— Что же это за странная туча?

— Вы знаете, что значит „Панама“? Это значит „Страна бабочек“. Туча, затмившая солнце, огромное скопление бабочек. Они совершают перелет в поисках тех мест, где больше распустившихся цветов.

В этот момент из лесу с криком прибежал один из индейцев.

— Тапиры. Тапиры[25]! Очень много тапиров, совсем близко!

Индейцы сразу же повскакали со своих мест. Проводник потянулся за ружьем, а остальные трое схватились за копья.

— Тапир — толстокожее животное, и стрелами его не возьмешь. Индейцы охотятся на тапиров с ружьями или копьями. Не хотите ли и вы пойти с ними? Я останусь сторожить мулов и багаж. И без того я еще не успел подвести свои счета, — любезно предложил де Миранда, лениво потягиваясь на своем одеяле.

Охотники быстро собрались. Впереди шел увидевший тапиров индеец. С копьем в руке он прокладывал путь среди кустарников и переплетающихся лиан. За ним следовали проводник с ружьем и остальные индейцы, а последним неуверенно переступал Мюллер. Он нес двустволку, заряженную пулями крупного калибра.

Минут через двадцать послышался шепот проводника. Все остановились. Индеец указал на совершенно свежие следы копыт.

— Тапиры совсем близко! Должно быть, что-то случилось, так как стадо бежало очень быстро. Не думаю, что напугали их мы, — тихо объяснил индеец на еле понятном испанском языке.

Стараясь соблюдать полную тишину, охотники осторожно пробирались вперед. Вдруг послышалось громкое хрюканье, топот копыт и треск ломаемых кустов и веток.

— Осторожно, берегитесь! — крикнул индеец и отскочил в сторону с узкой тропинки. Все бросились за ним и спрятались за ближайшие кусты и деревья.

Со всей доступной их неуклюжим телам скоростью, на охотников летело небольшое стадо тапиров. Как буря, пронеслись они мимо людей и скрылись в лесу. Никто не успел пустить в ход свое оружие.

— Что случилось? — немного испуганно спросил Мюллер.

— Не знаю. Кто-то преследует тапиров. Будьте внимательны! — ответил индеец и с копьем наготове осторожно пошел по тропинке в том направления, откуда бежали тапиры.

Шагах в десяти послышался шум, как будто кто-то рыл землю, громкий визг и глухое рычание.

Индеец подал знак рукой. К нему подоспели остальные. Перед ними открылась маленькая болотистая прогалина, заросшая кустарником и травой. Посреди нее прыгал и метался во все стороны крупный тапир. В спину ему вцепился пятнистый ягуар, пытавшийся перегрызть своей жертве горло. Тапир истекал кровью, все вокруг было в крови, но нанести смертельную рану ягуару мешали прыжки и движения его жертвы. Обессиленный потерей крови, тапир начинал изнемогать. Исход борьбы не вызывал сомнений.

Гуами прицелился. Раздался выстрел. Когда пороховой дым рассеялся, ягуар исчез. Бросив свою жертву, он одним прыжком скрылся в лесной чаще. Изнуренный борьбой со своим кровожадным противником, тапир беспомощно лежал в луже крови. В воздухе сверкнули три копья и вонзились в его тело. В предвкушении вкусного обеда, индейцы радовались, как дети, и прыгали вокруг туши животного.

В Панаме было так же грязно, как и в Колоне.

И сюда дошла молва о появлении желтой лихорадки. Все кругом жили в страхе и с опаской поглядывали на новоприбывших.

Пройден был долгий путь через Атлантику и Панамский перешеек, и теперь перед Мюллером расстилался Тихий океан. Там далеко, за тысячи километров, волны омывали берега Явы, с которой его связывало прошлое и куда его снова влекло будущее. Он верил в свой успех в начатой им великой борьбе, верил, что победителем пересечет этот океан.

Он стоял на берегу Тихого океана, устремив взгляд вперед, к узкой линии горизонта.

Через несколько дней из панамского порта вышел пароход „Лима“. На его палубе находился направляющийся в Перу немецкий естествоиспытатель Мюллер…

Глава IV

Больной желтой лихорадкой. У Казуса новый хозяин. Сокровище инков.

