Далее события стали катиться как снежный ком — бунт в тюрьме, нападения гноллов, ультиматум дворфов. Он хотел, чтобы это скорее кончилось, утешало лишь одно — Шоу и правда на время, казалось, забыл о нём. Однако, этот лис явно что-то подозревал, иначе бы не устроил обыск в его резиденции во время его отсутствия. Разумеется, он ничего не смог найти, но вряд ли его это в чем-то убедило. Приходилось действовать, и действовать быстро. Однако, все попытки повлиять на короля в отношении начальника тайной канцелярии потерпели неудачу.

«Лорд Шоу», — сказал тогда Антуан, серьёзно глядя на канцлера, — «Старинный друг моего отца и всей нашей семьи. Я отчасти разделяю вашу точку зрения граф на то, что во многом его методы устарели и нуждаются в коррекции, но вместе с тем глубоко убеждён, что им движет исключительно забота о благе государства».

Что оставалось сказать графу?

Однако, ему неожиданно исключительно повезло с другой стороны — король сам заговорил с ним о возможном отречении, заведя разговор издалека. Он долго вспоминал отца, впадая в своё излюбленное почти маниакальное самоедство и без конца сравнивая себя с ним, потом с жаром заговорил о монашеском пути, о уникальных монастырях пандарийского материка, о путях Света и еще прочем, что Ремингтон понимал уже с трудом. Но ему удалось выделить главную мысль — король устал от ответственности, особенно перед лицом последствий, к которым привела его политика (не без участия в этом Ремингтона). Тогда то и зашла речь о лорде Хенне и его трагической судьбе.

Антуан загорелся мыслью о возможном приглашении лорда Хенна ко двору в качестве советника-консультанта, а потом и вовсе, как бы шутя, предположил вероятность его замещения лордом Хенном на государственном посту.

Это был очень щепетильный момент. Ремингтон буквально затаил тогда дыхание, боясь спугнуть мысль. «Ваше величество», — сказал он, — «Вы — единственный наследник престола по праву, и ваша обязанность — продолжать дело вашего отца, дабы быть достойным представителем рода Принцев». Это подействовало на короля как масло, подлитое в огонь. Он вскочил, забегал по тронному залу и обрушился на Ремингтона с упреками. Граф абсолютно верно рассчитал укол в его болевую точку. Постоянное сравнивание себя с отцом, к тому же, не в свою пользу, доводило короля до исступления.

И вот только тогда Ремингтон решился. «Мой король», — продолжил он, — «Я высказал свою мысль, как верный слуга вашего отца и вашего величества. Теперь позвольте сказать вам, как другу, боле того — как сыну. Если ваше призвание зовет вас идти собственной стезёй — не слушайте никого, даже меня. Идите навстречу ему, по зову своего сердца, и да пребудет с вами свет Наару». Последнюю фразу он запомнил на проповедях архиепископа, которые специально посещал ради такого повода.

Эти слова произвели неизгладимый эффект на короля. Он замер в растерянности, потом подбежал к канцлеру, крепко стиснул его в объятиях и расцеловал. «Благодарю вас, граф, за вашу искренность», — сказал он со слезами, — «Вы единственный, кто осмелился сказать мне правду! Я не забуду ваших слов».

После этого разговора в сердце графа вспыхнула надежда, окончательной же уверенностью она стала накануне вечером, когда король вызвал его к себе для разговора.

«Граф Ремингтон Риджвелл», — торжественно сказал он, — «После смерти отца вы, фактически, заменили его мне, потому я прошу у вас вашего благословения — я намерен объявить народу о своём отречении в пользу лорда Хенна завтра, в полдень!»

«Свет да благословит вас, ваше величество», — отвечал Риджвелл, еще не веря в свою удачу, — «Я поддержу вас в любых ваших начинаниях!»

«В таком случае, я прошу вас, провести сегодня вечером заседание Совета, посвященное проблемам, которые стоят перед городом. Я же намерен навестить могилу отца и посетить архиепископа перед тем, как сделать официальное объявление».

«Разумеется, ваше величество».

