Монгольские дружины напали на аланов, разгромили и пронеслись по их селениям, предавая все огню, грабежу и убийству. Аланы объявили о своей полной покорности Чингисхану, а часть их присоединилась к монгольскому отряду.

Тогда, не имея больше за спиной острых мечей аланов, Джебэ и Субудай внезапно повели свои войска на север в степь, на кыпчакские кочевья. Уверенные в мире и своей безопасности, кыпчакские ханы с отдельными отрядами разъехались по своим стоянкам. Монголы гнались за ними по пятам, разорили главные пастбища кипчаков и забрали всякого имущества во много раз больше того, что дали в уплату за измену.

Субудай и Джебэ вовремя вспомнив о том, как подходил к решению сложных задач Чингисхан поняли, как нужно правильно поступить в данной ситуации. Врагов нужно было разделить между собой, и самое главное их нужно было лишить мотивации. Монгольские военачальники поняли, что основная мотивация у части противостоящего им войска отнять у них сокровища, захваченные во время их победоносного похода.

После того, как были отосланы великие сокровища, красавицы, предметы роскоши, лагерь монголов стал почти пуст. В монгольском лагере остались лишь одни воины, готовые сражаться и умереть. А большая часть их противников, с громадной добычей покинули поле боя. Биться, и умирать за великую добычу для них было понятным делом, биться ради чего-то другого им было не привычно. В итоге они потеряли к этой битве интерес. Военачальники монголов убили на корню всю мотивацию кыпчакского войска. Они могли, забрав добычу, после этого вступить в бой с монголами, но сделать это было трудно, практически невозможно. Лишившись мотивации, войско стало неспособным воевать. А позднее всё отданное в тот тяжелый момент было с лихвой возвращено монголами. Вот что значит вовремя подумать о том, что сделал бы великий человек, окажись он сейчас на моем месте.

Я в ответ, сказал Михаилу:

— Большое спасибо за интересный рассказ. Я сам часто вспоминаю про Чингисхана и его заветы. Чингисхан любил говорить следующее: то, что моё, оно и так моё, нужно думать о том, чтобы забрать чужое. И еще говорят, что Чингисхан любил поговорку, боишься — не делай, делаешь — не бойся. Но что вы хотели мне посоветовать. Я это так и не понял.

Михаил ответил мне:

— Полководцы, вспомнив о Чингисхане, задумались, о подлинной мотивации своих врагов и благодаря этому смогли победить. Мы сегодня с тобою не знаем подлинной мотивации наших противников. Что они хотят. Мы не знаем, что ими движет. Без этого знания нам их не одолеть. Им всем нужен мистический лама. Зачем? Не понятно. Мы с тобой неправильно построили нашу стратегию. Я это полностью моя вина. Мы заняли позицию здесь и стали просто ожидать приезда Джа-ламы. Мы превратились в пассивных наблюдателей. И это ужасно. Пора с этим заканчивать. Нужно брать ситуацию в свои руки.

Я спросил:

— И как это мы сможем сделать сейчас? Что мы можем предпринять для того чтобы взять ситуацию в свои руки?

Михаил улыбнулся и сказал:

— Первое. Ничего не надо бояться. Наш противник, мы об этом знаем, не хочет себя к себе привлекать внимание. Он в этих условиях вряд ли решиться на нападение на нас. Ты видел противника, но они об этом факте пока ничего не знают. Поэтому они считают, что их никто не раскрыл. О нашем здесь нахождении они совершенно точно знают, так что ситуация понятная и пока никакими эксцессами нам она нам не грозит. Если бы они посчитали наше здесь пребывание опасным для выполнения их миссии, то тогда бы они с нами церемониться бы точно не стали. Убрали бы нас и дело с концом. Второе. Просто сидеть здесь больше нельзя. Завтра найми людей, деньги я дам, сколько понадобиться, пусть объедут окрестности и постараются узнать любую информацию о Джа-ламе. Он где-то здесь в этих краях прячется. И сам тоже бери с собой своего товарища и отправляйся на поиски информации о Джа-ламе, но так чтобы в течение дня вы могли вернуться обратно. Мне нужно знать всё об этом человеке. И мелочей тут быть не может. Всех кто его знал нужно тщательно опросить. Мне нужно понять, что он за человек. А для этого я должен знать, что он любит, есть, его манеру говорить, короче меня интересует всё. Я должен всё об этом человеке узнать. И вот когда я его буду знать, как свои пять пальцев, тогда я смогу решить свои проблемы. Еще я думаю, что завтра я смогу незаметно для его охраны переговорить с бароном Унгерном. Есть ли у тебя еще ко мне вопросы?

