Поздно будет, когда в комнату Милорадовича нагрянут с обыском. А ведь нагрянут, если под Глухоманью его угораздит попасться мутантскому патрулю. А значит…

— Значит так, — сказал Ратко малышу Тхе, — прятать тебя дальше резона нет. Если не надумаешь вернуться в школу, пора тебя выводить из Елани. На рассвете. Найдёшь, куда податься потом?

— Уупс… — надул щёки Тхе. С таким туповатым выражением лица он имел обыкновение думать. Но зато думать — умел. Впрочем, под настроение.

И многое зависело от языка: хлопцу пока не случалось ничего толкового выдумать по-английски, зато на языке своих предков он так и сыпал идеями — хотя объяснялся на нём куда хуже. Долго отучали.

— В лесках тут попадаются смолл халабудки. Ничейные! — додумался Тхе. — Тичерз их не знают! Тзей вилл нот кетч ми!

Ну, допустим. Хижины в лесу — на первых порах сгодятся. Теперь бы подумать, как парня провести мимо городской стражи.

— А меня можно вынести в рюкзаке! — выдал Тхе новую идею. — Я помещусь, меня так уже носили!

— Отличное решение! — похвалил Ратко. Профессор уже прикидывал, как перепаковать рюкзак, чтобы Тхе туда поместился и притом не выдал себя человеческими очертаниями.

Перепаковать — это слабо сказано. Из рюкзака пришлось едва ли не всё вытрясти, чтобы взять единственно мутантёныша. Зато — никаких подозрительных горбов, которые бы ещё — чего доброго — шевелились.

В утренний поход Милорадович выступил в отличном расположении духа. Да, тяжеловато нагружено. Но! Ради такой весёлой шутки стоило рискнуть спиной. Впрочем, весь путь до Глухомани с мутантом на плечах Ратко проделывать и не собирался. Отойти подальше от центральных ворот, свернуть в еловый лесок, да и выпустить заплечника, дальше — налегке.

Всё случилось несколько иначе, чем представало в замыслах.

Стоило Милорадовичу миновать еловый частокол, как один из мутантов-стражников резво кинулся к Председательскому дому — докладывать об его выходе. Профессор, видя такое, прибавил шагу, но по центральной улице Столичной Елани предстояло идти ещё долго. Его же неведомые мутантские силы, кажется, ни за что не желали выпустить.

Как ни странно, всю Столичную Елань Ратко с мутантом в рюкзаке отмахал без лишних приключений. Зато почти тотчас по выходе за черту столицы — его нагнали. Четверо мутантов, каждый — в пурпурной маске-балаклаве. Личная гвардия Дыры.

И зачем же скрывать красное лицо под красной маской? Подумалось несколько невпопад, но может, стоило бы высказать вслух. Мутанты бы обиделись и тоже всякого наговорили — только, вероятно, в процессе драки.

Милорадович думал, его сейчас завернут. Вовсе нет! Ему сказали:

— Следуйте с нами! — после чего один из гвардейцев перевесил себе на плечо тяжёлый профессорский рюкзак (однако, Тхе попался!), а остальные весьма требовательно поддержали Ратко под локти.

Никто не поинтересовался, куда Милорадович шёл. Его просто повели куда-то вперёд. По правде говоря, Ратко и так бы шёл в том же направлении. Судя по ориентирам, которые вспомнил малыш Тхе, дорога на Глухомань проходила где-то рядом.

Не доходя до Лесной Елани, повернули резко на юг. Вышли к невысокому лысому холму со старинным обелиском на вершине.

За холмом начнётся песчаная тропа, вспомнил Милорадович указания Тхе. Песчаная тропа началась. Выглядела поразительно знакомой, ожидаемо привела к развилке. И даже сосны по правую руку словно намекали: мы — те самые, упомянутые малышом сосны, которые следует оставить по правую руку, чтобы путь до Глухомани вышел короче.

А вот и обрыв. Точнее, стена песчаного карьера. Пока подходишь, никакого карьера и не видно, но вот дорога резко уходит вниз, и тут же над тобой обнаруживаются стропила гигантской маскировочной сети. Тёмная паутина мелькает в просветах между кронами деревьев, а по мере приближения к расчищенному участку закрывает от тебя небеса.

И вот уже небо расчерчено мелкой клеткой с кляксами какого-то маскировочного тряпья. Эта сеть — и есть нижний уровень здешнего неба. Нижний и непроницаемый ни снаружи, ни изнутри.

