Могилов, первым выйдя из лифта, кивнул на приоткрытую дверь квартиры:
— Он уже там?
Валера, прикрывающийся платком, кивнул и пошел вперед. Ягов и Могилов двинулись за ним в прихожую, по испачканному уличной грязью половику. Затем прошли по коридору и через две комнаты, открыв металлическую дверь, оказались в соседней квартире, окна которой, как и в первой, были забраны мелкой стальной сеткой. Но в отличие от той квартиры, где содержалась Вера Крайман, здесь не было обоев, мебели, люстр и картин. Вдоль стен громоздились стеллажи со множеством коробок из под импортных консервов, спиртных напитков, печенья, конфет, радиоаппаратуры, сигарет.
В дальней комнате у окна стояли два больших несгораемых шкафа и среднего размера сейф с овальным клеймом на дверце: «Артель Металлоштамп. 1912 г.»
— Ну и где он? — Ягов огляделся, поддел носком ботинка валяющуюся посреди комнаты разорванную картонную коробку. Из нее вывалилось несколько целлофановых пачек макарон «Пиялле». Могилов, заметив на пыльном полу несколько красно бурых капель, схватил Лузгу за ворот:
— Вы что, его убили, кретины?
— Нет, нет, вон он в прихожей… — Лузга выкрутился из цепких пальцев начальника охраны. — Немного побуянил, пришлось утихомирить.
Он нырнул в полутемную прихожую, где, уткнувшись плечом в кирпичную кладку заложенной входной двери, сидел Алешин.
Заведенные за спину руки были скручены капроновой веревкой, из распухшего носа сочилась кровь, правый глаз заплыл, над бровью багровел широкий рубец.
— Так, просыпайся ка!
Лузга, посапывая от натуги, выволок тяжелое тело на свет и бросил возле пустых деревянных ящиков.
— Развяжите его. — Ягов сел на корточки, внимательно разглядывая испачканное кровью лицо.
Пока Лузга резал веревки на ногах и руках Дениса, в комнату принесли стулья и поставили журнальный столик с горячим чаем и бутербродами.
— Что это? Я не просил чаю! — Ягов раздраженно смахнул чашки на пол.
— Усильте внешнее наблюдение и подгоните к подъезду нашу машину. Могилов, вы что, заснули?
Тот отрицательно мотнул головой и спешно исчез в соседней квартире. Ягов повернулся к стоящему возле Алешина охраннику Веры.
— Расскажи, Валера, как было дело?
Тот, не убирая от щеки платка, пожал плечами:
— Позвонил Лузга, сказал, чтоб был наготове. Решили, пусть дойдет до самой двери, чтоб убедиться до конца. Этот хмырь позвонил, я открыл. Увидев меня, он сказал: «А, это ты, Валера» — и попытался войти внутрь. Ударил вот меня, козел! Тут подоспели Олежек с Витей. Сопротивлялся, гад…
В комнату, стуча каблуками, вошел Кононов, за ним тихо, как тень, Вера.
Ягов указал пальцем на лежащего:
— Скажи, кто это?
Девушка обернулась и вздрогнула:
— Это Денис Алешин, мой одноклассник. Почему он здесь, что он вам сделал?
Она наклонилась над телом, осторожно потрогала влажную ссадину на щеке Дениса и стерла ладонью кровь с его подбородка. Тот смотрел мимо нее, в потолок, на тускло мерцающую лампочку в треснутом пластмассовом абажуре.
— Мне бы тоже хотелось знать, что он здесь делает? — негромко сказал Ягов.
Тем временем Алешин, нащупав ящик, приподнялся и тяжело сел на него:
— А а, вот ты где, виновница торжества.
Разбитые губы плохо его слушались, да и язык ворочался с трудом. Ягов, сделав знак, чтобы увели девушку, достал сигареты, закурил, стряхивая пепел прямо на пол:
— Ну, рассказывай, на кого работаешь. На МВД, КГБ, ОБХСС, ребят из Солнцева, из Грозного, на самого себя?
— Можно попить водички?… — Алешин хотел еще что то сказать, но надолго закашлялся.
Кононов тут же подошел к Денису и сильно пнул его в живот:
— Отвечай, когда спрашивают, мент вонючий!
На улице завыла сирена. Валера обернулся к окну, всмотрелся в мигающий огнями Калининский проспект:
— Скорая помощь… Реанимация.
Ягов подождал, когда у Алешина закончится приступ кашля и он перестанет сплевывать на пол красные сгустки.
