Решма думал. Ягд Эйдлах предлагал подождать и напасть на Бэду ночью. Ягд Рудрем считал, что чем раньше они атакуют, тем лучше. Долго скрывать от италиков присутствие баварцев не получится. Пока они рассеяны по лесу после боя с франками, самое время на них напасть.

Бавары тем временем устали ждать приказ о наступлении. Они стали слезать лошадей, разбредаться, разъезжаться в разные стороны. Одни справляли нужду, другие правили упряжь, третьи ковыряли ножами вяленое мясо и сыр.

— Мне кажется, наши баварцам этих папских головорезов не одолеть, — тихо сказал ягдам Решма, — сначала стоит провести беседу, может быть что-то удасться сделать без крови.

— Правильно, не будут же представители всемогущего папы бояться торговца Решму с его наёмниками-христианами, — радостно закивал седой головой ягд Эйдлах.

Подойдя к одному из справляющих нужду на корточках баварцу, Решма, снял с его шеи массивную цепь из серебра. Цепь он надел на свою шею. Обойдя таким образом нескольких наёмников, он украсил себя, ягда Рудрема и Хайнрихa так, что они с али похожи на герцогов, или очень богатых торговцев. Швабы, понимая, что у Решмы родился какой-то хитроумный замысел, безропотно отдали свои украшения и дорогое оружие. Ягд Эйдлах предложил взять что-нибудь из золота Ирбиса-хана, но Решма отмахнулся от этого:

— Если наши баварцы увидят содержимое наших торб, то перережут нас не дожидаясь ночи и сбегут на тёплые моря.

— Натоот! — сказал Решма, садясь в седло, — Панарих, тоже с нами впереди езжай.

Панарих неловко влез на бело-коричневую клячу из числа обозных лошадей. Ягд Рудрем и Хайнрих сели на коней и двинулись за Решмой. Имея в десяти шагах позади себя почти две сотни свирепых германцев, они двинулись к месту, где всё ещё слышались воз уждённые крики победителей и вопли отчаяния побеждённых.

Камни сыпались вниз по склону, стучали как стрелы, попадая в стволы сосен. Трещали сучья под копытами, лошади фыркали от пыли и мошкары. Солнце неровными, словно шершавыми световыми клиньями прилипло к коре деревьев. Иногда в просветах ветвей вдруг появлялось сияющее голубое небо. Было безветренно и тепло.

Когда среди деревьев показались лошади, пешие и конные люди Бэды Равеннского, несколько тел убитых франков и силуэт замыкающей повозки обоза, отряд Решмы заметили.

Послышались удивлённые и тревожные восклицания на нормандском наречии, и воины Бэды стали поворачиваться к незнакомцам лицом, поднимать щиты и готовить оружие. Теперь их можно было подробно рассмотреть. Кони их были отдохнувшими, откормленными. На большинстве были серые плащи, перетянутые у пояса верёвкам, с капюшонами, лежащими складками на плечах, как если бы они были монахами латинской христианской веры. Штанов они не носили. Их голени были перетянуты поверх намотанной ткани ремнями от сандалий. Несмотря на то, что многие носили бороды, стрижены они все были коротко. Сёдла их и упряжь, были самыми разными, и аварскими, византийскими и кельтскими. Вооружены они были добротно, у многих были мечи и арбалеты. Многие носили дорогие кольчуги с рукавами и подолами и железные шлемы.

В десяти шагах от них Решма остановился. Придав лицу надменное и спокойное выражение, и спросил по-гречески:

— Где ваш господин?

Ответа не последовало. Решма сделал знак рукой и Бродульф начал строить своих всадников длинными рядами, растягивая фронт и создавая впечатление большого количества воинов. Люди Бэды тоже начали строиться, выдвигая вперёд всадников в кольчугах, выставляя во второй линии арбалетчиков и лучников. За спинами этих рядов, Решма разглядел всадника на вороном коне и в малиново-красный плаще с золотым шитьём. Высокая, парчовая, островерхая шапка, раскрытая сверху надвое, с бело-жёлтыми лентами от висков к груди, позолоченная кольчуга, золотой крест на груди, дополняли его наряд. Решма едва заметно улыбнулся. Это был не ягд Тантарра, это был Бэда Достопочтенный, по приказу Папы, вернувший себе золото, принадлежащее церкви Христовой, а до этого вывезенное из Китая по Шёлковому пути. В глазах Решмы промелькнули следы странного разочарования, даже обиды, потом злой ярости, словно встреча с мятежным ягдом Тантаррой для него была желаннее. В зелёных глазах отражались золотые блики от солнца и украшений. Всадник в высокой шапке проехал через строй своих воинов и остановился в пяти шагах от Решмы. Высокомерно осмотрев Решму, его спутников, и построенных за ними баварцев, он сказал на латыни:

— Вот отчего в монетах императора теперь золота нет, одно серебро. Всё германцы и славяне растаскали на побрякушки. О процветании стран и народов только Гонорий и помышляет, да благословит его имя Господ наш, да святится Имя Его, да приидет Царствие Его на земле, как и на небе, — сквозь узкие губы выдавил из себя всадник, думая, что его не услышат, а если и услышат, то не поймут.

Он повернулся назад в седле, кого-то выискивая глазами. Засверкала в шёлковых складках его плаща бордовая искра. Найдя, видимо, кого нужно, он властно распорядился:

— Брат Реми, никто из франков не должен уцелеть.

Повернувшись обратно, он уставился на Решму маленькими глазами с белёсыми ресницами. Само его лицо, рябое, бугристое, в обрамлении жёлто-белых лент, было широким, как волчья морда.

— Я Бэда Достопочтенный, куратор кафедральных капитул папы Гонория Первого, легат с правом отстранять епископов от паствы от Лондиниума до Фессалоник. Возведённый в сан епископа самим Папой. Кто вы, что тут делаете?

Начал епископ говорить величественно, а закончил угрожающе. Резкие шипящие окончания латыни прозвучали сухо, как удары хлыста.

— Я Решма из Тёмной земли, торговец рабами, шёлком и вином. Я тут затем, чтобы забрать то, что мне принадлежит, но отнято злодейским образом франком Арбогастом во время воровского налёта у Ольмоутца, — сказал Решма по-гречески, — в упор глядя Бэде в глаза..

Епископ, до этого несколько покачивающийся от нетерпения в седле взад-вперёд, словно натолкнулся на прозрачную преграду и застыл. Решме показалось, что расплющился его широкий нос, или просто раздулись ноздри. Вдруг глаза епископа сузились — он узнал Панариха.

— А-а, вот ты где, грек, ну-ка, иди сюда, где ты был? — сказал он глухо.

— Это теперь мой слуга, он мне должен деньги за испорченый ковёр, — быстро сказал Решма, наблюдая, как лицо Бэжы багровеет от гнева, — но я уступлю его охотно, в обмен на принадлежащую мне вещь.

— Жаль, что я не разбил тебе голову ещё в Ольмоутце, Панарих, подлый предатель, — сказал Бэда, — как выглядит твоя вещь, украденная Арбогастом?

Из-за спин воинов епископа выехал всадник в сером балахоне, с крестом на груди и узким женоподобным лицом. Поравнявшись с епископом он сказал высоким голосом:

— Брат Панарих сделал благое дело для нас когда-то давно, в Равенне и Риме, но может быть наказан за бегство из нашей братии. В отличие от людей короля Дагоберта Первого, говорящего всё время о преданности делу Святой Церкви. Но Ваше Преосвященство, отчего вы позволяете этому варвару с востока, задавать вопросы и ставить условия нам. Может быть он просто врёт про украденную у него вещь?

Бэда Равеннский дёрнулся, как от удара в затылок и ответил ему:

— Во-первых, здесь не плодородная Тоскана, рядом с Римом, а глухой первобытный край Богемии, а у торговца большой отряд отборных германских воинов. Во-вторых, я готов отдать ему вещь, если он правильно её опишет. В-третьих, он отдаст мне Панариха и я разобью ему палицей голову. Мне кажется, брат Тэус, это хорошая сделка. Отряд германцев уйдёт, предатель будет казнён, а кесарево достанется кесарю.

Епископ почувствовал на себе взгляд торговца и начал ощущать нарастающее жжение в висках, в щеках и подбородке, словно внутри головы разгорались угли. Справа и слева на него как будто надвинулась пелена, словно слюдяные пластины. Исказились лица людей вокруг, очертания деревьев, цвет травы и неба. Изумрудные глаза торговца как будто вырывали куски кожи вокруг век, скребли внутренности черепа и откуда-то сверху звучал голос, словно небо говорило: