Изменить стиль страницы

— Восхитительный букет. — Произнёс я: — Наверняка год, когда собирали урожай винограда для этого вина, выдался тёплым и очень влажным. Я прав?

— Абсолютно. — Кивнул граф, постаравшись скрыть своё удивление.

— Но всё-таки, думаю, вы меня не для разговора о вине пригласили сюда. — Произнёс я, поставив бокал на стол. Нельзя рисковать, отрава слишком сильная. И на что граф рассчитывал?

— Да, вы правы. — Кивнул граф, поставил бокал и мигом посерьёзнел: — Ваше величество, и лучше будет сказать господин Белый Волк. Буду откровенен, до недавнего времени я не воспринимал разговоры о Гардарике всерьёз. Но теперь вы заставляете меня беспокоиться и, может быть, вынудите принять меры в будущем.

— И чем же я заставил вас забеспокоиться, господин герд Бристский? — Спросил я: — Тем, что по старой дружбе помог господину герд Тилинскому выбраться из долговой ямы?

— Бросьте, мы оба с вами знаем, что вам всё равно на графство Честрик. — Махнул рукой зверолюд: — Вы пытаетесь спрятать за показным миролюбием свою жажду власти. Вам нужны все графства. И вы даже готовы перебросить свои войска сюда, лишь бы добиться цели.

— Вы правы, граф, мне нужны все графства. — Не стал скрывать я: — Мне нужно, что все графства зверолюдов присоединились к союзу, в который уже вошли гномы, орки, северяне и мирелийцы. Но ничего кровожадного в этом нет, это просто уникальный экономический союз, который приносит своим членам всё больше и больше выгоды.

— Неужели вы так жаждете власти? — Прищурился граф: — Мало вам вашей империи, богатейшей и крупнейшей в мире, если слухи не врут. Так вы ещё и хотите стать протектором для остальных, иметь власть по всему континенту. Само собой, такой расклад мне не нравится. Я беспокоюсь за графство Тайрос и, к вашему сведению, присоединился к другому союзу. И во время совета остальные графы объявят, что присоединяются к Южному Союзу. И даже Честрик так сделает, поскольку по нашему договору с графом Тилинским, до погашения долга Тайрос берёт на себя право заключать политические договоры от имени Честрика. Вы зря влезли в клетку с волками, господин Белый Волк.

Твою мать, какого чёрта не работает связь?! Если исход совета заранее предопределён, и фактически его целью становится официальное вступление в какой-то там союз, то я лишь помеха. И эта комната, будь все ловушки эффективными, стала бы моей могилой. И раз ловушки не сработали, а граф Бристский раскрывает карты, значит, у него в запасе очередной козырь! Гремиран, мать твою, ответь мне!

— Можете не стараться, ваше величество. — Произнёс герд Бристский: — Это место изолировано от всего внешнего мира, и даже боги не смогут до нас достучаться. Так что не беспокойтесь, расслабьтесь и ждите.

— Чего же мне ждать? — Спросил я, прищурившись.

— Не чего, а кого. — Улыбнулся граф: — Мой дорогой друг обещал прислать своего доверенного слугу, дабы окончательно решить гардариканскую проблему.

Граф встал с кресла, подошёл к одной из стен и дёрнул за едва приметную верёвку. Большой свёрток у потолка метра четыре длиной, который я сначала не заметил, развернулся, и моим глазам предстала подробнейшая карта континента, со всеми границами, причём, актуальными. Граф Бристский указал на большое квадратное пятно на западе континента и произнёс с насмешкой:

— Великая Гардариканская Империя, настоящее политическое чудо! Всего три-четыре года назад на этом месте была лишь куча разрозненных городов, а теперь там мощнейшая империя. Но у всех подобных образований есть всего один мощный плюс и такой же мощный минус — правитель. — И тут граф указал рукой на меня: — Стоит правителю потерять хватку или, не приведите боги, погибнуть, как империя мгновенно гибнет. Так было всегда, и так будет. Но я хочу растянуть удовольствие, показать тебе, недоаристократ, что такое полное отчаяние. И начну я, пожалуй, с твоей любимой Шелейлы.

Твою мать! Я ничего не могу сделать, божественная магия едва откликается, а отрава в вине настойчиво перебарывает мою регенерацию! О боги, так глупо я ещё не проигрывал. Понадеялся на свои суперсилы, на свой сверхразум, а по факту я оказался просто идиотом, которого переиграла чёртова ошибка природы, оборотень!

