Когда Сонька отдышалась, а народ отсмеялся, я тут же спросила у Кати:

– Ну и как тебе люкс?

– Отлично! – горячо заверила она. – Все по высшему разряду!

– А как призраки? Не беспокоят?

– Нет, – хохотнула она, но как-то не весело.

– Точно?

– Ну… – она закусила губу. – Скажем, если что и беспокоит, то не призраки.

– В смысле?

– В смысле, что сосед за стенкой очень громко храпит. Даже не храпит, а будто задыхается, он, наверное, астматик…

– Она даже спать не могла, – доложила нам Таня. – Ко мне пришла. Говорит, так слышно, словно стены из бумаги.

– Он еще и стонет. Жалобно так, протяжно, наверное, от удушья кошмары мучают… – Катя передернулась. – Даже жутко…

– А что за сосед? – заинтересованно спросил Женя. – Я вроде знаю всех, кто в люксах живет.

– Я его не видела, только слышала, но стоны доносятся из шестьсот шестьдесят пятого, это точно.

– В шестьсот шестьдесят пятом живет молодая женщина, кажется, Ольга… – задумчиво проговорил Женя.

– Ну и голосок у этой Ольги! – возмутилась Катя. – Как у мужика!

– И ее сейчас в номере нет! – закончил он. – Я видел, как два часа назад она садилась в машину оного прохвоста и говорила ему, что у них вся ночь впереди…

– Но в шестьсот шестьдесят пятом кто-то хрипит и стонет! – вскрикнула Катя. – Я слышала!

– Может, не в шестьсот шестьдесят пятом, – предположил Паша, – а в другом?

– У меня стена спальни смежная только с шестьсот шестьдесят пятым! – Катя пришла в неописуемое волнение. – Я спала и вдруг резко проснулась. Сначала не въехала, что именно меня разбудило, но, прислушавшись, поняла – стон! Было такое ощущение, что стонут прямо над моим ухом. Я вскочила, включила ночник. В комнате никого – а стон и хрип, не смолкают. Я глядь на часы – 00-07. Мне стало жутко, но я попыталась взять себя в руки. Огляделась, прислушалась. На стене, рядом с кроватью розетка, я посчитала, что стоны слышны через нее… – Катя сипло вздохнула и прикрыла глаза рукой. – Но если эта Оля не в номере, то кто ж тогда стонал?

– Призраки! – охнула я.

– Кто? – не понял Паша.

– Ребята, я же вам рассказывала, – недовольно буркнула Катя. – Только что… Про Артура Беджаняна, про его смерть, про проклятье…

– А! – Женя прыснул в ладонь. – Вы про эти глупости…

– Ничего не глупости, – обиделась она.

– Тогда почему ты согласилась поселиться в этом проклятом люксе? – резонно спросил Женя. – Раз веришь в призраков?

– Тогда не верила, – насупилась Катерина. – А теперь и не знаю… Что-то в этом номере точно не чисто, не зря же я там спать не могу. И стоны эти… Они такие жуткие… Да и картина упала, точно как Эля говорила.

– Картина? – переспросила Таня. – Первый раз слышу.

– Я не хотела говорить, это же глупости, – она все больше бледнела. – Сначала я вообще не предала значения, ну упала и упала, а теперь… Там в номере картина висит на стене, пейзаж, наш санаторий на фоне гор, мне горничная сказала, что это работа Артура Беджаняна… И эта акварель… Она очень крепко висит, но сегодня… Я перед сном пошла умываться, вдруг слышу грохот. Прибегаю в комнату, а она лежит на кровати, причем, лицом вверх! Должна вниз, а лежит вверх! Представляете?

– Глупости! – припечатал Женя. – Бабские страшилки! Упала случайно – мало ли предметов падает…

– А стоны и вздохи?

– Примерещилось спросонья.

– Ну уж нет! – разозлилась Катя. – Я слуховыми галлюцинациями не страдаю.

– А это мы сейчас проверим, – азартно проговорил Женя, выкидывая стаканчик из-под лапши на улицу. – Пошли…

– Куда? – не поняла Катя.

– К тебе в номер! Будем вместе стоны слушать.

Катя раздумывала только секунду, спустя которую она уже мчалась в сторону коридора. Мужики и Сонька с Таней резво потрусили за ней.

Мы с коллегами (Зорин энд Блохин) взмыли на крыльцо, быстренько предъявив документы двум грымзам, ворвались в фойе и нагнали компанию у лифта.

