— Докладывай, — сказал Артемий Петрович и заключил эту просьбу невольным вздохом.

   — Ах, Артемий Петрович, чего докладывать-то. Всё те же неустройства. Аюка-хан прихварывает, а евонные ханчики вот-вот раздерутся. Каждый зрит себя в главной ханской юрте. Ногаи пошаливают. Кругом беспокойства. Большая сила надобна для обуздания. Поход будет ли?

   — Беспременно будет, всё решено, полки начали движение в наши пределы. Ох, Андреич, всё-то на наши с тобою плечи ляжет: магазейны, квартиры, суда, провиант. Медлить не можно: прямо с завтрева будем начинать. Соли много ль заготовлено?

   — Пудов восемьсот будет.

   — Мало. То наш главный товар. Ещё рыба...

   — Возами возить несподручно. Ждём Волги. Та же докука с рыбою: коли реки вскроются да в море выйти можно будет, начнём путину.

   — Солить да вялить сколь можно будет. Армии на потребу. Ртов-то тыщи и тыщи.

   — Приказал гарнизонным ехать в степь бить сайгаков. Аюка тож посулил сколь-то дичины заготовить. В бондарне бочки работают под солонину.

   — Добро, — оживился Артемий Петрович. — Всех, кого можно, выставить на работы. Бочек надобно великое множество против прежнего. Прикажи плотникам тож бочки сбивать — не велика наука. Крепость починяют ли?

   — Башню Красные ворота исправили, округ Крымской стены подправили...

   — Благо. Сам император будет с её величеством. Строгий досмотр учинит. Коли оплошаем — головы не сносить. — Артемий Петрович воодушевился, и сладостного видения розовых девок, только что будоражившего кровь, как не бывало. Он уже был весь в своей губернской стихии. — С ним — первые вельможи, министры, полки гвардейские. Времени мало осталось, не более двух-трёх месяцев.

   — Управимся, Петрович. С тобою я спокоен.

Артемий Петрович усмехнулся:

   — Ишь ты, льстивец. Мнишь небось: с одного губернатора спрос будет. Не-е. Пётр-то Алексеич крутенек, всех разнесёт, коли не по его. А глаз у него ох как востёр!

Сам же подумал: Шурочкой прикроюсь, царица Екатерина Алексеевна в обиду не даст. Есть защитники надёжные, есть: Шафиров, Толстой, Макаров...

Приободрившись после доклада вице-губернатора и продолжая размышлять о неотложных делах, Артемий Петрович отправился к супруге. Её ласки пока ещё волновали его.

Котору сторону воюет, в той и горюет.

Мир сеет, а война косит, хлеба ветер разносит.

Воин врагов побивает, а трус корысть подбирает,

Хороша пехота, да на струг сесть охота,

Матрос да солдат — войне друг и брат.

Пословицы-поговорки

Монастырские с деревень доходы употреблять надлежит на богоугодные дела и в пользу государства, а не для тунеядцев. Старцу потребно пропитание и одежда, а архиерею — довольное содержание, чтоб сану его было прилично. Наши монахи зажирели. Врата в небеси — вера, пост и молитва. Я очищу им путь к раю хлебом и водою, а не стерлядями и вином. Да не даст пастырь Богу ответа, что худо за заблудшими овцами смотрел!

Пётр — запись Нартова

Отпиши, Макаров, к астраханскому губернатору, чтоб впредь лишнего ко мне не бредил, а писал бы о деле кратко и ясно. Знать, забыл он, что я многоглаголивых вралей не люблю; у меня и без того хлопот много; или велю ему писать к князю Ромодановскому, так он за болтание его проучит.

Пётр — Макарову

Хан лицом кажет, что высокие имеет идеи к владению, а силы не имеет за скудостию казны, которую не един раз озбеки опростали, а чем бы вновь наполнить, доходов не стало. Того ради я рассуждаю, что, ежели б наше войско в хивинские земли вступило благополучно, хан бы зело рад был и тую бы радость держал и сам бы просил вспоможения и оборону против озбеков, которых бы желал весьма перевесть, дабы абсолютно ханствовать... И вправду, ежели бы озбеков не было, хан бы в малое время великие силы прибрал.

