Отец же архимандрит, уведав о низовом походе, изрядно поскучнел. Царское войско не минует Свияжска. А где войско, там непременно дань, а то и разорение. С кого драть-то? Первое дело — с монастырей, как бывало прежде.
Артемий Петрович заметил перемену в хозяине. Но, не будучи сердцеведом, причины её не знал. Однако спросил:
— Чем опечалился, святой отец? Углядел заботу на челе.
Отец Пахомий не стал скрывать. Сказал напрямик:
— Предвижу набеги войска его величества на монастыри ближние, яко наш и соседний Успенский. Плыть-то мимо будут, стало быть, все наши закрома и обшарят. Быть им пусту.
Артемий Петрович, как мог, успокоил архимандрита. Государь приказал загодя устроить магазейны в поволжских больших городах и губернаторам да воеводам сим озаботиться. Был-де он на консилии, так там о монастырях речи не было. Местная власть обязана те магазейны наполнить, из них войско станет продовольствоваться на всём пути до Астрахани. Тако и воинский припас: его станут сплавлять ближе к низовью.
Отец Пахомий повеселел: не простой чиновник сказывает, а особа, близкая к государю, можно сказать, его родственник, губернатор астраханский; стало быть, истинно.
Артемий же Петрович, нисколько не чинясь, стал сетовать на то, что главные труды в означенной кампании лягут на его плечи.
— Всё в Астрахани завяжется. Оттоль войско двинется в Перейду во главе с государем. С ним и государыня, и некоторые вельможи. Великая тягость на мне будет: принять, поместить, отправить, заготовить провианту на всё войско да сплавлять его на море. А людишек расторопных мало, повсюду глаз да глаз надобен, не то без присмотру губернаторского учинятся великие неприятности, как не раз бывало.
Отец Пахомий охотно поддакивал, Шурочка молчала да подрёмывала. Видя такое и понимая, что высокие гости притомились за время долгого пути, архимандрит повёл их в опочивальню.
— Люди ваши устроены, кони накормлены, погостите денёк-другой, роздых надобен. Завтра же, ежели пожелаете, можем обозреть наши достопамятности.
Пожелали, само собой разумеется. По дощатым мосткам стали обходить некогда грозные стены и башни. Увы, городни мало-помалу разваливались, починять же их, видно, никто не собирался, да и не было нужды: враг был отброшен и покинул сии пределы.
Артемий Петрович дивился: стены имели верхний и нижний бой да к тому ж кое-где устроены выносные площадки, дабы удобней было лить кипящую смолу, кипяток, обрушивать камни сквозь особые бойницы в полу. Воротных башен было семь, самая высокая — Рождественская, с главными воротами и подъёмной решёткой, — была шестисаженной высоты. В ней размещался караул, была стрельница да казематы.
— А вот государев казённый двор со складами для огневого припасу и провианту. Царь Иван Васильевич был, сказывают, здесь с князем Курбским и все устроения весьма одобрили. — Отец Пахомий вёл их всё далее и далее, показывая то на съезжую избу, то на дьячую, где обитал герой сего устроения дьяк Выродков с татарским ханом Шахом-Али, переметнувшимся к русским в надежде поймать власть после покорения Казани.
Время прошлось по строениям своей жёсткой шершавой рукой, оставя выщербины, обрушения и иные раны. Все шесть церквей были поначалу расписаны не только внутри, но и снаружи. Но наружные росписи потускнели и стёрлись, штукатурка кое-где отвалилась.
— Освящённые были сюжеты из Писания, надо б подновить, — вздохнул отец Пахомий. — Да ведь что поделаешь: пришли мы ко всеобщему разорению, власть на всё взирает равнодушно, ей не до церквей да обителей. Власть, она войной занята, — с горечью закончил он.
— Ах, отче Пахомий! — махнул рукой Артемий Петрович. — Война есть естественное состояние человеков. Не можно её остановить, как не можно остановить саму жизнь. Враждование племён и народов идёт от века. Божеские законы и установления сему препятствуют. И что же? Люди их преступают, не боясь гнева Всевышнего.
— Верно, очень верно изволите выражаться, сын мой. И сильные мира сего сему способствуют, тогда как Господь заповедал мир и в человецех благоволение.
