Стас узнал о последнем решении только спустя двое суток. Не мешкая, он помчался в СИЗО, но было уже поздно — Наталья окончательно утратила волю к жизни и не отвечала на внешние раздражители. Глядя в пустые, ничего не выражавшие глаза подозреваемой, Полянский не верил в то, что еще несколько дней назад видел эту девушку совершенно другой. Куда делись ее оптимизм, ее сила и ее страсть? Где все это? Полянский решил испробовать последнее средство — он вновь предложил устроить Наталье свидание с сестрами.
Упоминание о них на секунду возымело действие — взгляд девушки прояснился, искусанные до крови губы зашевелились:
— Я не дам вам погубить моих сестер… — Вот все, что сказала Наталья, прежде чем вернуться в себя, в свой индивидуальный ад.
— Почему ты думаешь, что я желаю им зла? — вопросил Полянский. — Позволь мне помочь тебе и твоим сестрам…
Но Наталья не услышала его, не ответила. Она смотрела мимо Стаса, куда-то в пустоту, в ведомые лишь ей одной дали. Вдруг, девушка вздрогнула, выставила вперед руки и изо всех сил стала сопротивляться невидимому врагу. Она кричала и вырывалась из холодных объятий собственного страха, готового пожрать ее целиком. Но ее противник был сильнее, он уже запустил свои острые когти в ее сердце, угрожая разорвать его на клочки.
Полянский бросился на помощь — он прижал девушку к себе, заставляя ее почувствовать тепло собственного тела. Своим горячим дыханием он попытался согреть ее ледяные руки, все еще пытающиеся выцарапать глаза невидимому чудовищу, прячущемуся в темноте одиночной камеры, выползающему из-под кровати, когда никого нет рядом. Стас гладил напряженную как струна спину Натальи, утешал ее всеми словами, которые только пришли ему на ум. На секунду девушке стало легче — она обмякла, повиснув в удерживающих ее объятиях. Но чьи-то жестокие руки безжалостно оторвали Наталью от Стаса, нарушая их единение. Люди в белых халатах вкололи девушке снотворное и, погрузив ее безвольную на носилки, унесли в темноту коридоров.
— Стойте! — попробовал остановить их Стас. — Она не сумасшедшая, ее нельзя отправлять в лечебницу! Ей нельзя оставаться одной!
Люди в белых халатах не услышали его, а чьи-то руки по-прежнему удерживали Полянского на месте, не давая броситься девушке на выручку. Стас резко обернулся и уперся взглядом в суровое лицо Родиона Витальевича.
— Ты отстранен от дела. — Эти слова были произнесены не без сочувствия в голосе, но оттого не менее строго.
— Я должен ей помочь, — Стас был готов расплакаться от собственного бессилия.
— Мне понятны твои стремления, но у нас нет другого выхода, — отрезал Родион Витальевич. — Поверь, я обеими руками против дурдома и принудительных методов лечения пациентов, но… мы должны, просто обязаны как-то до нее достучаться.
— Так будет только хуже, — с дрожью в голосе, выдававшей его волнение, поведал Стас. — Наталья не виновна, я уверен в этом.
— Найди мне хотя бы один факт, свидетельствующий в ее пользу, — предложил Родион Витальевич. — А лучше заставь помочь следствию. Даю тебе гарантию, что приму во внимание любые доказательства, пусть самые невероятные. А пока… — следователь развел руками.
— Я сделаю то, что Вы просите, — заверил коллегу Стас, — чего бы мне это не стоило… — Он резко развернулся на каблуках и пулей вылетел из СИЗО — промедление могло стоить Наталье не только разума, но и самой жизни.
Первым делом Полянский принялся за таксиста, подвозившего Наталью до дома в тот роковой вечер. Пользуясь тем, что в следственном комитете еще не знали об его отстранении от дела по серийному маньяку, Стас немедленно вызвал к себе водителя. Мужчина, за которым водились «грешки» прошлого, явился незамедлительно. Он комкал в руках потрепанную кепку, не смотрел в глаза следователя, но на заданные вопросы отвечал уверенно, с некоторой степенью эмоциональности.
— Да, начальник, подвозил я эту девку, — заявил таксист, едва взглянув на фото Натальи. — Это она, точно… Кабы знал, во что она меня втравит, ни за что б не остановился, — добавил он, глядя себе под ноги.