Флорио Беневени — Петру

Из вашего письма видно, что и при царском дворе не обходится без тех интриг, которые во все времена существовали при дворах величайших государей, и что хотя Царь, казалось, решил про себя порядок престолонаследия и скоро должен объявить его во всеуслышание, но ожидаемые кое-кем последствия его новой страсти могут, пожалуй, ещё надолго оставить этот важный вопрос.

Вы не должны удивляться, что я не дал вам никакого положительного совета насчёт просьбы князя Валахского к Его Королевскому Величеству. Он в самом деле очень желает услужить князю, но надобно выждать верного случая, дабы турки не подвергли отмщению живущих в Леванте французов... Князь же валахский человек, настолько просвещённый и знающий положение, что, разумеется, и сам понимает необходимость соблюсти чрезвычайную осторожность, дабы брат его не мог снова угодить в лапы турок...

Кардинал Дюбуа — Кампредону

Всякой потентат[57], которой едино войско сухопутное имеет, одну руку имеет, а которой и флот имеет, обе руки имеет.

Из Морского Устава Петра

Я почитаю людей, заслугами своими отечеству доставивших себе знатность, и уважаю их потомков... но тот однако же из потомков знатных родов заслуживает презрение моё, которого поведение не соответствует предкам их: и дурак сноснее в моих глазах из низкаго роду, нежели из знатного.

Пётр, из высказываний

«Тринадцатого мая Его Императорское Величество путь свой взял до Коломны, — занёс в «Юрнал дорожный...» писцовый дьяк под диктовку Макарова, — сухим путём, после полудня в 4-м часу, и прибыл в Люберцы, где изволил ночевать в доме светлейшего князя, который от Москвы 15 вёрст...»

Низовой поход в Перейду начался. И, по обыкновению, начался стремительно. Почти стовёрстный путь до Коломны одолели менее чем в сутки.

Пётр был весел и неутомим. За ним — поезд из карет, вскоре отставший. Император любил быструю езду, вельможи не чаяли за ним угнаться. Не поспела и государыня: долгонько сбиралась, повелитель и укатил не дождавшись. У него, впрочем, была некая задумка, коя была сокрыта для всех.

В Коломне, на берегах и на Москве-реке, общий сбор: столпотворение судов, полков, экипажей. Обывателям было велено сидеть по домам, дабы не заграждали улиц и дорог. Крестьянам окрестных деревень, доставлявшим припас на торг, пришлось поворотить возы: у всех рогаток стояли солдаты, покрикивали: «Ворочай, куды лезешь, немытая морда!» Более покладистые объясняли: «Царёв нынче город, царь-батюшка великий поход затеял со всеми генералы».

   — Будем стоять тут, покамест государыня не прибудет, — сказал Пётр Макарову. И со смешком своим обычным, раздвинувшим короткие колючие усы, прибавил: — Огрузнела старуха, много всего на ней повисло, и на ногах, и меж ног.

«Старухе» в ту пору исполнилось тридцать восемь лет: месяц назад были пышные празднества по случаю её тезоименитства.

   — Алексей, вели прибыть ко мне господам министрам, особливо Толстому, Головкину, Кантемиру, на обсервацию[58] Коломны. Архиепископ с воеводою и кто есть из дворян здешних пущай при сём будут. Им сопровождать да ответ держать, коли увидим неустройства. Я здесь не бывал со времени похода на Азов.

   — Без малого двадцать лет, государь, — подсказал Макаров.

   — То зимою было. Легко тогда ездилось. А ныне тож огрузнел и прежней прыти нету.

   — Не то изволите говорить, ваше величество. — Пётр Андреевич Толстой замахал руками. Он сей момент подоспел без зова и почёл нужным опровергнуть своего повелителя. — Без лести молвлю: коли всех европских монархов выставить против вас, одною рукою уложите. Ни силы, ни молодости не убыло как противу мужеского, так и дамского пола.