На следующее утро началось трехдневное паломничество; группа туристов должна была обойти гору, проходя через самые красивые и уникальные места - перевалы и озера. Лада с интересом воспринимала любую информацию, касающуюся этих мест, и вслушивалась в местные легенды, которые предприимчивые экскурсоводы успели опримитивить до более понятного простым туристам уровня. Но Кирилл ее удивлял; его настолько утомил перелет Москва - Катманду, а потом поездка Лхаса - Кайлас, что у него совершенно не осталось энергии, чтобы выразить хоть какие-то эмоции.

- Нет, не понять нам русским, - бормотал он, устало шагая рядом с ней.

- Чего не понять?

- Да ничего не понять. Понимаешь, другие мы. Склад характера, менталитет. Местные премудрости нам, не то, что не по зубам - неправильное выражение, а, в общем, как-то не по духу. У них тут свои установки - миросозерцание, аскетизм, самовнушение, сильная внутренняя воля, а у нас все другое, свое.

- Ну, да. Это точно. Тебе может быть понятна только Запорожская сечь или Крымские утесы. Туда и ехать дешевле.

- Дело не в этом. Просто говорят, что здесь в Тибете каждый находит свое. Я думаю, что ничего здесь не найду. Ты, видимо, тоже.

- Я пока не определилась.

Одним из пунктов путешествия было озеро Манасаровар, вода которого по местным преданиям являлась если не живой, то целебной, как минимум. Его тихая прозрачная гладь внушала чувство спокойствия и внутреннего равновесия. Пока остальные туристы делали снимки, Лада спустилась к берегу. Кирилл последовал за ней.

- Тебе бы следовало испить водицы, - посоветовал он.

- Зачем?

- Вдруг мудрости наберешься. А-то тебе все чего-то не хватает.

Лада нахмурилась и уставилась на него.Поубивала бы тебя.

На следующий день они добрались до места, откуда восхождение на гору было бы самым близким и удобным. Но группа разбила лагерь и проводники стали снимать мешки продуктов с нагруженных яков. Подъем на гору не входил в план паломничества; он к тому же строго запрещался монахами и за этим следили сопровождающие их местные жители.

С этого склона вершина Кайлас была такой близкой. Казалось даже облака огибают ее и расходятся в разные стороны лучами. В лощинах и ущельях сиял снег, от которого даже у подножья веяло холодом.

Ночь выдалась особенно холодной. Кирилл долго не мог уснуть и постоянно ворочался в своем спальном мешке. Лада хотела было поговорить с ним, но потом подумала, что он наверняка начнет ныть о своих застуженных суставах, и передумала. Зато по приезде в Москву он сможет, наконец, развлечься: соберет всех знакомых дома и будет долго хвалиться своими снимками и удивлять новыми знаниями. Но она не пойдет на эти посиделки. Пусть не упрашивает.

Лада проснулась рано и бесшумно выбралась из палатки. Белые вершины гор были окрашены в розовый цвет восходящего солнца. Немая тишина и бездонное насыщенно-синее небо. «Влад, что бы ты открыл здесь для себя? О чем бы подумал? Я знаю о тебе все, но не знаю, как ты добиваешься единства с природой. Как ты ее чувствуешь? Что находишь в ней для себя?»

Она вернулась в палатку, взяла свою теплую куртку и, оглядываясь, чтобы ее никто не увидел, направилась к склону. Если для местных жителей подниматься на гору табу, то она может быть только для этого сюда прилетела и столько времени тряслась в старом Лэнд Крузере, и тащила на спине рюкзак с вещами, и терпела усталость Кирилла.

Лада поднималась уже значительное время, но пока не чувствовала усталости. Она уже добралась до зоны снегов и теперь ее ботинки застревали в обледенелой корке. Окружающие горы казались воздушными, они растворялись в рассветной мгле и теряли четкие контуры. Космос начинался отсюда, с этой точки. Это уже была не земля. Это был другой мир; мир остроконечных вершин, вечных льдов, большого солнца и глубокого неба. Мир, где все преображалось, и привычные краски приобретали новые оттенки. Стоило подняться сюда, чтобы узнать, что такое космос и почувствовать где начинается Вселенная. Лада дышала с трудом из-за морозного разряженного воздуха, но у нее ни на секунду не возникло желания повернуть обратно. На этот раз она добьется своей цели. Конечно, она не собиралась добираться до самой вершины, у нее бы и не получилось, но она хотела найти свою личную точку предела.

