«25 марта 1917 г. Тула.

Дорогой Иван!

Получил сразу два твоих письма. Счастлив, что ты на свободе. Дождались, братишка: революция освободила всех политзаключённых. О сахалинских одиссеях пишешь уж больно скучно. Понимаю: воспоминания не из радостных, отложим разговоры о твоей каторге на Сахалине до встречи. Главное — ты жив, здоров, полон сил и жаждешь дела. Я счастлив. А дел нам теперь хватит на всю жизнь. Вот бы ещё узнать, как наши мать с отцом, сёстры. У меня есть сведения, что с немцами через какое-то третье правительство есть договорённость о почтовом сообщении с Польшей. Уповая на успех, написал в Сосновицы. Будем ждать и надеяться.

А теперь... С чего начнём? Так о многом нужно тебе рассказать. Давай с главного. С главного события из пяти дней моей новой тульской жизни. Событие нерадостное для меня, просто поражение. Я писал тебе из Москвы, с какой целью отбыл в Тулу, повторяться не стану. Так вот. Сегодня, можно сказать, несколько часов назад — сейчас поздний вечер, — состоялось собрание всех социал-демократов Тулы, и создана единая организация города, то есть вместе большевики, меньшевики, так называемые интернационалисты. Представляешь? Мой протест ничего не дал, и поддержало меня из большевиков всего несколько человек. Инициаторами объединения были меньшевики во главе с их вождём Сергеем Родионовичем Дзюбиным, он же комиссар Временного правительства в Туле. Личность, надо сказать, сильная, убеждений стойких, авторитетом пользуется огромным — и в своей партии, и у рабочих оружейных заводов, за умы которых и предстоит основная борьба. Сегодня верх одержали Дзюбин и К°. Мы, большевики, биты. Тем не менее вошли в объединённый комитет, всего нас там шесть человек, и я в том числе. Подчинились «партийной» дисциплине. А всего в комитет избрано пятнадцать человек, так что можешь себе представить, каково нам в нём. Абсурд, разумеется. Всюду резкое размежевание большевиков и меньшевиков по всем основным вопросам — отношение к войне, к Временному правительству, к аграрной проблеме, а в Туле объединение и всеобщее ликование по этому поводу. У нас тут всё по Крылову: в телегу революции запряглись лебедь, рак да щука. Уверен: объединение это ненадолго, разрыв впереди неизбежен.

Тебя, естественно, интересует, почему произошла эта катавасия в славном городе оружейников. А вот потому именно и произошла, что пролетариат здесь — оружейники. В рабочем классе города они — основа, около тридцати тысяч человек. И кто же такие тульские оружейники? Тебе известно слово «казюк»? Сие означает: рабочие казённых заводов. Смысл «казюка» — в социальной сути этого словечка, и для меня он отрицательный. Кто такой казюк? На заводах вроде бы пролетарий. Однако пролетарий привилегированный: работает на оборону, государство платит совсем неплохо, особенно сейчас, когда война идёт. И получается, Иван, казюк мой войной кормится, заказов сейчас на заводах — сверх головы. Поэтому в массе своей казюки — пока, пока! — очень большие патриоты, лозунг кадетов-эсеров-меньшевиков «Война до победного конца!» им весьма мил. Так же как и «Полная поддержка Временному правительству!». И вполне безопасна эта программа для жизни: оружейники освобождены от воинской повинности. Такие казюки на заводах. А дома чаще всего это куркули: свои дома, сады и огороды, многие держат коров и прочую скотину. Жилища эти хоть и деревянные, но, как правило, добротные, за высокими заборами с табличками на калитках «Во дворе злая собака» — словом, мой дом — моя крепость. Тут свои обычаи, традиции, правила чуть ли не с петровских времён. Ходил я не раз в Заречье, что за рекой Упой, очень чистой, рыбной, — там основная слобода оружейников. Интересно! По названиям улиц — Курковая, Ствольная, Замковая, Дульная — можно винтовку собрать. Прочная там жизнь, Иван, веками устоявшаяся. Сам понимаешь, трудно нам будет казюков к революции повернуть. Ты им на митинге о грядущем мировом пожаре, о всеобщем счастье трудового народа, о капиталистической эксплуатации рабочего человека, — они в ответ смех да свист, а то и с трибуны стаскивают: «Немецкий шпион!» Вот с таким народом приходится работать, и ты теперь понимаешь, почему на тульских оружейных заводах правят бал меньшевики да эсеры. Но, уверяю тебя, — временно, временно! История сегодня работает на нас.

