И оба они поют: «Уеду я на черное-черное мо-о-о-о-ре!».

– Что это за чудики? – захохотала Сонька, всплеснув от восторга руками.

– А ты разве не узнала их? – удивилась Эмма. – Это же Лева Блохин и Юра Зорин. С Левой ты, может, и не встречалась, а Юру ты точно знаешь, он у нас в отделе программистом работает…

Сонька зажмурилась. Они не просто была с Юркой знакома, она не знала, куда от него деться на протяжении последнего года. И дело все в том, что Зорин был по-мальчишечьи пылко, страстно, безнадежно влюблен в Соньку почти одиннадцать месяцев. И все эти месяцы пытался пробудить в объекте своей страсти хоть какое-то подобие чувства.

– Что они тут делают? – прошептала Сонька, загипнотизировано глядя, как колышется в такт песне обтянутое «тельником» Юркино пузо.

– Они поедут с нами, – ответила Эмма. – Им достались оставшиеся две путевки.

– Господи, помоги! – сипло выдохнула подруга, в изнеможении приваливаясь спиной к фонарному столбу.

Да уж, теперь нам поможет только господь. Ибо эти два идиота (Лева между прочим, влюблен в меня) испортят нам всю малину. Они выпросят смежный с нашим номер, на пляже займут соседние лежаки, в столовой усядутся за тот же столик, что и мы, и просто задолбают своим вниманием… А вечерами… вечерами они будут таскаться за нами по набережной и отпугивать всех потенциальных кавалеров. Я уж не говорю о том, что пылкий Зорин запросто может устроить ежевечерние концерты под балконом, чем привлечет внимание персонала к нашей комнате. Что в нашем случае просто недопустимо!

… А тем временем «сладкая парочка» подгребла к нашей лавке.

– Сонечка! – просиял Зорин, узрев свою даму сердца. – И вы тут! Радость-то какая! – от радости его борода встала дыбом, а щеки еще больше заалели. – Провожаете подружку?

– Зорин, ты чего придуриваешься, – не очень вежливо прервала его я. – Я тебе три дня назад говорила, что Сонька едет со мной.

– Точно! Как я мог забыть! – театрально охнул он.

Вот артист! Забыл он, как же! Да если бы не Сонька ни в какой Адлер он бы не поехал. В гробу он видел горы, пальмы и прибой, вернее не в гробу, а в своем супер-плоском мониторе на жидких кристаллах, от которого он не отлипает ни днем, ни ночью. И стопудово (любимое Юркино словечко) уверен, что только идиоты могут трястись двое суток в поезде, лишь затем, чтобы посмотреть на горы, пальмы и прибой. Ведь все это можно увидеть на дисплее компьютера, даже не вставая со своего любимого кресла.

– А ты как умудрился отхватить путевку? – подозрительно спросила я. – И так из нашего отдела сразу двоим дали, мне и Эмме Петровне. А тут еще ты…

– Я попросил, мне дали, – нарочито беспечно молвил Юрка и махнул своей пухлой ладошкой – типа, мне и не такое по зубам. – Надо же другу компанию составить…

– Юрик, колись, иначе я тебе свои обеды отдавать не буду, – припугнула я бородатого «Ромео». Он у нас был страшным обжорой, поэтому подъедал за всеми, даже за столовским котом Персиком, которому повара варили специальную похлебку из сосисок и крупы, и которую он не всегда соизволял кушать.

– Честно! Я же ценный работник, вот поощрили…

Я фыркнула – ценный, как же! Зорин, конечно, мужик башковитый, даже очень. Он хорошо образован, любознателен, умен. В компьютерах же вообще сечет, как никто. Но! Вместо того чтобы ваять программы для нас, работников вычислительно центра, он часами блуждает по интернетовским порно-сайтам, изучает каталоги элитных проституток, знакомиться с оголтелыми эротоманами, спорит с приверженцами однополой любви, флиртует с виртуальными стриптизершами. Иногда он режется в свою любимую «Стратегию». А то и вовсе засылает вирусы в чужие компьютеры – он у нас заядлый вирмейкер… Так что ценным работником Юру Зорина назвать можно только сильно погрешив против истины

– Юрик, не ври! – это уже Эмма Петровна возмутилась, она, как и я, особой ценности в его работе не видела.

– Ну ладно, ладно, скажу, – пробурчал Юрка. – Я это… ну… институтскую сеть, заметьте, включая директорский компьютер, спас от страшного вируса.

