Здесь было больше свежих трупов, это хорошо. Насколько вообще может быть хороша груда мертвецов... Истекающий кровью парень рухнул на колени перед живым алтарем и почти сразу откопал в нем отрубленную голову какой-то женщины. Ее длинные волосы могли помешать сделать необходимое, поэтому он стал вырывать их клочьями вместе с кусками кожи. Оголив достаточный участок черепа, он принялся разбивать его о каменистый пол, пока кость не треснула и из нее не потекла густая жижа. Неофит прислонился губами к трещине в отсеченной голове. Глоток, еще один. Уже не так омерзительно. Этого должно хватить. Он перевел мутный взор на расплывчатые силуэты сектантов.
- Достаточно, - сказал ему один из них и помог встать на ноги.
Дальше все было как в тумане. Человек, шедший путем Умирающего, с трудом различал дорогу, не чувствовал собственных ног. Кажется, он упал несколько раз, теряя сознание, но поднимался и продолжал идти, потому что так надо. Сколько еще живых алтарей он прошел, какие вопросы были ему заданы? Глаза, лоскуты кожи, сердце, вены, корка из засохшей крови... В голове все смешалось, он даже начал забывать, зачем все это делает, хотелось быстрее дойти до конца или умереть. А может быть, это одно и то же?..
Как Умирающий оказался посреди зала, где все начиналось, он не помнил. Неофит лежал на полу, замотанный в инициационные одеяния. Ему были видны его руки, сплошь покрытые кровью, слизью, рвотой, желчью и непонятно чем еще. Он не мог пошевелиться, слабое дыхание с хрипом вырывалось из его груди, а голова словно погрузилась под воду, на поверхности которой были слышны голоса смертепоклонников. Слов не разобрать, но этого и не требовалось, все было понятно и так. Он умирает, и его оставят здесь. Посвящение должно закончиться либо успехом, либо смертью Умирающего.
Низкорослый сектант подошел и приподнял неофита. Он что-то говорил, но парень не слышал его слов и лишь смотрел стеклянными глазами на шевелящиеся губы под капюшоном. Смертепоклонник покачал головой и выдернул церемониальной нож из груди умирающего.
Свет вокруг начал стремительно меркнуть.
"Кажется, я подвел вас, мастер Шеклоз. Нельзя было доверять столь ответственную миссию мне. Вы хорошо меня подготовили, я знаю о секте все, но оказался слишком слаб..."
Угасающее сознание Ачека По-Тоно подсовывало воспоминания, заставляющие марийца почувствовать свою вину. К нему, агенту-новичку из Тайной канцелярии, лично обратился Шеклоз Мим, поручив крайне важное задание. Молодой, но талантливый шпион, не обремененный лишними знаниями и очень способный, идеально подходил на эту роль. Ему надо было внедриться к смертепоклонникам и спровоцировать масштабные погромы. Метод ужасающий, но лишь подобная трагедия могла заставить короля одуматься и обратиться к внутренним проблемам, что дало бы Комитету столь необходимое время. Нельзя позволить гражданской войне разгореться с новой силой, надо пойти на жертвы, развести армии по сторонам малой ценой, дабы комиты смогли вернуть мир и покой в Алокрию. Но Ачек не справился. Он лежал в катакомбах и умирал. Из открытой раны в груди медленно текла кровь, унося с собой остатки жизни.
"Вот и все...", - мелькнула призрачная мысль, и хриплое дыхание стихло. Сердце слабо трепыхалось, но вскоре оно захлебнулось в алой жиже, споткнувшись на очередном такте, и окончательно остановилось. Ачек все еще мог видеть свою руку и пятерых сектантов, которые дожидались его смерти, чтобы использовать изувеченное тело неофита при сооружении нового живого алтаря.
Но... их пятеро? Ошибки быть не могло, четверо стояли и беседовали между собой, а пятый неторопливо подходил к умирающему. Его мантия как-то отличалась, сложно сказать определенно, какого она цвета, как будто разум не мог воспринять его. В нем сошлись в бесконечной борьбе черный и багровый, то поглощая друг друга безумными разводами, то возникая из самих себя. Сумасшедший танец ночного мрака багрового и засохшей крови черного отдавал в голову тупой пульсирующей болью, которую юноша почувствовал даже сквозь смерть.