Так, в душеполезной беседе, неторопливо шли они по Свияжску, чьё былое значение классной крепости давно утонуло в забвении. На всём лежали следы ветхости: была ли то церковь во имя Константина и Елены или Сергиевская, Троицкая — одна из тех деревянных церквей, что была сплавлена из-под Углича и по брёвнышку поднята на новой земле, торговые ли ряды в посаде, слободские ли избы... Само время покидало Свияжск за ненадобностью: война сделала своё дело, Казанское ханство было покорено. А вместе с ним и вся Волжско-Камская Булгария, чьи поселения, как сказал им отец Пахомий, были во множестве расположены и по Свияге.
— Не токмо российское воинство изгнало булгар с сей земли и разорило их столицу Великий Булгар, но и орды монголов с Востока. Весьма любопытное место.
Буле выкроите время, обозрейте сей мёртвый город мимоездом.
Смутные слухи о некогда богатых булгарских городах, о цветущей стране, лежавшей по берегам Волги и Камы, дошли до ушей Артемия Петровича. Будучи одержим любознательностью в первый год своего губернаторства, он посетил развалины одного из таких городов невдалеке от Астрахани. Сказывали, будто здесь лежала некогда столица великого Хазарского каганата именем Итиль, что хазары те так именовали и Волгу. Походя распорядился брать отселе кирпич добротной выделки: за сотни лет с ним ничего не сделалось.
Ныне, будучи на Москве, он собирался полистать старые книги, поспрошать сведущих людей, учёных, таких, как светлейший князь Кантемир, чья библиотека, говорят, была обширна, об истории тех мест, где лежало его губернаторство. Но... Сватовство, женитьба, свадебные пиры да увеселения закрутили его в своём вихре. Недосуг было.
Благодетель Пётр Павлович утешал: князь-де Кантемир со всею наукой в Астрахани будет и его, Волынского, непременно посетит и просветит. А жаль всё-таки. Мог свести с ним основательное знакомство — человек-де высокой учёности, знаток истории, и особливо магометанской. Видел его несколько раз, был даже приглашён посетить имение его. Времени, однако, всё не находилось.
Сейчас, думая об этом, он досадовал. Ещё и потому, что Москва полнилась слухами о новой страсти государя, дочери означенного князя Дмитрия. Поговаривали даже, будто государь дошёл до такого градуса, что вознамерился жениться на ней. Шурочка знала кое-какие подробности и не преминула посвятить в них супруга. По её выходило, что государыня всерьёз обеспокоилась и даже принимает некие меры. Какие — Шурочка не знала, но, говоря об этом, делала строгое лицо.
Конечно, государь в делах и поступках своих волен, а потому и непредсказуем, и всё может случиться. Взял же он в жёны портомойку Марту, ничуть не заботясь о том, как глянут на это потентаты, князья Церкви. Он был не то что смел — дерзок во всяком своём поступке, во всех своих деяниях. Откуда это у него? Эта отчаянная смелость, этот пронзительный ум, эта всеохватность? Что есть такое эти Нарышкины? Чем могут гордиться? Древностию? — Так нет же: ведут родословную со второй половины шестнадцатого века, мелкопоместные таруские дворяне... Опять же Наталья Кирилловна. Как выносила столь великого младенца, коли в роду у них таких не бывало? Царь Алексей Михайлович тож был обыкновенен, а потомство его от Милославской было всё хилое, болезненное, коему Бог не дал веку. Кто успел на троне помереть из мужеского колена, а кто в царских хоромах, судьбы своей ожидаючи.
«Наталья Кирилловна — вот загадка, — думал Артемий Петрович. — Неужто и в самом деле произвела такого сыночка от царя Алексея? Ведь в Петре-то ничего от батюшки вроде бы нету. Да и всё об этом доселе пересуды идут.
Нет, что там ни говори, а без вмешательства высшей силы дело не обошлось. То ли Бог, то ли сатана, а кто-то из них причинен к сему зачатию».
Время от времени Артемий Петрович возвращался мыслию к этому. Как, каким путём произошёл царь Пётр? Можно ль кого-нибудь из известных ему монархов, полководцев, иных именитых людей поставить с ним рядом? Раз за разом вопрошал он себя таковым образом и не находил ответа. Вопрошал он и других достойных особ, высоколобых и учёных. Морщили лбы, разводили руками. Нет, некого поставить. Выходило; всё помельче, всё тусклее.