– Наше сетевое окружение было заражено? – удивилась я. – Вроде на той неделе, когда я была на работе…

– Вирус попал в сеть три дня назад, – с пафосом произнес Юрок. – Страшный, как атомная война! Ни одна из наших антивирусных программ не смогла с ним справиться.

– А ты, значит, справился? – с сомнением спросила Эмма.

– Конечно, – ответила за Юрку я. – Ведь именно он его туда и запичужил. Так, Юрик?

– Нет! Клянусь!

– Не клянись. Бог накажет. Твой компьютерный бог с процессором вместо сердца. – Я обернулась к Соньке. – Он как узнал, что ты вместе со мной в санаторий едешь, тут же разработал сей вероломный план. Юрка у нас тот еще стратег.

– А почему вы так вырядились? – оторопело произнесла Сонька, теперь она зачарованно пялилась на монументальные Зоринские ноги в полосатых тирольских гольфах.

– О! – воскликнул Юрка, обрадованный сменой темы. – Вам нравится? Это последний писк моды!

Мы недоверчиво хмыкнули, даже не знакомая ни с одним из модных писков последнего десятилетия Эмма Петровна не поверила, что клетчато-полосатый ужас может быть актуален.

– И где вы этот писк приобрели? – спросила она, растеряно улыбнувшись. – На блошином рынке?

– Скорее всего, на распродаже списанных цирковых костюмов, – хихикнула Сонька.

– Вот и не угадали, – надулся Зорин. – Лев, скажи им, где мы прибрахлились! Ну скажи!

– В бутике, – гордо провозгласил Лева Блохин.

– Где? – в один голос выкрикнули мы.

– Не просто в бутике, – поправил друга Зорин. – А в элитном бутике.

– И там вам сказали…

– … что в нынешнем сезоне все кино-звезда так ходят.

Я вновь окинула взглядом прикид «сладкой парочки». Значит, писк моды. Значит, в бутике купленный. Значит, все кино-звезды… Интересно, кому из мировых дизайнеров и с какого перепоя пришла в голову мысль сделать ансамбль из тельняшки и клетчатых «Бермуд». Разве что Жан-Полю Готье или Вивьен Вествуд… Или Галиано, после лошадиной порции кокаина…

– А как тот бутик назывался? – спросила Сонька.

– «Вещи из Европы», – доложил Лева.

– Как? Прямо так и назывался?

– Да. Элитный сэконд-бутик «Вещи из Европы», так и назывался…

После этих слов мы не просто рассмеялись – заржали! Надо же, до чего наши старьевщики не додумаются, чтобы заманить вот таких простаков. Сэконд-бутик! Мне бы даже с перепоя такое в голову не пришло.

Пока мы смеялись, тот же бодро-гнусавый голос, что сообщал про время, объявил:

– Скорый поезд номер триста сорок один Нижний Новгород-Адлер прибывает к третьей платформе шестому пути. Повторяю…

Эмма Петровна встрепенулась.

– Мальчики, помогите мне. Ты, Лева, возьми сумки, а ты, Юра, чемодан, остальные котомки мне донесут девочки…

Лева с энтузиазмом вцепился в ремни сумок, мы послушно подхватили котомки, а вот Зорин чемодан взять и не подумал:

– Вы что, Эмма Петровна, с ума сошли? – возмутился он. – Мне тяжести понимать нельзя. У меня больная спина…

– Юра, как не стыдно? Такой большой, такой… – какой «такой» Зорин мы так и не узнали, потому что Эмма замолчала и начала хватать ртом воздух.

– Что вы так переживаете? – испугался Лева. – Вы не беспокойтесь, я ваш чемодан донесу… Мне не трудно.

Но Эммы не думала успокаиваться, она покраснела, затрясла головой, заохала и мертвой хваткой вцепилась в мое запястье, будто без моей поддержки она не устоит на ногах.

– Вам плохо? Сердце? Или что? – перепугалась я.

– Леля, – прохрипела Эмма. – Леля! Посмотри… какой стыд…

Я резко обернулась.

Сначала ничего особенного я не увидела. Двухэтажный вокзал, деревья, ларечки с горячими пирожками, лавки, на лавках люди, ожидающие того же поезда, что и мы, забегаловка с громким, но неуместным названием «Акватория», из «Акватории» выплывают какие-то пьяные личности (нажрались в девять утра – какой кошмар!), рядом стоянка такси… Стоп! Пьяные личности кого-то поразительно напоминали…