Приблизившись к Ачеку По-Тоно, человек в мантии наклонился к нему. Наверное, он что-то сказал, но агент уже ничего не мог слышать. Расплывчатый силуэт подобрался еще ближе и, видимо, снова попытался что-то произнести, но опять безрезультатно. Тогда он взял умирающего за руку, причем Ачек почему-то смог ощутить это касание. Но в следующий момент жалкие остатки света окончательно померкли.
Ачек погрузился во тьму.
Глава 14
На Донкар неумолимо ползла тень от огромной тучи, медленно пожирающая солнечный свет. Дул восточный ветер, и король Бахирон Мур мог видеть, как столицу его страны пожирала темнота. Городские стены, трущобы, ремесленные и торговые районы, верхний квартал и, наконец, королевский дворец окрасились в серые и синие тона, поглощенные полумраком ночи посреди дня.
- Пора прекращать видеть во всем знаки, - задумчиво произнес Бахирон, глядя на огромную тучу, пришедшую с востока. - В конце концов, марийцы мне не враги, а скорее капризные дети.
- Иногда родители могут потерять уважение своих детей, - сказала Джоанна, подойдя к мужу сзади и нежно обняв его. - Ведь они взрослеют и становятся самостоятельными, считая, что опека властного отца им больше не нужна.
Король развернулся к своей жене и аккуратно положил ладони на ее слегка округлившийся живот. Она наконец смогла забеременеть, спустя долгие годы, и радости Бахирона не было конца - скоро он перестанет быть Последним. Должен родиться мальчик, наследник королевства. Но в какой жестокий мир хотят они привести ребенка, и сколь тяжкое бремя ответственности ляжет на его плечи? Алокрия достанется ему, но что произойдет с этой страной спустя годы или даже считанные месяцы?
Бахирон не мог ответить на этот вопрос, он вообще мало на что способен. Только недавно он осознал, что даже если ему удастся принять все бразды правления, создать абсолютную монархию, то все равно его власть будет ничтожна. Традиции твердят о подчинении младших старшим, сыновей отцам и народа королю. Но, на самом деле, каждый человек - сам себе король. Все обладают собственной волей, и даже самый последний нищий может решить для себя - подчиниться или нет. Люди могут не подчиняться королю, пойти против него, и с этим ничего нельзя поделать. О какой власти может идти речь, если даже ему, великому правителю Алокрии, любой из его подчиненных мог сказать: "Нет! Я не буду этого делать, ты неправ". До Илида так никто не поступал, но мысль о том, что так способен подумать каждый из сотен тысяч подданных алокрийской короны, не покидала Бахирона. Можно заставить человека силой выполнить приказ, но это не власть, а банальное принуждение, ничто не сможет заставить его думать иначе.
- Скажи, Джоанна, - тихо произнес король. - Как должен поступить со своими капризными детьми такой немощный отец, как я?
- Ты совсем не такой, наоборот, - улыбнулась она в ответ. - Ты сильный и мудрый. Ты способен принимать решения за тех, кто сам не в состоянии сделать выбор. Но марийцы посчитали, что так ты угрожаешь их свободе, которую они очень любят.
- Но ведь это правда.
- Нет. Ты не ущемляешь ничью свободу, ты помогаешь людям поступать правильно, так, как нужно для всеобщего блага. Даже если кому-то это не нравится, и они принимают неверные решения в своей жизни.
- Теперь речь идет не об отдельных людях - целая провинция выступила против меня. Неужели столь многие могут ошибаться, Джоанна?
- Дело не в тебе и не в них. Они нашли себе нового отца и следуют за ним. Илид По-Сода любит Марию, он заботится о марийцах и желает им только добра. Но он пошел неверным путем, а за ним потянулись все остальные. Обманутые собственными желаниями и фантомами рабства, они не видят кошмарных последствий своих действий. Капризный ребенок может радоваться, что вырвался из-под власти отца, может быть счастлив, но, в конце концов, он навредит сам себе...
- Если над ним не примет опеку кто-либо другой, - перебил ее Бахирон.