и развяжется, или пойдет кто по тропе и найдет.

— Гр-р-р… — яростно теребила очки Маэми. — Чего ж с ним делать-то?

Тут до нее дошло.

— О… Ага… Угу… Банька-сан, а вы его не того… не этого?

— Похоже, придется все-таки того… этого, — мрачно проговорил Иван, не останавливаясь. — И спрятать где-нибудь подальше.

— Бр-р-р-р, — Кейко нервно сглотнула. — А что, совсем-совсем никак по-другому?

Амико промолчала. Девушка смотрела в сторону и едва не споткнулась на очередном шаге, но в последний момент смогла удержаться.

— Как нехорошо, — сказала она, наконец. — Из-за нас вам придется… убить ребенка. Может…

Девушка прибавила шаг, держась рядом с Иваном.

— Давайте… мы сами?

Иван смерил ее долгим и непонятным взглядом, и лишь покачал головой.

— Охренеть. Вот они, самураи… И еще что-то бурчат про злобных русских.

— Но ведь ребенок попал к вам в плен из-за нас, — настаивала Амико. — То, что вам придется пролить его кровь, это… несправедливо. Вы бы даже не встретились с ним, если бы не необходимость нас кормить.

Русский отвернулся и мрачно проговорил:

— Не туда идет разговор. Если бы у меня вообще хватило духу его убить… я бы сделал это сразу, и никуда бы не таскал. Может быть, это и выбивается из образа кровожадного русского спецназа, но… так оно и есть. В общем, убивать его я не буду, и уж тем более я не стану взваливать грязную работу на кого-то другого. Вся уже пролитая кровь, и та, что еще придется пролить — на моих руках. Я ни на кого не собираюсь перекладывать ответственность.

— Я не хотела вас оскорбить, — сказала Амико. — Но что же иначе делать с этим ребенком?

— Ну вы вообще… — прокомментировала Кейко.

— Да какие уж тут оскорбления… лучше бы взяла и надавала мне пинков за глупость и тормознутость. Это ж надо было так проколоться!.. Говорила мне бабушка — не воруй, не воруй яблоки, бисов сын, отольются кошке мышкины слезки! И как я не услышал, что он встал и вышел на терраску?.. Наверное, потому что весу, как в курёнке…

Подкинув висящего на плече мальчишку, который стоически молчал, и лишь крупно вздрагивал время от времени, Иван еще раз вздохнул, потом продолжил:

— Ладно, теперь деваться некуда. Придется взять его с собой, пока не уйдем подальше. Там отпущу, не убивать же невиноватого, в самом деле. Но придется поднажать — ведь пропал парень непонятно куда, наверняка искать станут.

— Мы постараемся не отставать, — сказала Амико. — Только… я все равно не хочу давать вам пинков.

— Ну, уговаривать не стану, еще за мазохиста сочтете, — Иван прибавил шагу.

6

Но над верхушками тропических деревьев уже разгорался стремительный южный рассвет, заголосили просыпающиеся дневные птицы и еще через километр русский вдруг резко свернул в сторону, прыгая по камням в русле небольшого ручейка, левого притока разлившейся речки, которой следовала тропинка.

— Вперед, поднажмем напоследок. Сдается мне, в ущелье есть укромные места, чтобы заховаться на день. Еще немного, еще чуть-чуть. Знаю, что ноги сбили и устали, но обещаю награду. Сейчас приготовим пожрать чего-нибудь.

— Мы в порядке, Иван-сан, — тяжело дыша, отозвалась Амико, забывшая старые обиды и державшая за руку откровенно вымотавшуюся Кейко.

— Да вообще, — выдохнула Маэми. — В таком порядке, что хоть в гроб клади.

Девушки заскользили среди камней, следуя за русским, оступаясь и поплескивая водой.