Такова первая причина сегодняшнего «объединения» тульских социал-демократов и моего поражения. Вторая причина — в самих большевиках города Тулы. Тут необходимы пояснения. Накануне Февральской революции большевистская организация в Туле была фактически разгромлена. Дело в том, что в городе в конце 1916 года началась забастовка на патронном заводе, а в начале семнадцатого бастовали вместе патронники и рабочие оружейных заводов. Обе забастовки организовали большевики, хотя и господа меньшевики, надо сказать справедливости ради, в стороне не стояли. Обе забастовки подавили самым беспощадным образом: война, а тут, сам понимаешь, подрывается оборонная мощь государства. На всех заводах применили локаут[4]. А потом уволенных принимали по спискам в полицейских участках. Забастовщик? Отправляйся, голуба, в окопы, царя и отечество защищать. Большевик вроде? Ну-ка, братец, под микитки его да в каталажку! А дальше в Сибирь на казённых харчах. На большевиков просто была объявлена форменная облава: кому арест и суд, кому высылка, кого под гласный надзор полиции. Только после февраля сего года обстановка стала меняться: легальное положение, кое-кто вернулся из ссылки, есть и вступившие в наши ряды в самое последнее время.

Однако же, Ваня, застал я в Туле пять дней назад большевистскую фракцию весьма и весьма малочисленную: не более сорока человек, притом многие, так сказать, в позициях неустойчивые, есть явные оборонцы, есть те, кто почти смыкается с меньшевиками. Своих убеждённых сторонников если я насчитаю человек пятнадцать, то хорошо будет.

Чтобы ты наглядней представил положение в нашей большевистской фракции, — несколько портретов, беглыми, правда, штрихами. Пожалуй, их будет три. Между прочим, брат, за твоё отсутствие приобщился я к журналистике и ещё в пятнадцатом году в питерском журнале опубликовал большую статью по экономическим вопросам в связи с начавшейся войной. Так что и это письмо в определённом смысле — дань журналистике, которую я ни в коем случае не намерен оставлять.

Итак, первый портрет. Михаил Фёдорович Шурдуков. Вот истинный революционер и большевик! Вот за ним я в огонь и в воду! Он намного старше меня, спокойный, выдержанный, внешне неторопливый. Но разницу в возрасте я не ощущаю. Наверное, потому, что мы единомышленники, мы союзники во всём. Шурдукова тут называют «отцом тульского подполья». И очень справедливо: он фактический руководитель тульских большевиков с начала пятнадцатого года и до разгрома организации в семнадцатом. На его квартире была организована подпольная типография и хранилась печать комитета. Бываю я у него дома. Пьём чай — на столе, конечно, тульский самовар. Михаил Фёдорович, правда весьма скупо, рассказал мне о себе. Из семьи крестьянина-бедняка. Сказал: «девять нас было ртов на печи». Четырнадцати лет пришёл в Тулу на заработки. Сначала патронный завод, потом оружейный. Член нашей партии с 1900 года. Боевое крещение — первая русская революция. Ленину предан навсегда, говорит о Владимире Ильиче, и голос дрожит от волнения. И сейчас Михаил Фёдорович[5] работает на оружейном заводе. Вот уж о ком не скажешь: куркуль и казюк — в отрицательном смысле. Вот каких большевиков побольше бы славному городу Туле!

Второй портрет — Александр Иосифович Кауль. Совсем ещё юн. Имею право так сказать: младше меня на два года. В партию вступил — догадайся когда? Два дня назад! Самый молодой в нашей фракции. И, что принципиально важно, — из интеллигенции: окончил историко-филологический факультет Московского университета, поступил туда шестнадцати лет. Позавидуешь! Встретились с ним здесь и сразу узнали друг друга! Участвовали вместе в обструкции[6] профессорам-реакционерам в актовом зале университета в декабре шестнадцатого года, я — студент второго курса, он — последнего. А знакомы не были. Сейчас Саша преподаёт литературу и историю в частной гимназии господина Петрова. Ничего, Иван, будут, обязательно будут в России гимназии большевистского толка! Да, хочу тебе объяснить, почему считаю вступление в нашу партию таких, как Кауль, принципиально важным. И эту мысль мне постоянно внушает сам Александр. Мы — малограмотная страна, народ, это необходимо признать, тёмен. Сейчас в партию пойдут простые люди, крестьяне, рабочие, далёкие от культуры и просвещения. Кауль говорит: «Революционный порыв масс может стать разрушительным, если он не будет облагорожен культурой народа». Поэтому партии необходимы интеллигентные люди. Я всё больше это понимаю. А уж если говорить о моём идеале, то партии необходимы интеллигентные рабочие и крестьяне. Хотя понимаю: в этом определении заключён некий парадокс. Во всяком случае для сегодняшней России. Так вот, Александр Кауль тот самый большевик-интеллигент, которых не хватает и, если я правильно понимаю дальнейшее развитие событий, всё больше будет не хватать нашей партии.