— Да, я помню. Но при чём здесь этнографические факты?

— Как же не при чём? Песен в Лесной Елани знают не так уж и много. Если все их сразу правильно записать — то мне и повода не останется там торчать. А я — стараюсь в Лесной Елани посидеть подольше. Главное — подальше от Дыры.

Что же, мотивация понятна.

До Лесной Елани добираться недолго. Стоит она в роще из мерзких оранжевых елей с опадающими на зиму круглыми листьями. Полтора десятка хмурых лачуг — вот и всё село. Песни там любит и знает каждый, но в основном — одни и те же. «На теплоходе музыка играет» и ещё три-четыре. Про весну, про любовь и про «Снегопад, не мети мне на косы».

Что до мелодии… Всякий мутант, конечно же, орал полюбившиеся песни кто во что горазд, а потом затруднялся воспроизвести мелодию за самим же собой. Только Веселин принялся записывать ноты — и началась жуткая тоскливая рутина. Понятно, почему Хомак за это дело браться не спешил. И не только в одной Дыре всё дело.

Из ярких позитивных впечатлений о Лесной Елани у Веселина осталось разве что высокое дуплистое дерево посреди селения, по которому в изобилии сновали весёлые свинобелки с потешными мордочками. Правда, когда эти озорные твари начинали грызться между собой, идиллия разрушалась в один момент. Из дупла летели кровавые ошмётки, глядя на которые приверженец дарвинизма Хомак торжественно заключал:

— И здесь нас встречает она: её величество Борьба за существование!

Веселин понимал, что на темы дарвинизма с Хомаком лучше не спорить, потому возвращался к феноменам песенной культуры села. Бог с ними, с нотами да мелодиями. Всё-таки, у песен есть ещё сами тексты, а в них попадается хоть какой-нибудь, да смысл.

И тут оказывалось, что в поиске смысла песен антрополог также выказывал чудовищную прямолинейность, которая сочеталась с крайним упрямством. Песня про музыку на теплоходе заставляла Братислава предполагать, что болота Дебрянского ареала некогда были судоходны. Открытие? Ну ещё бы!

Правда, Веселин прекрасно понимал, что выстроить теплоход — это для мутантов задача непосильная. Разве что — эксплуатировать готовое судно, да только откуда ему взяться? Панайотов припоминал старые карты, из которых следовало, что до атомных войн в нынешнем мутантском ареале протекало не так-то много рек. Десна с несколькими притоками — вот, кажется, и всё. Точно ли по Десне могли ходить теплоходы? Не такая уж и широкая речка, вроде.

Но Хомак на его резонные доводы только морщился и просил не придираться к мелочам. Дескать, идея-то — светлая.

Чем именно светла идея, Панайотов уже и не спрашивал. Если Братислава даже идея борьбы за существование так приятно возбуждает, что и говорить об идее какого-то там мутантского судоходства местного значения.

В Столичную Елань возвращались в сумерках. Не доходя примерно километра до селения, заприметили впереди крупный отряд мутантов, особо заметный благодаря факелам и ярко-красным балаклавам.

— Гвардейцы Дыры! — понял Братислав. — Меня поджидают, гады. Противная бабёнка без меня так и бесится…

— Можем вернуться в Столичную Елань через другие ворота, — предложил Веселин.

Антропологу его решение понравилось. Пользуясь тем, что высланный Дырой отряд их так и не заметил, Панайотов и Хомак ушли с дороги в густой еловый лес, по которому и стали пробираться, невольно вздрагивая от неприятных прикосновений еловых листьев.

К счастью, Веселин верно прикинул направление. Вошли в те самые ворота, которые смотрели на Кабаний остров. На сей раз со сторожевых башен их никто даже не окликнул.

Попрощавшись с Братиславом, Веселин первым долгом постучался к Милорадовичу. Этнолингвист не откликнулся. Ах да, подумал Веселин, я же забыл назваться, а у Ратко в комнате незаконно сидит мутантёнок Тхе.

Он назвался. Без толку. Походило на то, что у Милорадовича действительно никого нет.

Может, старик с малышом Тхе отправились исследовать Глухомань?

