Пушкин вздрогнул:

— А, с Владимиром. Да. Везёт мне в жизни на Раевских.

— Не только вам, Александр, но и всей Коллегии. Не самая, казалось бы, распространённая в империи фамилия, а вот поди-ка… — и, видя в глазах Пушкина изумление, Липранди выдернул из рукава свёрнутый в трубку лист. — Познакомимся и мы ещё раз?

Пушкин взял бумагу, помявшуюся от ношения в рукаве, развернул и вперил взгляд в буквы.

— В прошлый ваш приезд мы занимались разными делами, — Липранди поднял меховой воротник, защищаясь от налетевшей мороси. — Я следил за «Союзом благоденствия», вы ловили турка. А ныне, как мне сообщают, работа общая.

Печать и подпись под документом, выданным в сопровождение сотрудника Коллегии Иностранных Дел Ивана Петровича Липранди, свидетельствовали о том, что оный документ выдан лично его сиятельством графом Нессельроде.

— Моя агентурная кличка Диего, — давясь усами, продолжал Липранди. — Вашу я знаю.

Пушкин поскользнулся на замёрзшей луже и едва не упал в снег.

— Давно вы узнали о моём поручении?

— Задолго до вашего первого визита.

— Безумный день, — Александр подбросил в руке трость и, перехватив её, как шпагу, поймал на себе заинтересованный взгляд Липранди. — С утра я встречаю ещё одного Раевского, будто мне мало моих, а теперь вот узнаю, что мой добрый знакомец — агент Диего.

— Это всё ничего, — Иван Петрович нахмурился. — Скажите главное — Инзов жив?

Он знает?

— Да, как ни странно. Владимир Феодосеевич видел его, и говорит, что Инзова укусила змея.

— Что вы сказали?! — длинные пальцы Ивана Петровича сомкнулись на запястьях Француза не хуже каторжных цепей. — Змея? Кто придумал эту змею? Басаргин? Охотников?

А я-то, дурак, надеялся, что имена заговорщиков известны мне одному.

Поняв, что скрывать что-либо бессмысленно, Пушкин вздохнул:

— Охотников.

— Чёрт его дери… — поморщился Липранди. — Рассказывайте всё по порядку.

— Плохо дело, — Иван Петрович и Пушкин сидели в знакомой уже нам турецкой кофейне. — Как же всё отвратительно выходит, а!

— Но он выжил.

— Если бы, — Липранди яростно обрушил чашку на стол. — Все эти бравые вояки хорошо умеют саблями рубить, а когда дело доходит до яда — тут им подавай представление, — и Иван Петрович, выпучив глаза, захрипел, изображая отравленного. Вышло недурно, но почти неотличимо от обыкновенной речи Ивана Петровича. Пушкин хмыкнул.

— А что не так с ядом?

— Змеиный яд! — вслед за чашкой по столу громыхнул стакан. — Да ещё и степной гадюки. Где они только её раздобыли зимой? Давно она его укусила?

— Вчера.

— И сегодня Раевский видел опухоль? А Инзов сказался больным? Поздравляю, Александр. Всё сходится: сперва отёк, потом жар, боли, затруднённое дыхание. Вечером, или, может быть, завтра утром Инзов умрёт.

Встреча в лесу — немного информации — бессмертный губернатор — о снах — штурм — пробуждение

Ствол короткого кавалерийского ружья, упёршийся в подбородок Охотникову, давил и мешал говорить. Отойти бы хоть на полшага, но сзади — он научился это узнавать, кожей чувствовать, ещё будучи во французском плену, — на него был нацелен другой ствол, и стоит отступить, колечко дула коснётся спины чуть пониже левой лопатки.

— Ну, — перебирая в уме знакомые молдавские слова, сказал Охотников. — Ну требуе. Вряу сэ… ворбеск ку атаман. Ынтцеледжець? Еу Константин Охотников. Охот-ни-ков.

— Кямэ-л пе Бурсук, — сказал человек с ружьём кому-то, стоящему за спиной Охотникова. — Кред к-а венит де ла Орлов.

— Орлов! — обрадовался Охотников. — Да, десигур.

— Эй ну, — скептически ответил сзади молодой голос, но тут изъеденная червями дверь сторожки открылась и в проёме встал коренастый мужичок в огромной овечьей шапке.

