В окошке над мастерской точильщика горел свет. Ярко, что можно подумать, будто Манон, как бывало, взяла заказ, а Ланс ушел в кабак пропустить стаканчик-другой или просаживает где-нибудь в карты дневную выручку.

Вор дернул ведущую на лестницу дверь. Раньше Манон запиралась на все замки, а поскольку мальчишки то и дело обрывали шнурок звонка, приходилось кричать под окнами. Но сейчас внизу было открыто. Юноша постоял немного на входе, пытаясь успокоиться и собраться с мыслями, и медленно поднялся на второй этаж. Дверь в единственную на тесной площадке квартирку тоже не заперли, словно хозяйка никого и ничего уже не страшилась. Тихо ступая, Тьен вошел в прихожую, а оттуда – в небольшую, хорошо освещенную комнату, и остановился, заметив вышивальщицу. Та сидела у стола и ночного гостя не видела, занятая работой: за порхающей серебристой пчелкой иглой тянулась красная нитка, оставляя на белоснежной ткани не видный от входа узор, а ловкие пальцы толстушки распрямляли что-то, подтягивали и вертели пяльцы. Вдруг подумалось, что все это какая-то ошибка, и Ланс действительно в кабаке… Если бы только движения ее были чуть медленнее, глаза не такими пустыми, а нитка другого цвета…

- Манон, - негромко позвал вор.

Вышивальщица подняла голову, посмотрела ему в лицо, а после – на ноги.

- Ботинки.

Она всегда бранилась, если в комнату входили в обуви. Есть такие вещи, которые прочно врезаются в быт и в сознание, что бы ни случилось. Или помогают поддерживать иллюзию, что не случилось ничего…

Тьен разулся, швырнул ботинки к входной двери. Подошел к девушке и без слов отобрал у нее пяльцы и иглу. На вышивку не смотрел. Лишившиеся дела трясущиеся пальцы тут же вцепились в его руки, чужая дрожь прошла по телу, и стоять стало трудно. Опустился на пол, положил отяжелевшую головы на колени вышивальщицы и прижал ко лбу ее ладонь. Подумалось, как хорошо было бы уметь делиться мыслями. Не нужно было бы слов.

- Я думала, раньше придешь, - заговорила первой Манон. – Увидишь, что нас в той кофейне нет, и придешь узнать, что случилось. Специально поезд[i] (4) почти до четырех держала, чтобы простился хоть…

- Сапог, - прошептал Тьен. – Сапог дурацкий.

Да и не будь того сапога, вряд ли бы он сразу в слободу кинулся. Подумал бы, что у Ланса дела какие-то нарисовались, или приболел. Что угодно подумал бы, но не такое!

- Позавчера ждала его, ждала, - словно в пустоту говорила девушка. – Ночь уже, а его все нет. Не в первый раз, а тревожно так стало. До утра сидела. Уже служба закончилась, люди из церкви, смотрю, идут. Прилегла, задремала. Когда приходят. Из полиции двое, в форме, бляхи показали. Знаешь, я даже обрадовалась. Думаю, влез куда-то, ночь в каталажке просидел. Он ведь по-крупному - никогда, а если мелочевка какая-то, то и ничего, подержат недельку, как, помнишь, было, и отпустят… А у него в кармане карточка от фирмы и паспорт с адресом. Он тебе говорил, что у меня записался? Решили, раз уж жить, то уже и жить… А тут… Опознание называется. В третий участок повезли, там мертвецкая у них. Холодно. Бумаги какие-то велели подписать. Говорят, после трех можете забирать…

- Кто, известно?

- Нет. Сказали, будут искать. Господин какой-то приезжал из торговой компании, где Ланс работал. Топал ногами, кричал, что это так оставлять нельзя, что он лично проследит.

Коммивояжер – опасная профессия. Тьен об этом еще при встрече с Морисом подумал…

- Прости, - он с нежностью сжал пухлую ладошку, коснулся губами исколотых до крови пальцев. – Это я виноват. Я ему это место нашел.

- Ты ведь как лучше хотел, - вздохнула Манон. Погладила по волосам, улыбнулась вдруг: - Спасибо. Хоть пару месяцев пожили по-людски…

Провела рукою ему по лбу, утирая пот, блеснуло на безымянном пальце тоненькое колечко с голубеньким камушком. Совсем тоскливо стало, хоть волком вой.

Но волки не только выть горазды, и зубы у них не за тем, чтобы ими от страха клацать.

