Он сунул водителю трояк и вбежал в подъезд, заметив краем глаза, как белые штаны и еще двое, выпрыгнувшие из «жигулей», бегут через двор. Успел, однако, заметить, что бег их был нетороплив и скорее всего лишь имитировал угрозу. Но все равно Кротов не намерен был их дожидаться и на одном дыхании махнул на четвертый этаж, вытаскивая на бегу ключи, отпер квартиру, втолкнул Валю и захлопнул дверь. Преследователи в этот момент стучали ботинками этажа на три ниже.

Шаги приблизились и стихли. Кротов и Валя слушали, затаив дыхание. И те, на площадке, тоже, видимо, прислушивались, что делается в квартире. Затем в дверь довольно сильно шарахнули ногой — без цели, для острастки: погоди, мол, доберемся еще — и шаги начали удаляться.

Даже в полутьме коридора Кротов увидел, что Валя побледнела.

— Ушли, — успокоил Кротов. — Все в порядке.

— Как же теперь?

— А никак, — уверенно ответил Кротов. — Они мне надоели. Это уже перебор. Сейчас просто позвоню в отделение, тогда посмотрим.

Он шагнул к телефону, но аппарат сам встретил его призывным звонком.

— Ну, что теперь будем делать? — без предисловий спросил задумчивый и отдаленно знакомый голос. — Так и будем до конца жизни бегать?

— Алло? — сказал Кротов. — Кто это?

— Я это, — ответил собеседник. — Гамлет Григорьевич.

— Новасардов! — крикнул Кротов в мгновенной ярости.

— Не волнуйся, пожалуйста, — удивленно сказала трубка. — Давай спокойно поговорим.

Кротов решил успокоиться и на несколько секунд плотно стиснул челюсти.

— Хорошо, — сказал он. — Давай спокойно.

— Скажи, пожалуйста, — начал Новасардов. — Теперь ты убедился, что у тебя ничего не получится? Или еще нет? Что же ты молчишь?

— Я слушаю.

— Все равно все будет не по-твоему, а как надо — по-человечески. Даже твоя девушка тебе не поможет. И другая девушка, которая сейчас с тобой. Ее Валя зовут, правильно? Ну, что ты молчишь?

— Давай-давай, — сказал Кротов. — Говори.

— Конечно, правильно! Я все про тебя знаю. А ты понимаешь, почему не получится? Потому что у меня много друзей. Настоящих друзей, которые понимают толк в дружбе. А у тебя есть такие друзья? Нет? Что ты вообще в жизни полезного сделал? Ты скажешь: вот хожу на работу, работаю. Ну а что полезного ты сделал хоть кому-нибудь, а? Молчишь? А вот Новасардов всю жизнь добро людям делал, и все это ценят и помнят. А ты сейчас такой — ты мне хочешь гадость сделать. Откуда ты взялся вообще? Кто ты такой? Что ты все молчишь?

— Ты закончил? — спросил Кротов.

Он постарался, чтобы его голос прозвучал гордо и презрительно, но не уверен был, что это хорошо получилось — настроение-то было пакостное.

— Почему? Нет конечно. Я тебе еще скажу. И тебе я мог много полезного сделать, но ты не захотел. А зла я не прощаю. И друзья мои тоже зла не прощают. Ты меня понял?

— Говори-говори, — сказал Кротов. — Я все слушаю.

— Одумайся, пока не поздно, — назидал Новасардов. — Ты себе только вред делаешь. И девушку зря впутал. Не жалко тебе девушку? Отпусти ее, не бойся, ее не тронут. Пусть спокойно идет домой. И тебя не тронут, если будешь себя правильно вести. Забери свою клевету на меня и спи спокойно.

— Клевету, говоришь? — ухмыльнулся Кротов.

— Напрасно улыбаешься, — услыхал ухмылку Новасардов. — Нет у тебя причин улыбаться.

— Ты так считаешь? — сказал Кротов. — А теперь я тебе скажу. Будешь сидеть в тюрьме, не сомневайся. Никуда не денешься. Ты человека убил. И со мной у тебя ничего не получится. Испугаешься. Всех не купишь, денег не хватит. Меня не купил, и следователя — самого первого — тоже не получилось. Вот и дальше так же будет. Не везде твои друзья сидят.

— Ты глупый человек, совсем ничего не понимаешь, — ответил Новасардов. — Жизнь тебя научит. И очень скоро. А девушку свою отпусти лучше. Честно советую.

В трубке равнодушно запели гудки отбоя. Кротов опустил ее на рычаг и довольно угрюмо взглянул на Валю.

