И уповать на бога тщетно, богам дороже свой покой.

Я вздрогнул. Это было вечность тому назад, под эту песню мы уходили в армию. Я в армию уходил из мореходки, и не я один, мы все уходили служить, всем курсом. Торжественное построение уже прошло, и мы просто сидели во дворе и ждали автобусы, которые нас в армию отвезут.

День был – лучше не бывает, Владивосток просто купался в солнце. Нам всем было страшно, никто этого показывать не хотел, поэтому все бесились, орали и кривлялись. Многие, естественно, были кривые как турецкие сабли после всеночной пьянки. А один мой однокурсник – я его по имени, естественно, назвать мог, но близко мы никогда не знались, играл на гитаре и пел:

Ты скажешь: «Прошлого не жаль», и веришь в будущее свято,

Былая пошлая печаль отныне брошена и смята.

И к новой жизни устремясь, раздуй бушующее пламя,

Укрась бумажными цветами вокруг сверкающую грязь.

Нина пела, а я, как наяву, видел себя – восемнадцатилетнего, глупого, смешного и ушастого, как подрощенный щенок. Этот щенок бесцельно бродил между сокурсниками, а вот услышал песню и замер, как собака, сделавшая стойку, и пока не дослушал – не двинулся с места. Я смотрел на этого пацана, которому все еще только предстояло, у которого еще ничего и не началось, и сердце щемило от нежности. А песня все текла и текла и уже приближалась к финалу.

И в мире, выдуманном вновь, на троне утвердишься прочно,

И будет новая любовь как ты – тверда и непорочна.

Отныне сам себе молись и выбирай себе дорогу.

Счастливым будь, и, слава богу, дороги наши разошлись.[8]

Я чуть не всхлипнул, растрогавшись, но вдруг заметил, как Сергеевна, спрятав глаза за ставшими уже привычными круглыми очками, буквально буравит взглядом каждого из присутствующих. И понял, что кто-то из присутствующих угодил под подозрение нашей мисс Марпл. И, судя по её выражению лица – Нина исполняла эту песню отнюдь не экспромтом.

А на следующее утро мы все во дворе колледжа и слушали, как ректор разливался соловьем ни о чем, мотивируя студентов и продвигая учебное заведение. Вернее – никто его особо не слушал, в нашей команде по крайней мере. Взрослая составляющая не очень хорошо себя чувствовала после вчерашнего. Что касается старшеклассников, то у них, судя по их хитро-довольным лицам, вечер вчера тоже удался и им было не до директора – они беспрестанно шушукались. Полезной информации, впрочем, из речи ректора отжалось немного – 17 команд не прошли первый этап, всем прошедшим начислено по 10 очков, первые пятеро получают дополнительные очки. За первое место – 10 очков, за второе – 5, за третье – 3, потом 2 и 1. Таким образом, мы вдвое обогнали по очкам основную массу команд. Вот только разрыв этот можно ликвидировать мгновенно. Стоит, к примеру, тем же «светлячкам» выиграть второй этап и мы в лучшем случае сможем сровнять счет. Вон они – стоят, смотрят на нас. Нехорошо смотрят. Затаили.

Директор меж тем перешел к вручению ценных призов. Пятое место получило неплохую броньку. Четвертое – хорошее оружие.

– А обладали первых трех мест получат самые ценные подарки, которые только возможны в Турнире. Это подсказки на второй тур! Но сначала – задание на второй тур. Вы должны будете найти масштабируемое оружие своему командиру. Имеющееся не засчитывается, оружие должно быть найдено во время второго тура. Порталы откроются в полночь. А сейчас капитанов трех команд-победителей прошу на сцену!

Раздача подсказок мало кого интересовала, все взахлёб обсуждали задание. Меж тем директор взял лист бумаги с каким-то четверостишием, и разорвал его пополам. Одну из половин еще раз разорвал на две части – побольше и поменьше. Самую маленькую часть вручил капитану команды, занявшей третье место, часть побольше получила Светлячок, а половина листа досталась Тарасу.

Жадина даже не посмотрел на текст – мне бы такую выдержку. Он спустился вниз, подошел к нам, и только когда мы его обступили, развернул листок. Листокпорвался криво и был почти треугольным, соответственно, чем ниже, тем меньше текста на нем осталось. Вот что там было написано:

Плач циня заполнил ма…

Древние свитки лежат в…

Ту притчу о б…

Но я не Ч…

– Митя! – Светлана пристально посмотрела на меня. – Тебе есть что об этом сказать?