— Если не будешь говорить, что требуется, тебя будут долго бить, а потом убьют. Труп ночью вывезут в Битцу и закопают. Я думаю, что без надгробия и даже могильного холмика.
— Спрашивайте, только дайте чем нибудь промочить горло, язык к мозгам прилипает…
— Лузга, налей ему воды. Пей. Вот так…
Ягов нетерпеливо ждал, когда Денис, кровеня стакан, допьет воду.
— Ну, все. Теперь, значится, говори, на кого работаешь.
— Я вообще ни на кого не работаю… Еще воды можно?
— Занятно. Однако ж три дня назад ты сказал фразу, из которой я заключил, что ты кое что знаешь, я имею в виду немецкие документы из Центрального архива. А их, между прочим, по телевизору не рекламировали. И потом, ты явился сюда, заметь, не на этаж выше, не в квартиру напротив или рядом, а именно сюда.
— Напротив никто не живет. Хозяйка старуха умерла год назад. Выпала из окна… — Денис осторожно взял у Лузги новый стакан с теплой водопроводной водой.
— Вот видишь, тебе даже это известно! Прекрасно, давай договоримся так. Если ты все честно рассказываешь, то я тебя оставлю в живых и отправлю в Дагестан к одному моему другу, которому очень нужны пастухи и строительные рабочие. Будешь там на горных пастбищах пасти овец под присмотром его нукеров и сторожевых собак. Короче, будешь жить. Ну а если ты соврешь мне, то тебя сейчас будут медленно убивать. Так что?
— Я уже сказал, спрашивайте… — Денис маленькими глотками снова начал пить. Поврежденный кадык с трудом проталкивал воду.
— Значит, все равно утверждаешь, что ни на кого не работаешь, но тогда откуда такие глубокие познания? — Ягов вплотную приблизил свое лицо к разбитой физиономии Алешина.
Тот молчал, вертя в руках опустевший стакан. Пауза затянулась. Вошел Могилов и угрюмо покосился на пленника:
— Пришли «Школьные завтраки» и еще две машины на тот случай, если придется убираться отсюда. Но снаружи, Василий Ефремович, пока все спокойно. Я поставил людей у моста и возле «Праги». Если будет что нибудь подозрительное, они сразу же дадут знать. На всякий случай вызвал еще из пионерлагеря группу прикрытия.
Ягов удовлетворенно кивнул:
— А знаешь, как там тебя… Алешкин, почему мой, так сказать, зам по оперативной работе, мой начальник охраны, так свободно называет мое имя и говорит о мерах безопасности, предпринятых в результате твоего явления народу? Не знаешь? Да потому, что он уже смотрит на тебя как на покойника. Ну ладно, раз ничего у нас не получается… Лузга, обработайте его хорошенько, но не убивайте, может быть, он еще одумается. А я все таки съезжу в «Ленино» с тобой, Могилов, посмотрю, что за бомжей ты понабрал в ударную группу.
Ягов поднялся, прогнул спину, озабоченно пощупал поясницу:
— Нет, определенно, я опять толстеть начал. Надо почаще на теннис выбираться.
Лузга взял со стеллажа резиновую палку, перегнул ее, махнул пару раз перед собой и двинулся к Алешину, но Могилов сделал жест рукой, чтоб он подождал, пока шеф не выйдет из комнаты. Денис положил стакан набок, катнул его ладонью. Тот, подпрыгивая и звеня, откатился к несгораемым шкафам.
— Подождите, я сейчас все объясню. Дело в том, что я обладаю некоторыми… неординарными способностями. Чувствую катастрофы, предугадываю события и поступки, слышу мысли, вижу человека, которого знаю на большом расстоянии, не глазами, разумеется… Тут, во лбу, в мозгах, возникает что то типа экрана…
Ягов остановился в дверях, некоторое время размышлял, не оборачиваясь, потом вернулся на свой стул и снова закурил:
— Однако занятно! Ты хочешь сказать, что пришел сюда, потому что искал Веру Крайман, свою школьную подругу, которая пропала три дня назад. И что, ты сразу знал, что идти надо именно сюда?
— Да, мне позвонил товарищ, Женя Сенин, сказал, что она исчезла. Я решил проверить. Ну и сразу все узнал.
— Да, интересно рассказываешь. На каждую хитрую задницу есть хрен винтом. А проверю я тебя сейчас вот как. Те немецкие бумаги. Они мне показались занятными и могут мне пригодиться в одном дельце, но эти олухи из архива сами не знают, что это, не знаю и я. Если ты такой прорицатель, поведай мне о них, а я прикину, правда ты уникум или просто мент.