Какая-то невидимая гигантская рука управляла этим кажущимся на первый взгляд хаосом, всеми этими животными и людьми, и заставляла последних бегать, толкаться, говорить или кричать, выжимала из них последнюю каплю пота. А наградой за целый день непосильного труда была стопка водки, выпитая в каком-нибудь грязном портовом кабачке.

Карл осмотрелся и направился к своему новому жилищу — „Голландии“. Багаж его был уже перенесен на корабль.

У трапа он встретился с одетым в синюю морскую форму высоким белокурым офицером.

Карл поздоровался и представился.

Офицер весело улыбнулся и, подавая ему руку, шутливо сказал:

— А! Так это вы наш путешественник? Очень рад вас приветствовать на корабле. Я уже было думал, что вы отказались от путешествия. В этом рейсе вы один из наших двух пассажиров, и мы сделаем все от нас зависящее, чтобы вы здесь чувствовали себя как дома.

— Иоганн! — обратился офицер к стоявшему неподалеку матросу. — Покажи господину Хасскарлу его каюту.

— Устраивайтесь, как вам будет удобней, — сказал офицер Хасскарлу. — Надеюсь, что мы с вами скоро увидимся.

Рослый пожилой матрос, с широкой грудью и светлым, изрытым оспой лицом, неуклюже раскачиваясь из стороны в сторону, повел Карла к трапу. Указав ему на дверь каюты, он учтиво отступил в сторону:

— Вот ваша каюта, минхерр!

Принесенные чьей-то заботливой рукой, здесь рядком на полу стояли чемоданы молодого ученого. В иллюминатор проникали последние лучи заходящего солнца. С пристани доносился замиравший шум. Карл очутился в новом мире…

Он задумчиво подошел к иллюминатору. От реки тянуло приятной свежестью, пахло илом и рыбой.

Глава V

Бейтензорг. Яванцы и европейцы.

Бейтензорг[5] боязливо жался к подножию вулкана.

Воздух был накален. Дышалось с трудом.

Вулкан величественно возвышался над тропическим лесом, который доходил почти до самого его кратера. Разноцветные облака словно покрывалом окутывали, клубясь, вечно дымящуюся вершину горы. Временами ветер доносил легкий запах серы.

Два бурных потока прорезали склоны Салака и, как бы заключая в свои объятия, охватывали с двух сторон сады европейских переселенцев. Они несли прохладу расположенным здесь виллам колонизаторов. Эти виллы были лучшим украшением Бейтензорга. Рассеялась грозная тень Дипо Негары[6], наводившая страх на колонию голландской короны. Взбунтовавшийся султан, бессильный и обезвреженный, томился в Макассаре[7], дожидаясь конца своих дней. Подавлением восстания Голландия была обязана генералу Коку — королевскому посланцу и командиру присланной из метрополии особой армии. Перед этим воином королевства была поставлена особо важная задача: истребить непокорных бойцов Дипо Негары.

Не добившись успеха военными искусством, генерал предложил упорному султану вступить в переговоры. Бунтовщику „честным словом“ усмирителя была гарантирована свобода. Дипо Негара поверил данному ему слову и явился на встречу без охраны и оружия… Его схватили, связали и сослали на пустынный остров. Солдатам генерала теперь были уже не страшны копья туземных бойцов. Но у них все еще оставался опасный противник: это были мириады комаров, обитавших в болотах и трясинах колонии. Они продолжали лишать солдат кратких часов ночного отдыха. В армии свирепствовала лихорадка, ежедневно уносившая десятки солдатских жизней. Недоставало хинина, который по высоким ценам доставлялся из Перу.

Все же на острове царило спокойствие. Восстание туземцев было подавлено.

Губернатор Ян ван де Бош ввел новую, так называемую „культурную систему управления“. Она давала плантаторам возможность вербовать сотни тысяч яванцев для работы на плантациях, главным образом, индиговых. Открытое рабство было заменено жесточайшей эксплуатацией.