Я ответил Михаилу:

— Понятно. Я просто подумал о том, что можно будет найти учеников Джа-ламы. Но их несколько человек и всех опросить будет достаточно сложно. Да и вряд ли они станут с нами откровенничать. Есть еще один вариант. У Джа-ламы был друг, с которым он вместе вырос, потом они много лет работали вместе, практиковали и лечили людей, но уже давно они рассорились между собой. Друга зовут Бадма, и он тоже считается большим авторитетом среди местных священников и врачевателей. Он терпеть не может Джа-ламу, от любого упоминания о нем, впадает в ярость, но может многое рассказать.

Михаил сказал:

— Хорошо. Это то, что нам и нужно. Отправляйтесь к этому Бадме прямо сегодня с утра. Но так, чтобы к вечеру вы вернулись обратно.

Я ответил:

— Сегодня же вернуться, назад не получится. Владения Бадмы расположены достаточно далеко отсюда.

Михаил сказал тогда:

— Ладно. Поедем все вместе. Заодно пригласим с собой монгола в путешествие. Я думаю, он будет не прочь переменить обстановку да и от небольшого заработка точно не откажется. Так что решено. Отправляемся в путь. Засиделись тут, мочи нет.

Глава 43

Во время ночного совещания под руководством Хаусхофера и фон Бока было принято решение разделить группу на две части. Фон Бок вместе с товарищем Николаем и Джангаром в сопровождении половины бойцов штурмового отряда должен был отправиться этой же ночью в Астрахань. А Хаусхофер вместе бароном Унгерном и солдатами оставался на месте. После того как фон Бок со своей частью группы покинул владения купца Петрова, Хаусхофер разместился на ночлег в одной комнате вместе с бароном Унгерном. Барон быстро уснул, но был разбужен, поскольку услышал слабый призыв на помощь. Унгерн быстро зажег свечу и увидел Хаусхофера в ночной рубашке стоящим посреди комнаты. Было понятно, что это именно он звал на помощь и кажется, был наполовину парализованным. Профессор явно был в панике. Он так дрожал, что тряслось практически всё в этой небольшой комнате. И при этом Хаусхофер издавал бессвязные и нечленораздельные звуки, хватая ртом воздух как при удушье…

Карл Хаусхофер стоял посреди своей комнаты, покачивался и смотрел по сторонам, как будто заблудился. «Это он, это он, — стонал профессор, — он пришёл за мной! Но у него руки коротки, со мною справиться! Я сам вырву его черное сердце и скормлю его дворовым псам! Меня невозможно победить!» У него побелели губы, он изрядно вспотел. Внезапно он стал выкрикивать какие-то бессмысленные цифры, потом отдельные слова и обрывки фраз. Это было ужасно. Он говорил что-то странное, невероятно путаными фразами. Затем он снова замолчал, но его губы продолжали двигаться. Тут Унгерн стал его призывать проснуться. Он стал тормошить профессора, посчитав, что им овладел, какой-то жуткий кошмар. Но профессор не реагировал на его действия. Тогда Унгерн плеснул Хаусхоферу в лицо воду из большой жестяной кружки. Тут германец вдруг зло сказал: «Там! Там! Вон, в углу! Он там! Неужели ты не видишь эту наглую тварь? Посмотри на неё, она смеет грозить мне смертью! Я сейчас сам уничтожу её!» Пока он так говорил, он всё время грозил пальцем невидимому противнику. Унгерн зажег керосиновую лампу и посветил в то место, куда грозил пальцем профессор. Зоркие глаза барона сумели распознать едва заметные очертания большой собаки, которая странным образом висела в пространстве комнаты почти под самым потолком. Тускло сверкали бездонные глаза туманного пса, они с удивлением взирали на офицера, так словно он был каким-то фантастическим существом. И в этот момент Хаусхофер схватил в руки горящую свечу и, прочитав заклинание, подул на пламя в направлении на призрачного пса. Огонь свечи неожиданно превратился в огненный смерч, который обрушился в тот угол, где находилось мистическое существо. Раздался резкий хлопок, запахло серой, и монстр исчез, словно его никогда и не было. Хаусхофер медленно подошел к своей кровати и опустился на неё. Он несколько раз глубоко вдохнул и, в конце концов, впал в глубокий сон. Барон Унгерн пожелав профессору доброй ночи тоже быстро уснул.