— Что он говорил? — спросила она.

— Все правильно говорил. Умный человек. Слушай-ка, Валя, поезжай домой. Не надо тебе в это дело вмешиваться — в этом Новасардов абсолютно прав. Где твой дом?

— В Харитонове, — сказала Валя.

— Вот и поезжай в Харитоново. К папе и маме.

— В Харитонове бабушка, — поправила Валя. — А родители сейчас далеко — в Ноябрьске. Это в Тюменской области, они там уже четвертый год по контракту работают.

— Вот и поезжай туда, — немного невпопад сказал Кротов, — к бабушке. Далеко это?

— Шестьдесят километров с Казанского вокзала. Почта рядом. Только идти еще пешком далековато, а то бы я в училище оттуда ездила. А вы?

— Что я?

— Ну, я уеду, а вы как же?

— Да я… как-нибудь сам разберусь.

— Слушайте, — сказала Валя с какой-то совершенно новой интонацией. — А зачем вам все это надо?

— Мне? — переспросил Кротов и удивился. — Черт знает! Что значит, зачем?

Он подыскивал ответ дольше, чем предполагал, а потом довольно злобно усмехнулся.

— Я — не пешка. Понимаешь, Валя? Пусть инженеришка обычный, каких, может, тысячи. Но не пешка. Я никому… это самое место никогда не облизывал. Все сам. В этой комнатухе родился, отсюда, может, и вынесут, как родителей, но никто мне приказывать не смеет. Я никому ничего не должен. То есть я знаю, что я должен — не красть, не убивать, а больше ничего… Врать меня никто не заставит. Понимаешь, Валя, если я вдруг сломаюсь из-за этой мрази — лучше не жить. Мы все боремся, боремся. То за мир, то за свободу народов Африки. А я — за себя. Ты понимаешь, Валя? Ведь не один же я такой! Вон — и Каширин… Кстати! Что же это я про Каширина позабыл?

Кротов бросился к телефону.

— Каширин? Помогай, дружище. Пора бы тебе наконец и прямые обязанности вспомнить…

* * *

Боевики Новасардова сидели терпеливо, как на рыбалке с почасовой оплатой. Обе машины стояли на прежних местах с распахнутыми настежь дверцами, чтобы духота от раскаленного солнцем кузова выдувалась сквознячком. А их хозяева и пассажиры сидели в тополиной тени на лавочках вокруг песочницы. И хотя Кротов, как и прежде, был убежден, что все это лишь пустая демонстрация силы — не посмеют же они, не обнаглеют же до такой степени, чтобы наброситься на людей средь бела дня, — но все же заволновался, увидев, как из подкатившего к подъезду такси вылез Каширин и воинственно устремился в сторону лавочек.

Боевики насторожились, насупились, но с места не двигались. Вероятно, они были озадачены петушиным настроем незнакомца, явно не соответствовавшим его физическим возможностям.

— Пошли, Валя, пора, — сказал Кротов.

Спустя минуту они вышли из подъезда. Со скамеек немедленно поднялись двое и вразвалку двинулись навстречу.

— Так! — выкрикнул Каширин, словно «маузер», выхватывая из кармана свое красное удостоверение. — Лейтенант милиции Каширин. А вы кто такие? Ваши документы?

Те остановились.

— Какие документы? — ошеломленно сказал один.

— А в чем дело? — спросил другой. — Мы сидим тихо, отдыхаем, начальник. Никого не трогаем.

— Документы! — грозно требовал Каширин, но те уже оправились от короткого смущения.

— Да ладно, — махнул рукой первый, к они пошли обратно.

Пока Кротов усаживал Валю в машину и передавал Каширину из рук в руки обличающие письма, на скамейке происходило короткое совещание. Один из сторожей сорвался с места и побежал через двор — видимо, звонить Новасардову.

— Пока, Валечка, — сказал Кротов. — Ты дай мне знать, когда в Москве появишься.

— Я в воскресенье приеду, — пообещала Валя, отчего-то немного покраснев, — Я позвоню.

— Поезжайте, — велел Кротов Каширину, но тот отрицательно мотнул головой.

— Поднимайся к себе, я посмотрю. И жди меня дома, никуда не ходи. Это все, конечно, психологическое давление… Ладно, давильщики! Я провожу Валю, а потом начнем с этими разбираться. — Каширин кивнул в направлении скамеек. — Я тебе гарантирую, эту ночь они в кэпэзэ проведут. То есть, в ивээс. Если, конечно, за это время не разбегутся.