Плантации белых занимали большие площади, поэтому всегда был спрос на рабочую силу. Для того, чтобы, несмотря на оказываемое туземцами сопротивление, принудить их бесплатно работать на белых господ, были изданы специальные законы. Целью их было заставить эти „ленивые“ племена свыкнуться с рабским существованием ради „развития“ человеческой культуры и цивилизации острова“.

„Культурная система“ предоставляла белым большие выгоды. В их виллах и домах работали только яванцы, тысячи туземцев нагружали и разгружали их корабли, а на плодородных полях копошились мужчины, женщины и дети.

Впереди шли бантенги[8], за ними мужчины, а за мужчинами — женщины.

Усталый взор генерал-губернатора останавливался в часы отдыха не на обрабатываемых полях, а на богатом по своему разнообразию парке резиденции, разбитом на берегу потока Тииливонг. Этот огромный парк постепенно переходил в тропический лес. На одном краю парка находился и ботанический сад, еще в 1818 году основанный Рейнвардом[9]. Он главным образом служил для удовлетворения потребностей личной кухни губернатора Голландской Индии. Научные цели были отодвинуты на задний план.

Два всадника ехали по крутой тропинке вдоль берега Тииливонга. К седлам их откормленных лошадей были приторочены сабли, из-за пояса торчали револьверы. На руке у каждого висела плеть.

Тропинка вилась по каменистому берегу реки и поднималась по склону Салака.

— Неприятная история, — нарушил молчание один из всадников. — Как будто мы едем на охоту за гиббонами… а на самом деле должны охотиться за живыми людьми… Мне опротивело слушать вопли и стоны…

— За что тебе платят, то и будешь делать! — отрезал другой.

Оба продолжали молча подниматься вдоль реки в гору.

Неожиданно их взору открылась широкая поляна, на которой работала группа туземцев. Всадники пришпорили коней и крупной рысью подъехали к работавшим.

Туземцы перестали работать. Лица их были сосредоточены от напряжения.

— Эй, вы, живее! — заорал на них старший всадник и щелкнул своей плетью в воздухе. — Прежде посеете рис его превосходительства генерал-губернатора! Свой рис будете сеять потом! Собирайтесь и марш в дорогу!

Яванцы смотрели на него с каким-то безразличием и не трогались с места. Можно было подумать, что эти слова к ним не относятся.

— Ну, поскорее! Я кому говорю! — прикрикнул всадник, и плеть загуляла по спинам стоявших впереди.

Люди сгрудились и молча ждали, что будет дальше. Вокруг них, размахивая плетьми, кружились всадники.

— А нельзя нам сначала засеять наше поле, а уж потом идти к белому господину? — тихо спросил один яванец.

Но не успел он еще договорить, как старший всадник хлестнул его своей плетью по спине, и на ней сразу же выступила темно-красная полоса.

— Коричневые обезьяны!

Плеть снова засвистела и обвила тело молодой стройной женщины. Яванцы еще плотнее придвинулись друг к другу, не сводя глаз с фигуры всадника.

— Ты чего на меня, красавица, уставилась или думаешь запугать своими черными глазами? — насмешливо бросил он.

Никто ему не ответил.

В то же мгновение яванка нагнулась, схватила большой камень и изо всей силы бросила в своего обидчика. Всадник издал глухой стон. Слегка качнувшись в седле, он посмотрел ненавидящими глазами на яванцев, направил свою лошадь прямо в толпу. Размахивая плетью и выкрикивая грубые ругательства, он наносил удары направо и налево.

— Дикари! Скоты!..

Другой всадник, державшийся все это время в стороне, вдруг вышел из оцепенения. Его плеть тоже заходила по спинам несчастных туземцев. Сдавленные стоны сливались со свистом плетей. В ожидании, что гнев белых господ скоро уляжется и что они снова смогут вернуться к своей работе, яванцы все ниже пригибались к земле.

— Амок, амок! — внезапно крикнул кто-то.

Всадники на миг остановились и обернулись. От опушки леса с ножом в руке бежал кривоногий яванец. Он быстро приближался, изо рта у него текла пена. Оскалом своих зубов он скорее напоминал зверя, чем человека.