Не устраивали Ведерникова два человека. Больше всего, конечно, Бурнин, потому что при каждом случае этот богатырь старался подчеркнуть, что ему на все и на всех наплевать, он гордится этим и никого не боится. Дорофеев же не нравился Ведерникову излишней мягкостью и заметным самолюбием. Ясно было, что при капитане Ведерникове он не останется на «Ласточке» помощником.

Насчет Карнаухова Ведерников не сомневался: как только не станет Бурнина, этот прибьется или к нему, будущему капитану, или к Уздечкину, что тоже не опасно.

…Неподалеку от продмага был промтоварный магазин. Ведерников слышал, что в Бредихине бывают детские меховые шубки. Он давно хотел купить такую своей пятилетней дочери.

Продавщица сказала что в пришлом месяце такие шубки, верно, были. Но в этом еще не поступали.

Маргарита потерялась между рядами готовой одежды, копалась там. Уздечкин перебирал книги, собранные на полках шкафа со стеклянными дверцами.

Ведерников посмотрел, что отобрал для себя кок. «Коллектив и личность».

А на полках много было книг, роскошно изданных, с золотым тиснением, но на них Уздечкин не обращал внимания.

— Науками интересуешься? — спросил Ведерников.

— Да так… немножко. Вот, социологией решил заняться.

— Вижу, — сказал Ведерников, листая брошюру. — Думать надо — я сам такую концепцию всегда отстаиваю. Думать — это главнейшая обязанность каждого человека! А вот как ты считаешь: на «Ласточке» коллектив есть или нет?

— Нет, — грустно произнес Уздечкин. — Пять человек — очень мало для коллектива!

— Дело не в этом! — взметнув правую бровь, возразил Ведерников. — Коллектив создается дисциплиной, а ее-то у нас как раз нет. Ты согласен со мной?

Уздечкин неопределенно пожал плечами.

— Но ведь с таким положением нельзя мириться, правильно? Надо же что-то делать. А наш капитан делать ничего не хочет!

— Я Дорофеева очень понимаю, — взволнованно откликнулся Уздечкин. — Мы вот тащимся по Реке, то здесь постоим, то там застрянем, а у него дома жена одна с малышом. И малышу-то всего три недели! Эх, да если бы у меня была жена и в таком положении, я вообще не знаю, что бы делал! Все бы забросил и не отходил от сына. От сына же… понимаешь?

Ведерников мягко улыбнулся.

— Думаешь, дочка — это хуже? Пока они маленькие, так вообще почти никакой разницы. У меня вот дочка, пять лет. Тоже домой тянет, да еще как! Но ведь надо же кому-то и баржи по Реке таскать. Ты же сам видел, какое строительство во Временном развертывается!

— Конечно, видел. Здорово! — согласился Уздечкин.

— Я вот хочу с тобой посоветоваться, — после некоторого раздумья сказал Ведерников. — Давай так: по-твоему, достойно вел себя Бурнин во Временном?

— Нет, — покачал головой Уздечкин. — Недостойно.

— А правильно сделал Дорофеев, что не прогнал его?

— Да куда же прогонять? Лехе терять нечего — в том-то его сила.

— А вот я убежден, — жестко произнес Ведерников, — Бурнина надо было списать прямо там, во Временном. Из него человека все равно уже не сделаешь, а на «Ласточке» он вреден. На Карнаухова плохо влияет, и вообще… Нам нужны работящие, дисциплинированные люди, а не лодыри типа Лехи! Вот такое свое мнение я изложил в докладной записке на имя начальника отряда.

— А Дорофеев знает про нее? — спросил кок.

— Знает… если у него память хорошая. Во всяком случае, когда он меня не послушался и не списал Леху, я предупредил капитана, что напишу докладную!

— А тебе Леху не жалко?

— Этого уголовника жалеть? — Ясные серые глаза Ведерникова выкатились от удивления.

— Ну, это ты зря! Никакой он не уголовник — он и в вытрезвитель-то ни разу не попадал… Нет, вот я, например, раньше думал, что Леха просто хам. Их столько нынче развелось — прямо зло берет!.. Ну а к Лехе я пригляделся… Нет, он даже не хам. Он, между прочим, интересный человек! Вид у него — это точно, пират! Вот и боятся все его. А ему по наивности кажется, что так и должно быть. Хотя сам же страдает, что никто не хочет понять его душу. Но душа у него есть, я заметил. Не знаю, как тебе объяснить, но это совершенно точно. Могу с кем угодно спорить — он человек совсем не жестокий. И при этом очень наивный…

— Ну, понес! — недовольно возразил Ведерников. — Если уж так присматриваться да вдумываться, так вообще окажется, что все люди ангелы. Но ведь ты сам признал, что хамов много развелось. А я добавлю: лодырей, халтурщиков, разгильдяев. Это же беда!.. Вот потому и нечего разглядывать каждого в микроскоп, а надо метлой гнать всех нарушителей дисциплины.

