Могилов оживился:

— Так это ерунда. Пять секунд!

— Да, Могилов, давно хочу сказать. Почему твои люди вечно наряжаются, как клоуны?

— Это почему как клоуны?

— Сейчас на улице и в подъезде твои стоят?

— Мои и вон его… — Могилов кивнул на Жменева, который уже понял — переведя разговор на другую тему, шеф намекает, что вопрос исчерпан. Жменев быстро отправился в ванную, при этом как бы невзначай наступив Горелову на ногу, зная, что аналитик мучается мозолями на пальцах.

Ягов же тем временем расслабился и полез за сигаретами во внутренний карман пиджака.

— Вот я и говорю, Могилов. Чтоб я на твоих людях больше не видел этих вызывающе пестрых спортивных курток. Горнолыжный клуб какой то. Сними с них все эти белые, навороченные баскетбольные кроссовки, «пуму» и «адидас». «Ролексы» и «доктора Мартина» тоже сними. На работе они должны быть в неброских потертых пальто. Можно меховые шапки. Но не громадные волчьи или лисьи, не дай бог енотовые, а пыжиковые, в крайнем случае ондатровые. Устроили балаган, да еще наверняка девок возите!

— Все понял, Василий Ефремович, все сделаю.

— Да, вот еще, Могилов. Подбери мне кого нибудь вместо Кононова, раздражает он меня своей тупой рожей.

— Обижаете, Василий Ефремович. Один из самых преданных парней. Подметки на ходу режет. Тем, что состоит у вас в охране, гордится, говорит, если что, своим телом прикроет!

— Да? Ненормальный какой то… Может, он еще и самурай? Тем более смени. Все, не зли меня, Могилов. — Шеф шутя погрозил ему пальцем.

Зазвонил телефон, Горелов пошел взять трубку. Арушунян крикнул в коридор:

— Эй, кто нибудь, кофе сделайте. Мне покрепче… А вам, Василий Ефремович?

— Мне чай.

— И чаю!

Один из молодых телохранителей Арушуняна, бледный юноша с прозрачными глазами, отправился на кухню.

— Алло… Что? Это Горелов. Кто? Сейчас! — Аналитик втащил в комнату аппарат. По пути он выворачивал шею, следя за тем, чтобы телефонный шнур не зацепился за что нибудь.

— Вас, Могилов, к телефону.

— Жадина ты, Горелов, не можешь в каждой комнате телефон поставить. — Могилов тяжело уставился на аналитика, стоящего с нелепо протянутой к нему трубкой: — А телефон убери. Нет меня. Некогда мне сейчас.

Ягов тем временем уже почти допил чай и хлопнул себя по коленям:

— Да, ну ладно, будем считать сегодняшнюю встречу весьма успешной, ибо принято важное решение. Все детали обсудим потом. Я должен еще многое продумать. А ты, Могилов, поедешь со мной. Хочу посмотреть на твоих людей. Где они сейчас?

— В основном в Волоколамске, в пионерском лагере «Ленино». Он сейчас пустует, не сезон. Часть моих ребят еще и в разъездах, но основной состав в пионерлагере.

Арушунян засмеялся, обнажив ряд абсолютно белых, ровных зубов:

— Представляю себе эту свору среди стендов с горнами, барабанами и призывами «Будь готов»!

Могилов криво ухмыльнулся, отмахнулся от Арашуняна и вплотную подошел к шефу:

— Василий Ефремович, забыл вам сказать. Тут по поводу того парня, что был как то связан с министерской секретаршей.

— Верой Крайман? Она референт… Ну, что парень то? — как бы между прочим спросил Ягов, спокойно сделал последний глоток чаю и поставил миниатюрное блюдечко на стол. Ложечка соскользнула с блюдца и с печально пронзительным звоном упала на пол.

— О! К вам девушка придет, Василий Ефремович. Народная примета, — оскалился Горелов, но тут же осекся, натолкнувшись на тяжелый взгляд шефа.

— Так что, Могилов, с парнем?

— Да видели его несколько раз возле дома на Калининском.

— Так, ладно. Давай сначала проводим гостей. Незачем им нашу текучку слушать, у них своей достаточно.

— Да, да! — подхватил Жменев, выглянув из ванной. — Все, уезжаем. Рацис, позвони на «Вокзалы», пусть ждут меня.