— Оказывать помощь ближнему похвально, — не преминул заметить Полянский. — Не волнуйтесь, Вас ни в чем не подозревают. Расскажите еще раз все в подробностях. И присядьте, не стойте в дверях.
Мужчина почесал затылок, пару раз крякнул и опустился на стул рядом со следователем. Продолжая вертеть в руках кепку, периодически вымещая на ней свою неуверенность, он поведал следующее:
— От тещи я, значит, возвращался. Смотрю — на дороге девка голосует. Сначала хотел мимо проехать, потом присмотрелся — вроде не пьяная, чистенькая. Подсадил.
— Сколько Вы потребовали за свои услуги? — уточнил Полянский, не сводя взгляда с опрашиваемого.
— Так я это… — замямлил мужчина и с удвоенной ловкостью принялся комкать кепку, — только спросил, сколько ей не жалко… А побрякушку она сама отдала, я того… не настаивал.
— Допустим, что так оно и было, — предложил Стас, — что было дальше?
— Ну, села она, значит, поехали…
— По дороге вы разговаривали?
— Она только адрес назвала, больше ничего… Ах, да — я ей еще в больницу предлагал, но она отказалась…
— Что послужило причиной вашего предложения?
— Так девка-то странная была, дерганная какая-то… Будто не в себе…
— Опишите подробнее ее поведение?
— Ну, на это… того… гримасничала — я в зеркало заднего вида видел, ажно руль из рук не выпустил: будто в нее бесы вселились. То жаловаться примется, то наоборот — утешать себя. Вот те крест, начальник, я прям струхнул — не девка, а оборотень…
Слова таксиста порядком озадачили Полянского: он не первый утверждал, что в Наталью будто бы вселялся бес. Могло ли душевное расстройство стать причиной, побудившей девушку убивать? Логика подсказывала, что да — вполне. Но упрямое сердце продолжало настаивать на своем: Наталью подставили, воспользовавшись ее отклонениями. Насколько успел понять Стас, девушка не была склонна к насилию, более того — оставаясь одна, она подвергалась воздействию собственных страхов, поселившихся в ее душе еще в детстве. Полянский не был тонки психологом и знатоком человеческого разума, но в одно он верил твердо — Наталья защищалась от своих кошмаров, но не пыталась причинить окружающим вред. Это именно ей нужна помощь окружающих — элементарное человеческое тепло, сочувствие и любовь, способная осветить мрак ее души, вытащить девушку из пучины кошмаров.
Полянский отпустил таксиста — он рассказал все, что мог. В каком-то странном оцепенении, граничащем с паникой, Стас отправился домой. Его не покидало ощущение нереальности происходящего, возникающие предположения пугали и сбивали с толку. Наталья — одержима бесами? Или безграничной, всепоглощающей любовью к сестрам, которых никогда не было, также как и преследующих в темноте чудовищ? Неужели Лолита и Рената — это лишь плод фантазии девушки, способ избежать одиночества?
Тарзан, по уже заведенному обычаю, не встретил Стаса у двери. Не помахал хвостом и не бросился на хозяина с радостным лаем. Он был слишком занят — терся мордашкой о цветной лоскут ткани и заунывно ворчал, выражая свою тоску и грусть.
— Тарзан?! — позвал Полянский. — Ты чем занят, что у тебя в зубах? А ну, отдай! Кому говорю, верни, эта вещь мне нужна!
Вырвать из пасти пуделя трусики Ренаты оказалось не так просто — Тарзан никак не хотел расставаться с вещью, от которой изумительно пахло той замечательной девушкой. Если бы песик мог выбирать, то уже давно бы жил у новой хозяйки, к которой испытывал самую искреннюю, по-собачьи преданную симпатию. Но мнения Тарзана никто не спрашивал.
Стас положил отобранный у собаки трофей в целлофан и погрозил мохнатому другу кулаком. Тарзан расстроенно заворчал, лег на пол и прикрыл лапой нос — это означало, что он нисколько не боится угроз хозяина и ничуть не раскаивается, а просто создает видимость послушания.
Подрагивающими от нетерпенья руками Полянский достал листок бумаги с пометками, сделанными рукой Лолиты. Сравнил почерк с образцом, прихваченным из дела Натальи. Разочаровался. Плюхнулся в кресло и устало опустил руки.