- С нами тоже жила бабушка, она была такой толстой, что ходила как утка, переваливаясь с боку на бок, – выпалил Нио и принялся изображать походку старухи. Но посреди движения вдруг остановился и помрачнел.
Его смена настроения передалась Кьяри. На нее снова навалились тоска и грусть, преследовавшие ее последние дни. Желая избавиться от этой тяжести, она повернулась к Нио. Казалось, если она заставит его говорить и улыбаться, мрачные тени прошлого отступят.
- Ты научишь меня залазить на сейбу по шипам?
Кьяри испытала удовлетворение, увидев, как Нио распахнул глаза. Удивление изменило его лицо - Нио забыл о необходимости плотно стискивать челюсти и сжимать губы, в его чертах появилась мягкость и плавность.
- Если ты не боишься поцарапаться.
- Я ничего не боюсь. Этой весной я сама поймала каймана.
- Наверное, он только вылупился из яйца и был совсем беззубый? – усмехнулся Нио.
- Смотри! – Кьяри поднесла руку к лицу Нио, чтобы он мог разглядеть три маленьких шрама на запястье. – А еще у каймана очень вкусное мясо. Я угощу тебя, когда в следующий раз поймаю каймана.
Муха села на лицо Римака. Старик дернулся и громко всхрапнул. Вспомнив, что ей пора домой, Кьяри вскочила на ноги.
- На самом деле тот кайман был не совсем взрослым. Одногодка, - крикнула она вместо прощания.
Нио улыбнулся, и Кьяри подумала, что, похоже, научилась управлять его настроением.
Атавалп сидел у костра перед домом, чистил корень маниока и жевал тростинку.
- Я приготовил маисовую похлебку, - мягко сказал он, а когда Кьяри присела рядом, погладил ее по спине.
От упоминания о еде в животе у Кьяри заурчало. Ласка отца принесла облегчение, будто Кьяри боялась его гнева. Откуда эта мысль? Ведь Кьяри никогда не боялась отца.
«Ребенок Исы умер и забрал ее с собой, потому что он был вам не нужен. Вы ненавидели его, и он решил, что умереть лучше, чем жить с вами!» - прозвучал в голове Кьяри голос Нио.
Еда разморила Кьяри. Каждый раз, когда она моргала, ей чудилось, что с неба падает звезда.
- Я всегда смогу защитить тебя, - сказал Атавалп, накрывая Кьяри одеялом. - Меня защищают перья орла, которые мне подарила твоя мать в день нашей свадьбы. Они делают меня непобедимым и неуязвимым для стрел и камней.
- Если мама могла защитить тебя, почему она не защитила себя?
Атавалп опустил голову и глубоко вздохнул.
- Предвидеть опасность угрожающую близким легче, чем разглядеть свою беду. Иса любила тебя и меня. И ее любовь всегда будет защищать нас.
- Керука она тоже будет защищать? Его она тоже любила? - Как бы часто Кьяри не думала о словах Нио «ребенок, которого ждет твоя мать не от твоего отца», она не собиралась говорить об этом с Атавалпом, слова вырвались против ее воли. Увидев растерянность на лице отца, она ничего не желала так сильно, как забрать их обратно. Но уже в следующий миг стыд и чувство вины сменились облегчением. Кьяри вдруг поняла, что должна выяснить, знал ли отец о связи Исы с Керуком. Это знание как-будто обещало освобождение от поселившейся внутри тяжести.
- Да, думаю, Керука она тоже любила, - тихо сказал Атавалп.
- А он ее?
- Верю, что он ее тоже любил.
- Он сказал тебе об этом?
- Мне не нужно с ним говорить об Исе. Я достаточно хорошо знаю ее и его. Она ведь первой подошла ко мне. Первая взяла меня за руку, первая призналась, что я нравлюсь ей. Твоя мать была самой искренней женщиной на свете.
- А Керук?
- Я знал его с детства. Мы учились у одних и тех же учителей. Вместе стреляли из пращей по птицам над маисовыми полями. Я ходил с ним в бой. Я видел как, он сражается. Он всегда предупреждал врага об атаке. Однажды меня окружили, я решил что погибну. И тогда Керук бросился в бой. Он был безоружен, убил первого своего врага голыми руками и отобрал у него топор. После этой битвы мы зашили раны друг друга. Керук самый честный и благородный воин, которого я знал в своей жизни.
У Кьяри защипало в носу. Стремясь избавиться от неприятного ощущения, она подалась вперед и обняла отца.
- Ребенок… Мальчик, который пришел в этот мир, для того, чтобы забрать мою маму…. Я … Я твоя дочь?
- Конечно.
- Откуда ты знаешь?
- Ты спала в колыбели, которую я сделал своими руками. Играла игрушками, которые я вырезал, и пользовалась моим ножом.
- Для мертвого ребенка ты тоже сделал колыбель…
- Да. Я хотел, чтобы он стал моим. Но он умер слишком рано.
Закрывая глаза, Кьяри слышала, как отец клянется всегда быть рядом и всегда защищать ее. У Атавалпа был приятный глубокий голос. Привычный, родной он дарил спокойствие и безопасность. Во сне от спокойствия и защищенности не осталось и следа. Кьяри стояла одна на залитой солнечным светом лесной поляне. Вокруг возвышались гигантские сейбы. Из шипов на стволах сочилась кровь. Кьяри услышала звонкий смех.
- Ты чудо, - сказала Иса, и Кьяри не поняла к кому на этот раз обращается мать – к Нио, к цветку сейбы или истекающим кровью шипам. А может она говорила о Кьяри?
Иса и Нио сидели под деревом и улыбались друг другу. Заметив Кьяри, они стали бросать в нее бледно розовыми цветами.
Глава вторая. Железные демоны
У большинства яги был трудолюбивый и покладистый характер. И то, что побежденный служит победителю, казалось им естественным и правильным ходом вещей.
За пятьдесят лет войн между чиа и яги всего несколько раз пленные яги бунтовали против своей судьбы. Первый раз это была девочка-рабыня, она влюбилась в своего хозяина и, не умея простить ему женитьбу, убила его и его молодую супругу. Второй раз воин яги испугался смерти на жертвенном камне и попытался бежать.
Чиа относились к пленным яги, как к младшим братьям. Гоняли по поручениям, грузили работой и воспитывали, но при этом учили и посвящали в свои занятия. Взрослые мужчины яги охотились вместе с чиа. Женщины вместе пекли лепешки.
Дети часто вместе собирали плоды какао и отгоняли птиц от маисовых полей. Ссоры между яги и чиа случались не чаще чем, между самими чиа.
Римак сделал все, чтобы способности Нио получили уважение и признание, а сам мальчик занял достойное место в племени. Ссылаясь на дрожь в руках, слабый слух и никудышную память, старик брал Нио с собой на все праздники, на общие собрания и даже военные советы чиа. Вскоре Римак умер. К тому времени все привыкли к Нио. И то, что он стал наследником Римака и новым хранителем кипу, в деревне восприняли как нечто само собой разумеющееся.