— Что ты хочешь с ней сделать? — Нахмурившись, спросил я. Успокаивало то, что Шелейлу охраняют сейчас лучше, чем кого бы то ни было.

— О, не беспокойся, она не погибнет. — Ухмыльнулся гадко граф: — Правда, придётся её перевоспитать, чтобы больше не делала глупостей. Как думаешь, три месяца погостит она у дознавателей. Они ребята с фантазией, такое иногда выдумывает, что диву даёшься. Но они её сильно калечить не будут, её ведь потом надо ребёнка родить от Мирита. Ну а потом её мучения закончатся быстро. Не так уж и плохо, не правда ли?

— Ты умрёшь. — Улыбнувшись, сказал я спокойно: — Ты умрёшь, твои люди умрут, твои хозяева умрут. Или как ты там их называешь? А, точно, союзники. Остроухие, надменные союзники. А ты лишь мелкая сошка, разменная монета, которую бросили ко мне в пасть, потому что не жалко.

Граф засмеялся, да так громко, захлёбываясь, что я уж забеспокоился за его душевное здоровье. Вдруг граф резко замолчал, вскочил, приблизился ко мне и придавил к креслу, наклонившись к самому лицу. Брызжа ядовитой слюной, он произнёс:

— Точно, в пасть! В пасть чудовищу, убийце! — Граф резко отстранился и начал нервно ходить по комнате: — Сам подумай, кто из нас всех большее чудовище? Ты в этом мире всего лишь три года, а уже успел убить невинного сына Патриарха, испортить жизнь жителям графства Честрик, вступив в сговор с уродцами в воде. Это начало, а что дальше, напомнить? Кровавая война на западе, сотни тысяч загробленных душ, и всё ради чего? Ради того, чтобы просто самоутвердиться, утолить свою ненависть к эльфам, уничтожив их? Чудовище здесь только ты. Бешеная собака, которую можно только зарезать.

— Откуда в вас столько жестокости, граф? — Спросил я, даже не пытаясь переубедить зверолюда. Мне ли не знать, что если опытнейшие политики, вкупе с ментальной магией, долгое время обрабатывали кого-то, то словами тут ничего не решить: — Я считаю, вам нужно передохнуть. Волноваться в вашем возрасте нельзя.

Я поднялся из кресла. Всё, пора прекращать этот цирк. Если кто-то думает, что я буду сидеть сложа руки, когда один из важнейших этапов моего плана трещит по швам, то сильно ошибается. И уж тем более я не позволю причинить вред мои близким!

Граф Бристский внезапно взмахнул рукой, и в его руке появился меч. Граф заранее всё знал и припрятал оружие. Умно. Но и я не глупее.

— Вы серьёзно рассчитываете одолеть меня, мастера клинка, голыми руками? — Усмехнулся граф: — Не глупите и сядьте обратно.

— Видите ли, граф, за своё недолгое правление я повидал немало фанатиков, которым в руки попали слишком могущественные вещицы. — Хмыкнул я и поднял руку, на которой красовался серебряный перстень с пламеобразным узором. Оскалившись, я мысленно сказал демону в кольце: «Он твой!».

Граф Бристский пошатнулся. Ухмылка сошла с его лица, глаза забегали, а губы задрожали. Меч в руках графа сильно задрожал и выпал, граф Бристский схватился руками за голову и медленно опустился на пол. Он выглядел так, словно вживую увидел Сатану, и тот творит с его страхами всё, что вздумается.

— Вы слабы, граф. Прощайте. — Произнёс я и на несколько секунд убрал любой контроль с кольца.

Демон, ощутивший воздух свободы, рванулся всей своей отвратительной душой к скорчившемуся графу. Лицо того внезапно исказилось в судороге, он мелко задрожал, а из носа, глаз и рта пошла кровь. Агония длилась недолго, и граф замер, уставившись покрасневшими от лопнувших сосудов глазами на меня. В его взгляде читался лишь страх.

«Место, тварь!» — Рявкнул я на кольцо и сделал то, о чём Гремиран меня долго умолял.

Сняв кольцо, я положил его на стол. Взяв меча графа Бристского, я начертил сложную пентаграмму с кучей символов, в центре которой оставалось кольцо. Как только узор был готов, я надрезал своё запястье и, зашептав слова древнего заклинания, стал поливать узор кровью. Алая жидкость падала на стол и мгновенно растекалась в форме узора, пока полностью не заполнила его. В этот момент я закончил читать заклинание, и пентаграмма вспыхнула ярким пламенем. Я услышал крик демона, проклятья, которые он посылал на мою душу, но было поздно.