Когда же спускаешься дальше, на дно громадного котолвана, пейзаж начинают дополнять высоченные пулемётные вышки — никак не менее десятка. Выстроены они на склонах, и каждая контролирует своё направление. Если смотреть с самого дна, то каждая из этих вышек упирается в клетчатое небо.

Это вышки делают небо совершенно недосягаемым. Мало того, что выше головы не прыгнешь, так и попытки наказуемы: сверху всегда есть кому открыть по тебе стрельбу. На каждой из вышек торчат по три-четыре мутанта, наверняка изнывают от скуки. Как тут не пострелять — хотя бы просто из желания развеяться?

Интересно, сумел бы Милорадович обнаружить Глухомань, если бы его сюда не отвели знатоки местности? Очень вряд ли! Даже и всех ориентиров, предложенных юным Тхе, оказалось бы недостаточно. Чёртов котлован очень хорошо спрятан. Так можно было бы и неделю проплутать, а вернуться с опытом безуспешных странствий. И вдруг…

До чего просто всё получилось, изумился Ратко своему нежданному «успеху». Долго искать не пришлось. Раз — и ты в Глухомани. Как бы только теперь вернуться?

Горан самому себе не поверил, когда завидел брата без ноги. Как такое могло случиться? Нет же, не могло, ни разу!

Но зажмуриваться, надеясь, будто утраченное вновь отрастёт — это лишь дурацкая регрессия. Мужчина должен встречать и самые подлые удары судьбы с широко раскрытыми глазами. И всё видеть, даже — такое.

Осталось три ноги. На двоих близнецов Бегичей — всего три. Каждому по полторы. Это так неудобно! Кто же прозевал жуткую утрату?

Зоран, кажется, это ты прозевал. Ты даже не проснулся, когда нас лишали одной из наших ног. А ведь ты был ближе, находился совсем рядом! Именно от тебя отрезали ногу, а ты даже не поморщился.

Странно, как ты голову не потерял, дорогой братец. Кто теперь тебе поверит, что ты когда-нибудь проснёшься? Хотел бы — проснулся уже давно.

Ты ведь сильный человек, Зоран, тебя все признавали крутым мачо! Только захотел бы — схватил за шиворот обоих врачей — Погодина и Гроссмюллера — и заставил бы лечить на совесть! Но ты принял иное решение. Ты неправ, Зоран. Ты сам себя предал.

И капитан Багров тоже неправ. Да, он счастливчик: сумел отстоять свою ногу. Небось, от боли проснулся, гаркнул — и Фабиан отступился. Но не подумать о пациенте, лежащем рядом? Стыдно, господин Багров. Русские капитаны так не поступают. И это из-за вашей капитанской ноги — и так изувеченной — Зоран и Горан лишились ноги совсем здоровой.

Горан заглянул в палату, где раньше держали Багрова. Хотелось в последний раз поглядеть в бесстыжие глаза капитана, ну а тогда и револьвер вытащить. Разумеется, «дохлый номер»! Конечно, Багров не дурак остаться на месте преступления. Сбежал!

Сбежал, несмотря на больную ногу. И нога не помеха побегу, коли совесть нечиста. Ибо раненная нога — это ещё не съеденная. Она болит и, может быть, спасётся. Но не для жизни вечной.

Фабиан Шлик — тот, конечно, мелкая шушера. Потому он будто и не виноват ни в чём. Но это ещё не повод его не убить. Кто тот мерзавец, который своими отрезал здоровую ногу пациента? Тебе сказали? Верно! А своя-то голова где была? На табуретке лежала?

Конечно, как только соберёшься убить пройдоху Фабиана, тут же окажется, что и Фабиана-то нигде нет. Бродишь, как дурак, то по больничному бараку, то по Председательскому дому, отчего куча народу на твой смешной револьвер начинает опасливо коситься, даже мутанты, которые — ребята крепкие, их же только очередями и косить, гадов живучих.

И уже понимаешь: Фабиан вслед за Багровым драпанул, скотина, куда подальше за частокол, за границы Березани, за болота и моря. И надо бы гадов по указанному новому адресу и искать, но…

Но тут на тебя начинает сбоку идти дружочек твой Каспар Вирхоф, и на губах у дружочка улыбочка, но глаза его холодны-холодны. И протягивает Каспар ладонь, словно собирается здороваться, но не собирается он здороваться, а сам, не будь дураком, пушку твою ловит за дуло. От греха, говорит, подальше.