— Куда же их гнать? — поинтересовался Уздечкин.

— А… куда хотят!

Уздечкин терпеливо улыбнулся.

— Вот мне и думается: мели Леху, пока к нам не попал. А дальше уж, кажется, некуда. Ведь сам знаешь: людей в отряде не хватает.

— Так как же быть… по-твоему?

— По-моему, коллектив надо создавать, укреплять. Чтобы не формально был коллектив, а по-настоящему.

— А я чего добиваюсь? — на высокой ноте воскликнул Ведерников. — Надо набрать хороших ребят, навести на судне образцовый порядок. А Леху списать, это он коллектив разваливает!

— Хочешь знать, за что я уважаю нашего капитана? — спросил Уздечкин, глядя при этом на направлявшуюся к ним Маргариту.

— Ну?

— За то, что он умный. Вот ты написал докладную. Допустим, Скорин поверит тебе и спишет Леху. Вот это и будет формальный подход к делу: чтобы вылечить больную голову — отрубить ее к чертям!.. А Дорофеев умеет действовать иначе!

Маргарита подошла к ним с озабоченным и возбужденным лицом.

— Ой, Женька, там плащики есть модерные — прямо на тебя! — сообщила она. — Пойдем скорее, примеришь!

— Ну и как же иначе? — допытывался Ведерников. — Какой же это неформальный способ?

Уздечкин в замешательстве смотрел то на него, то на Маргариту, Он опять чувствовал себя сбитым с толку.

6

В селе Рогове базировались теплоходы речного транспортного отряда Гидростроя. Их задачей было оказание помощи рейсовым судам, идущим с баржами вверх по течению: одной тягой протащить воз через самые трудные участки Реки — Глухую шиверу, Главный порог и далее Свальную, самую коварную шиверу, — было невозможно. Собственно говоря, Глухая и Свальная шиверы отличались от порога только тем, что высота перепада воды в них была чуть поменьше, но по сложности судоходной обстановки они нисколько не уступали Главному порогу.

Как и рассчитывал Дорофеев, в Рогово пришли вечером. Отворачивая с фарватера к берегу, Ведерников, стоявший у штурвала, включил сирену. Протяжный воющий звук означал: «Буду швартоваться!»

Когда сирена умолкла, на «Ласточке» услышали бодрые звуки марша «Прощание славянки». Его включали на теплоходе «Сокол», встречая подходившие за помощью суда.

Так упруго, победно звучал над Рекой в тихих сумерках духовой оркестр, что у Лехи Бурнина полегчало на душе. А вообще-то уже третий день он пребывал в мрачнейшем настроении. Третий день не брал в рот спиртного — и не хотелось!

Когда уходили из Временного, рефрижераторщик Заварзин, довольный тем, что нашелся недостающий тюк спецодежды (приемщица, молодая девчонка, ошиблась в подсчете перегружаемых тюков), предложил Бурнину:

— Леха, вечерком заходи на баржу. Я согревательным запасся!

— Сколько можно! — сердито ответил Бурнин. — И так пропился до нуля. А мне, понял, в Среднереченске работу придется искать.

— Да ведь не выгнал же тебя Дорофеев!

— Здесь не выгнал, на базе спишет! — Глаза Бурнина сверкнули. — Ему самому недолго осталось капитанить. А с этим прямоугольным треугольником, с механиком, я так и так не уживусь!

— У меня есть деньжата, — простодушно сообщил Заварзин. — Сотни три на книжке осталось с прошлого года. Надо будет — выручу.

— Да не к тому я, — отмахнулся Бурнин. — Вообще как-то… надоело все, понял!

— Ну, твоя воля, — отступился Заварзин.

Уводил теплоход из Временного Ведерников. Капитан не вмешивался. Все правильно сделал Ведерников: отвалил от причала, развернулся и кормой подошел к головной барже. Бурнин передал стоявшему на носу баржи шкиперу Сладкову конец троса, который тот набил на кнехт. Завизжала лебедка, выдавая трос, и «Ласточка» стала удаляться вниз по течению на полную его длину.