Арушунян же неспешно допил кофе, поднялся и знаком позвал юношу с прозрачными глазами:

— Боря, принеси подарок Василию Ефремовичу.

Пока несли громадную дыню, пока ее резали, вынимая гору семечек, пока срезали покрытую будто старческими морщинами корку, Ягов сидел неподвижно, уставившись в одну точку, чуть слышно повторяя сквозь плотно стиснутые зубы:

— Неужели сели на хвост, не может быть… Ведь придется отказываться от операции, ее проведение становится просто бессмысленным, сразу провал. Неужели сели на хвост, не может быть…

Проглотив несколько кусков сладкой как мед дыни, он успокоился, расцеловался с Арушуняном, похлопывая его по спине, подмигнул Горелову и, махнув рукой Могилову, пошел к лифту, на котором только что уехал ворчащий на свою охрану Жменев. Уже перед тем как сесть в машину, Ягов сунул руки в рукава пальто, угодливо поднесенного ему одним из людей Могилова, и обмотал вокруг своего горла шарф. Могилов же, стукнув носком ботинка по переднему колесу «Волги», исподлобья взглянул на суетящихся вокруг охранников:

— А ну быстро по машинам. И чтоб эскорта не было видно… Баранов, ты почему в такой яркой куртке? Тебе что здесь, горнолыжный курорт, то есть клуб? Снять немедленно!

Затем он полез в машину следом за Яговым, который нетерпеливо дергал его за рукав.

В городе вечерело. Повсюду включили фонари. У кинотеатра «Баррикадный» топтались с родителями малыши, они канючили мороженое и разглядывали афиши мультфильмов. Зоопарк уже закрылся, он был погружен в густые сумерки, нарушаемые только карманными фонариками персонала, когда кто нибудь из них тянул тележку с кормежкой для тюленя или кутенейского барана.

Машина тем временем шуршала по брусчатке, поднимаясь на Садовое кольцо. Ягов повернулся к Могилову:

— Что ты можешь сказать по поводу парня?

— Сейчас ничего. Его пасли Лузга, Паршин и двое моих парней из новеньких. Ничего особенного. Парень как парень. С заскоками, правда. Вроде того, что идет, идет по улице и вдруг прислоняется к стене и стоит минут двадцать с закрытыми глазами. Или завалится в какой нибудь затрапезный кинотеатр типа «Повторного фильма» на Никитских и спит весь сеанс.

— А может, он таким образом выявляет слежку? — нахмурился шеф.

— Да нет, ни черта он за четыре дня не заметил, ходит весь в себе, словно чего то вспоминает, а вспомнить не может. Дома у него, как вы приказали, Лузга уже пошарил. Там мебель — рухлядь, в шкафах в основном старые потрепанные вещи, стены изрисованы, будто в подворотне, книг много, в основном довоенного издания. Никаких черновиков, всякого рода записок, похожих на отчеты, нет. Только ученические тетради. Студент он. Правда, за время наблюдения в институте ни разу не был, зато постоянно без видимой цели слонялся по городу.

— С кем встречался, разговаривал на улице или где нибудь еще?

Могилов задвигал бровями, пытаясь припомнить что нибудь в этом роде:

— За все это время общался только с матерью да в магазине… Ну, там сказать, сколько чего кассиру. Ах да! Вчера на улице встретил одну девку из своего института. Вместе пошли к нему домой.

— Чем занимались? — Ягов чуть приоткрыл окно. В салон ворвался вечерний воздух, перемешанный с выхлопами автомобилей, плотно, бампер к бамперу, идущих по Садовому кольцу.

— Трахались, наверное. — Могилов хлопнул водителя по плечу: — Давай по разделительной!

Черная «Волга», включив сирену, вырулила на середину магистрали и пронеслась мимо автомобильной пробки, образовавшейся у тоннеля под Калининским проспектом. Потом выскочила на встречную полосу справа от спуска в тоннель и свернула на Калининский мимо отдавшего честь постового ГАИ. Ягов недовольно скривился:

— Ваши штучки с сиреной и номерами КГБ на машине когда нибудь сослужат вам плохую службу, смените их и прекратите использовать сирену. По крайней мере, на время операции «Проволока».

— Будет сделано, Василий Ефремович! Но мы, кажется, приехали.

На площадке двенадцатого этажа их встретил Лузга и громила Валера, оставленный Яговым приглядывать за Верой Крайман.

На его скуле был кровоподтек, который он старательно прикрывал платком.