- Тьен, - вышивальщица словно почувствовала что-то. Потянула за волосы, вынуждая поднять глаза. – Ты только не лезь в это, прошу. Не надо. Бог все видит, он рассудит. А ты его не ищи.

- Кого? – встрепенулся юноша. – Кого не искать? Знаешь еще что-то?

- Нет. – И губы сжала в тонкую ниточку.

- Не умеешь ты врать… Манюня.

Вздрогнула. Подбородок задрожал – вот-вот расплачется. Но утешить и потом можно.

Тьен поднялся с колен, притянул табурет и сел напротив девушки. Легонько встряхнул ее за плечи:

- Рассказывай.

- Нечего рассказывать, - всхлипнула она. - Может, это вообще ерунда какая.

- Ерунду рассказывай.

- Карандаш… Карандаш переводной, знаешь? Вроде обычный, а намочишь – синий. Ланс такие разносил, мне подарил три штуки. Удобно: узор через стекло срисуешь, потом бумажку в воду окунешь и к ткани прикладываешь – отпечатывается… А один он с собой носил, в кармане. Бумажки с записями терял вечно, так наловчился карандаш слюнить и отметки на запястье ставить, что продал, сколько. А дома уже в тетрадку переписывал. А когда… когда собирали его, я смотрю, у него на ладони слова какие-то. Обычно – буква одна и цифра, а тут – слова…

- Что за слова?

- Ерунда. - Замотала головой, а по щекам слезы полились. – Глупость полная. И стерлось наполовину…

- Манон! – сердито прикрикнул Тьен. – Какие слова?

- Ерунда, - повторила она. – «Коз» какой-то. И «гуляй». «Коз гуляй».

- В полиции про это говорила?

- Нет.

- Вот и правильно. Не для легавых записочка. Для меня. Это как кони.

Сорвавшийся нервный смех заставил Манон испуганно отшатнуться.

- Какие кони? – пролепетала она непонимающе.

- Которые масла не едят.

Он вскочил на ноги, но от того, чтобы мерить шагами тесную комнату, удержался - притопнул на месте.

- Где Ланс работал в последний день?

- Не знаю, - покачала головой вышивальщица. – Ему недавно вместо штучек разных хозяйственных книги поручили. Книги, альбомы с рисунками. Вроде стал ближе к университету ходить и в кварталах, где студенты живут.

У студентов денег негусто, вряд ли что купят. А книгами и в другом месте заинтересоваться могли.

- Его в брошенном парке у реки нашли, так? – спросил вор у девушки. В газете так писали, но он решил уточнить.

- Да.

- Саквояж украли, бумажник?

Она кивнула, рыданий уже не сдерживала.

- Тьен, ты только не ищи, пожалуйста. Хоть ты останься. Бог…

- Бог судил уже, - бросил угрюмо юноша. Достал из кармана прихваченные из дома деньги. – Лансу неделю назад аванс дали. Большой. Я боялся, что играть опять начнет, отобрал. Вот, возвращаю.

Манон посмотрела на легшие на стол банкноты и улыбнулась сквозь слезы:

- А говоришь, я врать не умею. Не надо мне, забери.

- Ерунды не мели. Я долг отдаю. – Вор отвернулся: стыдно было в глаза ей глядеть. – И отдавать еще долго буду.

С таким долгом и до смерти не рассчитаешься.

В том, что случилось, он один виноват. И не потому, что подбил Ланса на эту работу, раньше еще. Намного раньше, когда решил забыть о том, что случилось в игорном доме. Нужно было тогда еще искать подстрелившего его шулера и вернуть тому пулю, но он поверил, что их пути разошлись навсегда. Оставил в живых врага и потерял друга…

Как пришел, не здороваясь, так и ушел от Манон, не прощаясь, посидев с ней еще немного, просто, без разговоров.

От нее пошел на старую квартиру. Здесь его уже давно не ждали, но дверь все еще была опечатана, и, что странно, на целостность ее никто пока не покусился.

Сломав печати, юноша вошел внутрь. Не зажигая огня, оглядел комнату, два года бывшую ему домом: все на своих местах. Провел пальцем по пыльной столешнице, погладил корешки книг. Нашел в шкафу папиросы и бутылку вина, протер носовым платком бокал и выбрался через окно на крышу.

- Светлая тебе память, - прошептал он, глядя в звездное небо.

Соблазн опустошить бутылку за раз и забыться был велик, но Тьен ему не поддался. Выпил всего полбокала, а остальным вином напоил водосточный желоб. Закурил.