Не исключено. Ещё с того дня, как Милорадович впервые услышал о Глухомани, он загорелся идеей посетить это место — самое гиблое в здешнем ареале. А буквально за день до того, как Веселин решил отправился с Братиславом Хомаком поработать в Лесной Елани, старый этнолингвист подробно расспрашивал малыша, как до Глухомани добраться. Выходит, задумал путешествие.

И если не вернулся… Как-то от этого тревожно.

Веселин собирался уже отправиться к себе в номер — а его разместили в противоположном крыле Председательского дома, ведь они с Грдличкой к основной части экспедиции присоединились позже, когда решительный топот нескольких пар ног возвестил прибытие мутантской стражи.

На всякий случай Веселин юркнул на лестницу, ведущую на второй этаж. Уже оттуда мельком углядел, как группа гвардейцев Дыры в кроваво-красных балаклавах постучалась в дверь Хомака.

Ну, парень попался, подумал Веселин, видать, очень сильно Дыре приспичило добиться его внимания.

Братислав, наверное, тоже так подумал, поскольку открывать отказался, попросил не беспокоить, ибо к Дыре он всё равно не пойдёт. Тогда главный из «красных балаклав» сказал неожиданное:

— Дыра за вами и не посылала, друг Братислав. Вы ни ей, ни нам не нужны. Мы ищем человека по имени Веселин Панайотов.

— Да? — в голосе Хомака прозвучало удивление с толикой разочарования. Он-то думал, весь сыр-бор в его честь.

— Мы знаем, — добавил мутант, — что вы с ним вместе ходили в Лесную Елань, а потом пропали по дороге обратно.

— Панайотов у себя! — деловито сообщил Хомак. — В противоположном крыле, третья дверь от дальней лестницы. Поищите.

— Его там нет, — возразил мутант, — мы только что оттуда. Проверяли — пусто.

Глухомань. Самое секретное место на весь Дебрянский ареал, недоступное даже взгляду с воздуха. Огромный песчаный карьер, накрытый маскировочной сетью. Такого, по словам Тхе, не довелось увидеть даже представителям европейских разведок. Что, вообще-то, сомнительно: ведь кто-то зачем-то взял да обеспечил мутантов упомянутой гигантской сеткой.

А ещё в Глухомани спрятана правда. Состоит она в том, что мутанты, какие они ни живучие, сами себя прокормить не могут. Их кормит рабский труд — универсальный источник мутантских экономик, будь то дебрянской или чернобыльской.

Именно за правдой в отвратную Глухомань и собрался Ратко Милорадович. Ибо как оценить всю меру лжи, царящей в мутантских текстах, если твои представлении о здешней реальности — чистые гипотезы?

Тошно от лживых текстов, тошно от лжи этнографов, глотающих псевдофольклорную блевотину под видом «чистой воды из народных источников». Потому сейчас, когда Славомир Костич отправлен подлечиться в Березань, самое время отдохнуть от примитивных фальшивок и нечто настоящее, наконец, повидать.

Мутантский концлагерь. Добраться к нему более чем рискованно, но кому-то же надо туда добраться, иначе домыслы так и останутся на совести чудаков-фантазёров, к которым так легко причислить старикана-профессора. «Скажите, господин Милорадович, — спросит некто компетентный, — а сами-то вы лагерь в Глухомани посетили? Нет? Отчего же не посетили, если работали совсем рядом, в Столичной Елани? Может, оттого, что никакого концлагеря там и нет?». Но при этом у компетентного оппонента найдётся достаточно точных данных о «несуществующем» концлагере, чтобы показательно изобличить всякую ложь, пришедшую от тебя.

Выведывать жуткие тайны мутантов — занятие опасное. С другой стороны, что бывает безопасного в нашей жизни? Не выведывать жуткие тайны — ещё опаснее. Ведь эти тайны — и от тебя. И уж наверняка — против тебя. И, уж если начистоту, не мутантские это тайны. Просто мутанты достаточно тупы, чтобы запросто выдать многое, вроде бы надёжно припрятанное людьми-сообщниками.

Уходя на Глухомань, стоило побеспокоиться о безопасности Тхе. Оставить паренька оказалось не на кого. В этот день Веселин Панайотов тоже собрался поработать на выходе из Столичной Елани. Поскольку Костич и оба русских солдата ушли в Березань ещё раньше, а больше никому из коллег Ратко не доверял, стало ясно: Тхе пора вывести. Пока не поздно.