Внезапно, непроницаемую тишину нарушил нарастающий гул. Звук трения и мощного потока, спускающегося вниз. Лавина. Лада замерла на месте и удивленно посмотрела наверх. Лавина? И с чего бы ей сейчас сойти? Что могло ее спровоцировать? Это какая-то нелепость, непонятная случайность. Она увидела белый поток, лавой катящийся по покатому склону, как раз в ущелье, по которому она пыталась подняться. Снежная масса неслась вниз, по пути собирая снега и взрывая сугробы; эта безумная мощь и агрессия подавляла, гнев природы страшен. Лада не успела опомниться, как толстый слой снега навалился на нее, заставил кубарем прокатиться вниз и окружил белым мраком. Ее взгляд уперся в снежный потолок и она ощутила резкий холод. Как ни странно, но первая эмоция которая возникла на ее лице выразилась улыбкой. «Нет, ну я, конечно, предполагала, что что-то произойдет. Без этого никак. Но не думала, что здесь. Опять я влипла. Да что ж такое?! Почему же со мной вечно что-то случается? Это какой-то рок. Не права была матушка Антонина. Сказать бы ей это. Наверно, уже не получится. Это рок. На всей моей судьбе. Но я хотела всего лишь стать ближе к Владу. Может быть что-нибудь новое понять и пытаться осмыслить по-новому некоторые его поступки. А в итоге, опять попала в ситуацию, над которой, сама не знаю, плакать или смеяться. Скорее всего буду смеяться. Плакать надоело». Но с каждой секундой она все больше ощущала вес этой снежной массы, которая сдавила ее тело; стало не хватать воздуха и пропала чувствительность в ногах. Тихие горячие слезы заструились по вискам и растворились в волосах. Конец не далек. «Я всего лишь хотела немного забраться на... на эту горку. Окинуть окрестности с высоты. Подумать, помечать. Что со мной не так? Почему у меня все так получается?» Ее голову сдавило будто в тисках. Окружающий холод парализовал ее сознание и она почувствовала приближение обморока.

В полубессознательном состоянии ее вытаскивали из снежного склепа. Она увидела небо, оно было нереальным, ярким и контрастным, а лица людей расплывались; у нее сильно болели обмороженные ноги и руки и она даже не пыталась идти сама, ее донесли. Оказывается, еще рано утром двое парней-немцев из их группы увидели ее по пути к склону, а когда из палатки выбежал Кирилл, возмущенно расспрашивая - кто мог видеть его подругу, то все стало понятно; они втроем отправились за ней, но не успели подняться, как спустилась лавина. Предчувствуя, что ей уже угрожает реальная опасность, они вернулись в лагерь, подняли проводников, взяли лопаты и пошли ей на помощь.

В лагере ее отпаивали водкой и крепким черным чаем со сливочным маслом. Наконец, когда добровольные спасатели разошлись, она осталась сидеть перед палаткой с чашкой чая и странным, ничего непонимающим, взглядом смотрела на Кирилла. К ним подошел один из проводников. Его смуглое обветренное лицо было искажено страхом. Он снял с голову вязаную шапку, вытер ею лоб и стал им что-то говорить, мешая местную речь и популярные английские слова. Он говорил вспыльчиво и, по-видимому, очень доходчиво.

- Скажи пусть не старается. Я все равно английский не знаю, - слабо произнесла Лада и махнула рукой, давая понять шерпу, что разговор не состоится.

Но упорный старик не унимался. Шепелявя сквозь оставшиеся зубы, он постоянно указывал на гору и истерично качал головой.

- Он, кажется, говорит, что это знак. Типа, гора хочет о чем-то предупредить. Она могла бы не отпустить тебя, но отпустила, - перевел Кирилл и жестом поблагодарил проводника, попутно извиняясь за подругу.

- Да? То есть я еще должна ее поблагодарить? За урок и за жизнь? - воскликнула Лада, но потом резко успокоилась и опять оперлась о каркас, - Ну, да. Правильно. Спасибо тебе, Кайлас, что ты оставила меня в живых. Кирилл, как кора закончится, сразу домой, я уже не хочу смотреть монастыри. Так я и не могу проникнуться мистикой здешних мест. Хотела ведь многое узнать. Что монахи ожидают в год предсказанного конца света? Стоит ли спасаться здесь? Но теперь мне уже неинтересно. Ты сам-то что думаешь?