Совет прошёл несколько скомкано. Вопреки ожиданиям Ремингтона, устранения короля от участия в Совете было воспринято тревожно. Ему не удалось добиться от членов Совета единодушия относительно предпринимаемых действий, в частности, в отношении лорда Матиаса. Казалось, генерал Хаммонд Клэй прислушивался к его доводам, но прямо поддержать его призыв к аресту главы службы королевской безопасности никто не решился. Ремингтон запаниковал, опасаясь, что информация о его инициативе может дойти до Шоу а там и до короля, и обернуться против него непредвиденными последствиями и ругал себя за поспешность. Каково же было его облегчение, когда до него дошли слухи о перехвате кареты ведомства тайной канцелярии военными Клэя! Он понял, что генерал начал действовать, и, окрыленный неожиданной поддержкой силового ведомства, собственноручно подписал приказ об аресте Шоу.

Теперь оставалось только надеяться на расторопность королевской стражи и действия военных.

Граф снова поднёс чашку к губам и обнаружил, что кофе совсем остыл. Он бросил взгляд на часы — была половина седьмого. Пора было отправляться в Замок на утреннюю встречу с королём.

Антуан Принц сидел в кабинете отца за рабочим столом. Собственно, это теперь был уже его кабинет, но он до сих пор не мог свыкнуться с мыслью, что отца больше нет. Особенно здесь, в просторной и светлой комнате с высокими потолками, массивным палисандровым столом и старинными вазами, которые Вардан привёз из Дарнасуса, когда Антуан был еще совсем ребенком.

Здесь всё напоминало об отце, тут прошло детство юного короля, и он хорошо помнил каждую завитушку на ковре, на котором часто просиживал часами напролёт, пока отец работал с бумагами. Антуан подавил вздох. Он повертел в руках бумагу, чернила на которой еще не просохли. Не хватало подписи. Обмакнув перо в чернильницу он занёс его над документом. Перо подрагивало в руке, чернильная капля упала на страницу. Король покачал головой, отложил перо и принялся тщательно промокать пятно мягкой бумагой.

Дверь в кабинет бесшумно отворилась и на пороге возник камердинер.

— Граф Ремингтон Риджвелл! — возвестил он торжественно.

Антуан слегка поморщился. Несмотря на все усилия, ему так и не удалось отучить старого слугу от излишнего официоза.

— Пусть войдёт уже, — раздраженно бросил он, застывшему в почтительном поклоне камердинеру.

Канцлер, очевидно, провёл полубессонную ночь, это было заметно по набрякшим мешкам и глубоко залегшим теням под его глазами. Приветствовав короля, он занял свое место в кресле напротив.

— Как прошло заседание Совета, Ремингтон? — устало спросил Антуан.

Граф наклонил седеющую голову. — Продуктивно, ваше величество. Нам удалось прийти к консенсусу по поводу тактики действий, и путей решения стоящих перед городом проблем.

— Как было воспринято моё отсутствие? — поинтересовался король.

— Я бы сказал — с пониманием, ваше величество, — отозвался Ремингтон, — В это непростое время никто не может упрекнуть вас в недостатке усилий, прилагаемых вами для блага государства.

Антуан покивал головой. — Что ж, — сказал он, — Тем лучше.

Он поднял со стола лист бумаги, лежащий перед ним. — Вот официальный документ, подтверждающий моё отречение, — негромко сказал он, Правда, он еще не подписан…

— Вам нет нужды торопиться, ваше величество, подписать можно позже, да и документ этот имеет ценность, большей частью, для архивов. Так сказать, история.

— Ты прав, Ремингтон, — кивнул головой Антуан, — Я тоже решил не торопиться. И не только с подписанием документа — я передумал отрекаться от престола.

При этих словах он взглянул на канцлера в упор и не мог не отметить выражения паники, мелькнувшее на секунду в глазах графа.

— Ваше величество, — произнёс тот, — Что побудило вас к столь резкой перемене образа мыслей?

Антуан пожал плечами. — Я не хочу передавать королевство, к укреплению и процветанию которого мой отец приложил столько усилий, в руки чужого короля, пусть даже и мудрого, и опытного, — сказал он. — За свои неудачи я должен отвечать сам и делить с моим народом последствия своих недальновидных шагов.