– Об этом – пока ничего. Я первый раз вижу эти слова.

– А о теме Турнира? Ты что-нибудь нарыл за три дня?

– Про тему Турнира – есть. Я ее знаю.

– Уверен?

– Да.

– Тогда пойдем, расскажешь.

[1] Песня «Буги-вуги каждый день» Михаила Науменко. Это была, без сомнения, культовая песня в конце 80-х – начале 90-х годов двадцатого века. Хотя бы потому что ее исполняла масса групп самого разного толка, от бит-квартета «Секрет» до группы «Ноль» дяди Фёдора Чистякова.

[2] Фразы с пластинки «Бременские музыканты» (фантазия В.Ливанова и Ю.Энтина на тему сказки братьев Гримм. Музыка Г.Гладкова, стихи Ю.Энтина) массово вошли в пословицы. Кто из бывших ребенком в 70-е не помнит всех этих «последним вышел петух, изрядно ощипанный, но не побежденный» или «Ай-яй-яй-яй-яй-яй-яй, только и мог сказать король, потому что слов от возмущения у него не было»?

[3] Все цитаты – из фильма Леонида Гайдая «Иван Васильевич меняет профессию».

[4] Песня группы «Грибы».

[5] Песня «Самая самая» Егора Николаевича Булаткина, более известного как «Егор Крид»

[6] Песня «Баклажан (Лада Седан)» Тимура Ильдаровича Юнусова, более известного как «Тимати»

[7] «Эх… испортил песню… дурак!». - финальная реплика Сатина в пьесе Горького «На дне».

[8] Песня из репертуара группы «Воскресенье». Музыка и слова – Евгения Моргулиса.

Глава 14

Мы устроились в той же самой беседке, на тех же самых, уже обмятых нашими попами, скамеечках. Девять лиц внимательно смотрели на меня. Цитамол бегал вокруг беседки. Тортик, в кои-то веки выпущенный Митричем, решил это такая здоровская игра и бегал за Цитом, порыкивая от переполнявших его эмоций и пытаясь шутейно укусить скелета за пятки.

– Митя, мы слушаем, – отвлекла меня от наблюдения за радужным пятном Светлана.

– Прошу прощения, – улыбнулся я, и сразу же взял быка за рога. – Я уверен, что тема игры: китайский роман «Путешествие на Запад». Той самый, наверняка известный вам: с танским монахом, идущим за священными книгами в Индию, и его учениками – царем обезьян Сунь Укуном, свино-человеком Чжу Бацзе и раскаявшимся демоном-людоедом Ша Сэном. Интересная, кстати, история у этой книги.

Предполагаемый создатель романа по имени У Ченъэнь был классическим, я бы даже сказал – эталонным неудачником. Всю свою жизнь он был позором своей приличной семьи – всё никак не хотел заняться делом, его интересовали только всякие глупости, вроде сочинения всяческих дурацких историй. В Китае, как известно, много столетий был только один путь сделать карьеру – сдать Экзамен, который принимали в единый день по всей стране, после чего начать карьеру чиновника. Вот этот самый Экзамен, он много лет всё никак не мог сдать, несмотря на то, что львиную долю своего времени тратил на чтение всяких книжек. Наконец, родители, разуверившись в том, что сынок выбьется в люди по чиновничьей части, как говорилось раньше, «женили его на деньгах», обвенчав с богатой наследницей. К сожалению, коммерсантом он тоже оказался плохим и деньги как-то быстро закончились. Родители к тому времени уже умерли, и У Ченъэню пришлось зарабатывать на жизнь тем единственным, что он умел – умением собирать слова во фразы, а фразы – в рассказы. Нет, он не стал писателем, как всю жизнь хотел. Он стал Другом Смерти – сочинителем надписей на могилах, эпитафий и поминальных записок. Дела мало-помалу поправились, а потом, когда ему уже было за сорок, он вдруг неожиданно сдает Экзамен и получает шанс начать, наконец-то карьеру чиновника, причем в самом Пекине.

Вот только карьера чиновника была ему настолько не по нутру, что через год У Ченъэнь совершает немыслимый для китайца поступок – он бросает чиновничью службу, увольняется, и уходит в никуда. Отныне и до самой смерти он живет только литературным трудом. Читай – живет крайне бедно, с клеймом неудачника и презираемый всеми своими успешными знакомыми. У него не было детей и он прожил жизнь затворником. Умер в полной безызвестности и крайней нищете в 1582 году, ничего не оставив после себя.