Молча поднялись на двенадцатый этаж – дальше лифт не шел, на тринадцатый вела только винтовая лестница. Взмыли по ступенькам. Ворвались в круглой холл. От него, как от нарисованного детской рукой солнца, шли четыре луча-коридора, в каждом из которых было по номеру: наш находился в крайнем левом (в этом дурном санатории даже нумерация была неправильной – с права на лево). Мы нырнули в коридорчик, кинулись к двери с номером 666. Катя открыла. Мы с опаской вошли.

Номер был великолепным. Просторные комнаты с высокими потолками и светлыми стенами, на полу мягкие ковры, на окнах белоснежные жалюзи, мебель добротная, техника современная, ни чета нашему престарелому «Фунаю» без пульта. Даже покрывало на кровати было очень уютным и стильным, даже накидки на кресла, даже сами кресла, с миленькими думками у подлокотников. Я, конечно, не исключаю, что в четырех звездочных турецких отелях обстановка гораздо роскошнее, но мне, привыкшей арендовать на время отпуска фанерные времянки со скрипучими койками, такие хоромы показались просто верхом роскоши.

– Где картина? – почему-то шепотом спросила я.

Катя молча ткнула в стену, на которой не очень ровно висела блеклая акварель.

Я уставилась на картину. Н-да. Художником Артурик был таким же, как и архитектором, то есть паршивым. Я, конечно, не большой знаток живописи (Ван Денгана от Матиса не отличу ни за что), но как-никак три года в художке проваландалась, так что бездарную мазню от мазни талантливой отличу. Так вот Беджанянова акварель была просто из рук вон. Кривое здание санатория с черными квадратами окон на фоне предгрозового неба и горных пиков (пики почему-то больше похожи на равнобедренные треугольники).

– Кошмарная картина! Особенно вороны не удались… – пробурчал Зорин.

– Где ты увидел ворон? – удивился Лева.

– По небу летают. Жирные такие…

– Это не вороны, а самолеты… – Он прищурился и посмотрел на картину еще пристальнее. – Или бомбы… Ребята, а разве Адлер когда бомбили?

– Это тучи, – прервал спорщиков Женя. – Картина же называется «Гроза над городом», вон на табличке написано, – и он ткнул пальцем в картонную пластину, прикрепленную к раме. – Автор А. Беджанян.

– Кошмарная картина! – настоял на своем Зорин. – Не зря призраки ее постоянно со стены сбрасывают…

– Кстати, о призраках, – взволнованно проговорила Сонька, – давайте выключим свет и подождем, когда они стонать начнут.

– Давайте, – согласилась Катя, робко постукивая зубами.

Мы выключили свет, и расселись по креслам и стульям. Секунд сорок не могли успокоиться, все хихикали и возились, стараясь скрыть свое волнение, но по прошествии минуты затихли.

Я навострила уши, замерла. Вообще-то слух у меня отменный, как у большинства близоруких людей, но на сей раз я не уловила ни единого звука, разве что мерное дыхание Соньки – она сидела на ручке моего кресла.

– Кто-нибудь что-нибудь слышит? – шепотом спросила я.

– Я слышу, как капает вода в туалете, – подал голос Блохин. – И как у Юрки в животе урчит.

– Как у него урчит, и мы слышим, – хохотнул Паша, после чего вскочил с дивана и резко включил свет. – Короче, ребята, либо никаких призраков нет, либо у них сейчас тихий час.

– Но я не утверждала, что это призраки стонали, – начала оправдываться Катя. – Просто предположила…

– Теперь тебе не страшно будет спать? – спросила сердобольная Сонька.

– Не знаю… – Катя покосилась на строптивую картину. – Вроде с вами мне не страшно…

– Может, мне остаться? – расплылся в улыбке Паша. – Поохранять тебя?

– Или мне? – Танюша преданно заглянула Кате в глаза. – Я могу…

– Да ладно вам! – бодро воскликнула та. – Идите себе! Я не боюсь!

– Точно? – не терял надежды рыбак.

– Точно. Я так устала, что мигом усну.

– Ну тогда спокойной ночи, – смиренно молвил отвергнутый Павел.

– До завтра, – попрощалась с нами Катерина.

Мы вышли из люкса, потоптались немного на лестнице, пожелали друг другу приятных снов и распрощались у лифта.