На корабле царило мрачное настроение. И над ним желтая лихорадка простерла свою страшную лапу. Каждое утро пассажиры беспокойно озирались по сторонам и пересчитывали друг друга глазами. Достаточно было кому-нибудь из них опоздать выйти на палубу или почему-либо остаться в своей каюте, как начинались различные кривотолки. Не заболел ли он лихорадкой? Или, быть может, уже больным сел на пароход? А вдруг на „Лиме“ вспыхнет эпидемия? Что тогда будет с кораблем и пассажирами?..

Портовые законы суровы. Это знали все пассажиры, а еще лучше знал капитан корабля. Судно, зараженное желтой лихорадкой, ни в какой порт войти не может. На такой корабль не вступит ни один пассажир.

Если бы это ему даже стоило тысячу долларов, капитан „Лимы“ предпочел бы укрыть заболевшего желтой лихорадкой, чем допустить, чтобы подобный „случай“ стал известен портовым властям и чтобы его „Лима“ попала в карантин.

Де Миранда и Мюллер стояли на палубе. Перуанец указал на одного августинского монаха, которого всюду сопровождала большая собака с торчащими кверху ушами и кудрявой серой шерстью. Эта собака вызывала всеобщее восхищение. Она не отходила от своего хозяина, терлась об его ноги, спала вместе с ним в каюте.

Монах был человек лет пятидесяти, на голове носил маленькую круглую шапочку, а на груди большой золотой крест. Загоревший и высохший на тропическом солнце, худой как скелет, он, словно тень, передвигался по кораблю. Никто из пассажиров не знал, откуда он, ни как его зовут. На палубу он выходил редко и большую часть времени проводил в своей каюте.

— Мне кажется, что его преподобие, что-то нездоров, — сказал перуанец. — Как бы не оправдались опасения пассажиров. Давайте-ка и мы будем держаться от него подальше.

Немного пошатываясь, мимо них прошел монах. Одной рукой он опирался на палку, а в другой держал четки. Лицо его было землистого цвета. Пройдя несколько шагов, он сильно закашлялся. Его тело содрогалось. Он остановился у борта и опустил голову. На губах его выступила кровь, которую он пытался прикрыть носовым платком. Собака прижалась к хозяину и смотрела на него своими живыми умными глазами. Казалось, она хотела ему помочь.

Схватив Мюллера за руку, де Миранда шепнул ему на ухо:

— Бежим отсюда. Здесь нас подстерегает смерть! — И потащил его на другой конец палубы. Он испуганно озирался.

Наблюдавшие сцену пассажиры поспешно ушли с палубы. За ними, зловеще постукивая палкой, спустился в свою каюту и монах. Собака последовала за ним.

Монах перестал выходить на палубу. Его исчезновение еще более сгустило и без того напряженную атмосферу на „Лиме“. Пассажиры поглядывали друг на друга сумрачно и подозрительно.

Через три дня, рано утром, когда на палубе никого еще не было, Мюллер вышел полюбоваться восходом солнца и увидел, что два матроса вынесли на палубу что-то тяжелое, зашитое в большой мешок, и, пугливо озираясь, сбросили его в море. Послышался слабый всплеск, и таинственный груз исчез в волнах.

Собака монаха стрелой выскочила на палубу. Она исхудала, бока ввалились, а ее красивая лоснящаяся шерсть висела клочьями. Она бросилась вперед, намереваясь перепрыгнуть через перила, но сорвалась и, жалобно визжа, стала кидаться во все стороны. Матросы ушли с палубы, а собака продолжала метаться и выть.

Мюллер подошел к ней и попробовал ее приласкать. Но она ответила рычанием, и некоторое время человек и собака настороженно смотрели друг на друга, однако добрый взгляд Мюллера скоро оказал свое действие. Животное устало опустилось на землю и замерло, положив голову на передние лапы.

— Вы с нею, кажется, уже подружились? — услышал Мюллер голос подошедшего к нему де Миранда.

— Не знаю, что делать? Но если этот пес, как это, кажется, случилось, потерял своего хозяина, я готов его взять, — ответил немец.

— И не ошибетесь. Это хорошая порода. Если он вас полюбит, то будет вам верен до самой смерти. Какое вы ему придумаете имя?