Они удалились от тропы километра на полтора, и, когда ущелье стало совсем узким и темным, выбрали одну из многочисленных пещер и гротов, которые чернели в известняке. Иван ссадил с плеча пленника, прислонив его к замшелой стенке, устало потянулся и присел перед ним на корточки. Мальчишка, съежившись от страха и прижав к груди связанные тряпкой кисти, следил за ним черными глазами, снова начав дрожать. Он был тощий маленький, и хотя по виду ему можно было дать лет двенадцать, неизвестно, как это сочеталось с детьми тех стран, где росли Иван и девушки. Возможно, маленький бирманец был и постарше. Густые, не очень чистые черные волосы падали ему на глаза, майка и трусы были ветхими, едва не расползаясь под пальцами. Иван провел пальцем по аккуратно заштопанной — явно заботливой материнской рукой — прорехе на животе. Тощие костлявые коленки были в обычных старых мальчишеских синяках, а босые ноги пестрели характерными для простых жителей Юго-Восточной Азии язвочками и нарывами — ходьба босиком по жидкой грязи в сезон дождей и рисовым полям в остальное время не проходила даром.

Иван помолчал немного, потом осторожно похлопал мальчишку по плечу и заговорил по-русски мягко, успокаивающим тоном:

— Слушай сюда, хоть и не понимаешь ни черта. Прости, что связал — так вышло. Не дрожи особо сильно-то. Детей я не ем точно так же, как не трахаю и не забижаю подвернувшихся беззащитных ОЯШек. Да, даже несмотря на то, что они оказались неожиданно симпатичными. Ну, ты меня понимаешь. Бояться не нужно, прогуляешься с нами на пару деньков, потом отпущу. А сейчас сиди тихо и не рыпайся, иначе всем будет плохо. Ферштейн?

Приложив палец к губам, он многозначительно уставился мальчишке в глаза. Тот что-то прерывающимся тоном пробормотал и часто закивал.

— О, понимает. Дивны божии дела.

— Он вас понимает, Иван-сан?

Амико показалась сбоку от большого русского и посмотрела на ребенка. Юная японка с удивлением смотрела на этого мальчонку. Ей казалось удивительным, что люди могут быть вот такими: худыми, грязными и больше похожими на зверят. Но так ли она отличалась от этого мальчика сейчас, после двух дней пути?

Неужели все то, что она воспринимала как должное — чистота, уход, комфорт — так неравномерно встречаются в мире?

— Кто же его поймет? Вон как дрожит, бедняга. Так, вот что… — Иван вытащил из кобуры на разгрузке кургузый пистолет и вручил Амико. — Присмотрите за ним минут десять — мне нужно на подходах устроить пару ловушек, чтобы не было нежданчиков. Но если начнет брыкаться — пугайте, а стрелять не стоит. Хорошо? Еще лучше бы, конечно, не пугать, а утешить пацана. Вы же не такие страшные, как я… ну, уж как выйдет.

Девушка чуть неуверенно, но крепко взялась за оружие и кивнула вслед русскому. Она села напротив съежившегося мальчика, всем видом демонстрируя спокойствие и уверенность, лишенные, как она надеялась, враждебности.

Кейко же, избавленная от должности стража, подобралась к ребенку с другой стороны и во все глаза рассматривала мальчугана сквозь очки.

— Вот странный, — заключила она через минуту.

Русский, покопавшись в карманах разгрузки, вытащил американскую гранату — трофейную, из тех, что он отобрал у побежденного главаря игиловцев — и моточек шнура, что-то прикинул, кивнул сам себе, и, тихо ступая по крупным камням, убежал вниз по течению, скрывшись за поворотом ущелья.

Девушки остались наедине с маленьким бирманцем. Тот, проводив глазами громадную фигуру в камуфляже и лохматой накидке, с некоторым облегчением перевел дыхание. Потом опасливо взглянул на вооруженную Амико, и покосился на Кейко.

Потом пошевелил связанными ногами и пробурчал довольно тонким голосом: