Вспомнив о муже, я загрустила. А все-таки он у меня хороший… Нежный, романтичный, любящий, на руках носит… иногда… Тут же я скомандовала себе «Тпру!». О муже думать я не буду, тем более, что он со мной разводиться собрался. Самодур! Подумаю-ка я о чем-нибудь другом, например о… Ну не знаю… Надо о чем-то приятном…

– Леля! – донесся до меня Сонькин голос. – Пошли поныряем!

Я отрицательно помотала головой. Хоть я и любила нырять, но давно (ровно два года, с той поры, как из шатенки превратилась в блондинку) не ныряла, так как мои пережженные волосы после соленой морской воды становились похожими на паклю. Они и без соли были на нее похожи, но благодаря дорогостоящим маскам и бальзамам, благодаря каждодневной укладке и регулярным походам в парикмахерскую выглядели более-менее. Тут же мне вспомнились волосы погибшей Лены, такие же белокурые, как у меня, такие же крашенные, только более длинные, более прямые, мои-то не смотря на ежемесячное осветление упорно продолжали виться…

Лена… Интересно, она сама упала или ей кто помог? В принципе, я не верю в то, что человек, даже если он боится высоты (я, например, тоже ее боюсь), может свалиться с балкона из-за того, что у него голова закружилась. Тем более, что бортики лоджии довольно высокие, где-то по пояс, перекувыркнуться через них можно только в том случае, если ты делаешь это специально… Может, она покончила жизнь самоубийством? Взяла и сиганула с балкона? А что, и такое возможно… Только зачем для того, чтобы умертвить себя, ехать за тридевять земель? Можно и в родном Сургуте с многоэтажки сигануть…

Или ее столкнули? Стоп-стоп-стоп! Про убийства мы думать не будем, хватит с нас расследований. Ввязалась я как-то в одно – до сих пор кошмары сняться. Лучше остановимся на версии – страшная случайность. Вешала на балконе полотенце, уронила прищепку, потянулась за ней, голова закружилась, упала, разбилась. Страшно, трагично, грустно, но все лучше, чем убийство или самоубийство.

– Леля! – опять заголосила подруга, выныривая из-под воды в метре от меня. – Я ныряю! Смотри! – И она неуклюже, как гиппопотам, начала уходить под воду.

Я посмотрела на часы. Уже половина шестого. Пора собирать манатки и чапать переодеваться к ужину. А Сонька пусть еще поныряет.

Эмма Петровна уже ждала меня в прихожей. Надушенная, причесанная, в красивом шелковом платье, очень модном годах в восьмидесятых, и в босоножках на тонком каблуке.

– Ты где ходишь? – накинулась она на меня, стоило только мне показаться на пороге.

– У нас ужин в шесть. А сейчас семнадцать сорок.

– Нам еще оформляться! Мы же столик должны получить.

– Да? – рассеянно спросила я, занятая поисками в ворохе маек и шорт достойный вечера наряд. – А я думала, что в столовой, где захочешь, там и сядешь…

– Да ты что! – возмутилась она. – Тут тебе не наша институтская столовка! Тут все культурно! Ножи, салфетки, официантки…

– Эмма Петровна, – перебила ее я. – Вот в этом, как вы думаете, идти в это культурное заведение можно? – И показала свой откровенный (лоскут и два шнурка на спине) сарафанчик.

Эмма охнула:

– С ума сошла! В таком только на панель!

– Да ладно! Хорошенький сарафанчик… Сто пятьдесят баксов, между прочим, стоит…

– Как тебе только Коля разрешает такое носить! – воскликнула она.

– А он и не разрешает… – Тут же вспомнилось, как я облачилась в это платье на Новый год, который мы отмечали в ресторане. Так мне весь вечер пришлось проходить в Колькином пиджаке, накинутом на плечи, потому что без него Геркулесов меня даже в туалет не выпускал.

– Надень вот эту футболочку, – предложила Эммы, подавая мне одну из вещей. – Она хотя бы длинная…

– Это не футболка, а короткое платье!

– Какой кошмар!

– Ничего не кошмар! – обиделась я. – Это «Фенди». Последняя летняя коллекция. Купила перед отъездом.

– У этого Феди что-то с головой…

– О! – обрадовалась я, вытрясая из пакета свой старый сарафан. Он был не очень красивым, совсем не модным, но довольно элегантным (взяла на всякий случай). Прямой, не очень короткий, а на плечах тоненькие, расшитые стразами, бретельки.

– Отлично! – похвалила позапрошлогодний «модный писк» Эмма Петровна.

Я быстренько в него облачилась, собрала волосы в хвост (прическу делать было некогда), подкрасила губы блеском, после чего готова была к выходу. Сборы не заняли больше пяти минут.

В столовую мы пришли раньше всех, но оказалось, что оформляться надо не там, а у врача-диетолога. На вопрос, зачем такие сложности, администраторша строго ответила, что прежде чем рассадить людей, надо сначала рассортировать их по группам здоровья: то есть тех, у кого желудочные проблемы, в одну кучу, потому что у них своя диета, у кого больная печень в другую, диабетиков в третью. Мы оказались в группе «эндокринников», то есть тех, у кого проблемы с щитовидкой, хотя у меня таких проблем сроду не было, но врачу почему-то не понравились мои глаза, очень они, говорит, у вас большие, это ненормально. Я с ним спорить не стала – тем более, что диета у «эндокринников» была самая щадящая, только нам и «нервным» дозволялось есть копченое-жареное, остальным ни-ни!

Когда мы вернулись в столовую, она уже была забита жующим и болтающим народом.

Мы прошли к своему столику. За ним уже сидели две женщины и что-то с увлечением обсуждали. Одной было лет сорок, второй чуть побольше. Увидев нас, они приветливо улыбнулись и представились.

– Катя, – сказала та, что помоложе, худощавая блондинка с короткой стрижкой и немного мужиковатым лицом.

– Гуля, – отрекомендовалась вторая, длинноволосая конопатая довольно симпатичная, но какая-то деревенская.

Мы назвали свои имена. Сели. И только тут заметили, что весь народ как-то удивленно нас рассматривает.

– Что они так на нас уставились? – прошептала мне на ухо Эмма.

Я пожала плечами – сама не понимала, но, приглядевшись к себе (вдруг где дырка или птичка на плечо какнула), потом к другим, поняла причину столь пристального внимания. Почти все отдыхающие были одеты в шорты, майки и сланцы. Кое-кто в джинсы и футболки. Единицы в летние брюки. И только мы, как две павлинихи, вырядились в вечерние наряды и модельные туфли.

– Эмма Петровна, – прорычала я. – Я вас убью!

– Не переживайте, девушки, – подбодрила нас Катя. – Все совершали ту же ошибку. Я тоже первый раз в боа приперлась…

– А мы и не переживаем, – надменно молвила Эмма.

– Да. Это у нас стиль такой, – подпела я. – Эмма Петровна даже на пляж так ходить собирается. Она у нас дама аристократичная…

Тут нам принесли жаркое по-домашнему, и мы на время замолчали.

Расправившись со своей порцией, Гуля отодвинула горшочек и заговорщицки зашептала:

– Вы про несчастный случай слышали?

– Не только слышали, но и видели, – ответила я.

– Как летела? – ахнула Катя.

– Нет, как лежала.

– А мы не видели, – пожаловалась Гуля. – Мы в это время жемчужные ванны принимали.

– Эта Лена из Сургута мне всегда казалась странной, – задумчиво сказала Катя. – Держалась особняком. На дискотеки не ходила. От мужчин шарахалась. Даже на лечебной гимнастике свой коврик стелила в стороне. Дикарка какая-то!

– Вот я и говорю, что она сбросилась с балкона, а не упала. У нее психоз был.

– А вы откуда знаете? – поинтересовалась Эмма.

– Она тут нервы лечила. Как и мы с Катей.

– У вас тоже психоз? – опасливо спросила я.

– Только у меня, – ласково улыбнулась нам Гуля. – А Катя просто нервная.

– И какой у вас психоз?

– Маниакально-депрессивный, – обыденно произнесла она.

Мы ахнули.

– Да вы не пугайтесь, – успокоила нас Гуля. – Я только весной опасной становлюсь, да и то для себя… Я вены себе режу, вот смотрите. – И она вытянула руку, запястье которой было покрыто белыми шрамами. Один был еще свежим. – Почти каждый март…

– А зачем?

– Откуда ж я знаю? Просто жить не хочется и все. И всегда в середине марта.