— Здравствуй, — сказал он по-русски. Глаза его были почти не видны из-под кустистых чёрно-серых бровей. — Как нас нашел.

— Добрый день, домнуле атаман, — Охотников сверкнул глазами на парня, не думающего убрать ружьё. — Я не знал, где вы, но решил попытать счастья здесь.

Атаман покачал головой, оценивая слова Охотникова и произнёс, глядя исподлобья:

— Ласэ-л сэ ынтре, — Охотников не понял сказанного, но парень перед ним наконец-то отпустил ствол и отошёл в сторону, пропуская пришельца.

— Чего тебе надо, — казалось (из-за акцента, что ли?), что гайдук Бурсук не знаком с вопросительной интонацией. Каждая фраза звучала лениво, но веско, как приговор. Блики под бровями перебежали вбок — гайдук взглядом указывал гостю на стул.

— Не мне, а Орлову, — Охотников подошёл к стулу, но не сел.

— Не помогу, — Бурсук встал по другую сторону грубо сколоченного стола. Он был почти одного роста с Охотниковым, но сутулился и оттого казался ниже. Вообще в фигуре атамана было мало воинственного — не слишком крупный, не слишком плечистый, — он мог бы сойти за крестьянина, если бы не сабля на боку и пистолеты, заткнутые за вылинявший, местами побуревший кушак. — Скажи Орлову: больше не встретимся. Мы на турецкую войну уходим, не будем больше в Бессарабии грабить. Так и передай — кто захотел, ушёл в отряды Владимиреску, а кто остался в Кишинёве, я тебе не скажу.

— Нет покамест турецкой войны.

— Будет, — уверенно сказал Бурсук.

— Михаил Фёдорович просил передать, — Охотников наклонился к атаману через стол, — можем заплатить, если вам нужны деньги.

— Гайдуки — не наёмники, — возразил Бурсук. — Деньги всегда нужны, но я с Сорокой и ещё парой человек ухожу к Владимиреску, а там, фрате, в кабаке не погуляешь. Можешь спросить у моих людей, кто захочет остаться, чтобы вам помочь, но — сам понимаешь, — на то они и пришли сюда, что не хотят видеть над собой власти. Так что нас просьбы Орлова не интересуют, капитан.

Охотников с некоторым удивлением вспомнил, что Бурсук окончил прошлую войну в чине майора и, выходит, теперь может считаться вышестоящим лицом. Только навряд ли ему самому это нужно. А, чёрт их разберёт, разбойников.

— Жаль. Если бы вопрос был в цене, полагаю, Орлов бы пошел навстречу вашим желаниям. Сегодня вам бы выплатили первую часть, завтра — сколько попросите сверх.

Бурсук равнодушно кивнул.

— Завтра нас тут не будет, фрате. Эй, — гайдук выглянул из сторожки и быстро заговорил по-молдавски. Жестом он пригласил Охотникова: подойди.

— Я пойду, — по-русски и почти без акцента сказал сидящий на бревне парень; судя по голосу — тот, что прежде стоял за спиной Охотникова. — Деньги мне не лишние.

Еще один гайдук в потрепанном, но некогда весьма недешевом тулупе коротко сказал «Нет».

Третий, опираясь на ружье, подошел и негромко сказал:

— Большая слава мне мыслится, если все получится, как должно. Отчаянное дело. Пойду.

Еще двое громко заспорили между собою. Гайдук в тулупе повернулся к ним и цыкнул; спорщики притихли, и Охотникову ответили отрицательно.

Мешая молдавские и украинские слова, Бурсук обратился к соратнику, которому мыслилась слава. Пока Охотников вертел головой, настраивая музыкальное ухо на звуки почти незнакомой речи, атаман и гайдук Сорока обсудили перспективы налета по наводке Орлова, возможные последствия — задержка отъезда, большая слава и т. п. Завершив недолгое совещание, Бурсук с неожиданной для весьма преклонных лет прытью подскочил к Охотникову и ткнул его в грудь морщинистым и тёмным, как сосновая головешка, пальцем.

— Условие, — сказал атаман, прижимая Охотникова пальцем к стене. — Будем грабить. Кроме денег Орлова — вся добыча, что соберем в доме. Иначе никого не поведу.

— Многое я пережил, — рассказывал Липранди, придерживая вьющиеся по ветру усы, — но змеи меня не кусали. Хотя знавал я людей, которые остались живы после встречи с гадюками.