Лебрюн задумался.

— Как вам сказать, маркиз? И да, и нет. Вообще-то один корабль можно при очень большом напряжении построить в Петербурге месяцев за семь — восемь. Только для этого придется прекратить работу на всех других строящихся кораблях и забрать оттуда рабочих.

— Отлично! Так и сделаем. Остановим работу на других кораблях и построим один. Сколько сейчас кораблей заложено в адмиралтействе?

— Всего четыре: «Память Евстафия», «Норд Адлер», «Чесма» и «Принц Густав» — все корабли 74-пушечные.

— В ближайшие дни заложим пятый. Процедуре закладки придадим большую пышность. Название кораблю надо придумать красивое, лучше всего религиозное, чтобы он сразу отличался от кораблей Чичагова.

— Можно назвать его «Дева Мария», — предложил Лебрюн.

— Не годится; в этом имени есть что-то католическое.

Православная церковь оперирует главным образом святыми. Назовем наш корабль «Три святителя». Поручите, мосье, его постройку самому способному русскому инженеру.

— Почему же именно русскому? — обидчиво возразил Лебрюн. — Я бы сам мог построить этот корабль. И так уже русские инженеры вытеснили нашего брата на многих верфях. За последние несколько лет одно училище корабельной архитектуры выпустило полтора десятка молодых инженеров. Смешно, право. Я ехал в Россию и думал, что обладателя секрета постройки семидесятичетырехпушечного корабля осыплют золотом. А тут строят стопушечные и даже стотридцатипушечные гиганты, создали специальное училище, какого нет еще ни в одной стране, и пекут корабельных мастеров, как блины. Послушайте, маркиз, нельзя ли прикрыть этот питомник?

— Прикрыть сейчас училище? Нет, мой друг, этим поступком я сразу испортил бы себе карьеру. Когда-нибудь мы доберемся и до него, а сейчас я должен показать трогательную заботу о всех морских школах, поощрять молодые русские таланты. Хорошо бы, например, привести к императору такого птенца и продемонстрировать свой патриотизм. Хотите, Лебрюн, я назначу вас директором училища корабельной архитектуры? Только найдите мне какого-нибудь талантливого юношу.

— Но ведь директором училища числится князь Гагарин. Сомневаюсь, маркиз, чтоб он добровольно уступил мне свою синекуру.

— Гм… Сейчас мне его увольнять неудобно. Пока я назначу вас инспектором классов.

Лебрюн вздохнул:

— Меня уже один раз пытались назначить инспектором, — не вышло. Запротестовали почти все члены адмиралтейств-коллегий.

— Теперь они поведут себя иначе. А новый корабль, пожалуй, действительно лучше поручить вам. По крайней мере вы один будете знать цель его постройки.

— Вы гениальный дипломат, маркиз, — заметил Лебрюн, обнажив в улыбке кривые желтые зубы.

Траверсе снисходительно усмехнулся, дружески протянул директору кораблестроения руку и еще раз напомнил ему о юноше, которого надо найти и показать царю.

3

Все свободное от занятий время Саша Попов проводил на верфях, изучая кораблестроение в самых различных его стадиях. У молодого инженера давно созрела мысль разработать стройную систему, постепенной постройки линейного корабля, строго обосновать эту систему и подвести под нее научный фундамент.

Свободно владея французским и английским языками, Попов прочел всю литературу по судостроению, но нового для себя почти ничего не нашел. Труды русских академиков Ломоносова, Эйлера и Бернулли по теории и строению корабля, которые Саша изучал еще с Гурьевым, будучи воспитанником училища, являлись по-прежнему краеугольным камнем, на котором держалась кораблестроительная наука.

Все варианты чертежей и многочисленные расчеты Попов хранил в корабельной чертежной, которой заведовал. Как-то туда заглянул инспектор классов Лебрюн. До этого Саша ни разу не видел его, — француз наведывался в училище лишь в тот день, когда выдавали жалованье, и, получив деньги, тотчас же исчезал. Увидев красочный рисунок, над которым работал Попов, Лебрюн заинтересовался.

— Что это, мосье Попов? — спросил он по-французски, после того как Саша ему представился. — Для чего вам понадобились эти проекты?

Александр Андреевич рассказал Лебрюну о своих замыслах и познакомил его с чертежами.

Инспектор классов молча выслушал корабельного мастера, не выразил ему ни одобрения, ни порицания и уехал. А через два дня Гроздов принес в класс, где вел урок Попов, записку от военно-морского министра. Она гласила:

— Что бы это могло значить, Иван Петрович? — с удивлением спросил Попов, вертя бумажку в руках. — Я был уверен, что Лебрюну не понравился мой проект, лицо у него было кислое, точно он проглотил лимон. Для чего понадобился маркизу мой способ ускоренного строительства, если он на всех строящихся кораблях в адмиралтействе остановил работы? Туг что-то не ладно.

— А тебе не все ли равно — для чего? — резонно заметил Гроздов. — Если маркиз даст ход твоему проекту, мы ему спасибо скажем, какой бы для себя выгоды он ни добивался. Вот тебе, Саша, и сюрприз накануне свадьбы.

— Не знаю, обрадуется ли этому сюрпризу Наташа. С тех пор, как она от меня узнала, что Путихов главный правитель канцелярии у Лебрюна, она страшно боится какого-нибудь подвоха с его стороны. Однако надо приготовиться к визиту.

В новом парадном мундире, в белоснежных нанковых рейтузах, туго обтягивающих стройные ноги, Александр Андреевич, прихватив чертежи, отправился к маркизу. До назначенного часа оставалось много времени, и он неторопливо прошелся по Большой Садовой, свернул на Караванную и вышел к плацу у Симеоновского моста, где обычно развлекалась городская молодежь. В этот теплый летний вечер тут было много народу. Сыновья и дочери петербургских обывателей толпились у палаток с напитками, у каруселей и качелей. Попов почти никогда не бывал здесь и с любопытством разглядывал франтоватых отпрысков купцов и разночинцев.

Внимание инженера привлекла молоденькая, очень хорошенькая девушка в простеньком, но изящном платье. Она каталась на качелях в паре с юным подпоручиком и при каждом взлете забавно щурила большие черные, как маслины, глаза, а смуглое личико ее выражало и страх и удовольствие.

Неожиданно один из канатов качели угрожающе треснул. Девушка вскрикнула и судорожно ухватилась за трос, а подпоручик неуклюже соскочил с доски и, пробежав несколько шагов, шумно шлепнулся о землю.

Бросив чертежи, Саша вскочил на доску качелей, обнял одной рукой девушку, а другой повис на здоровом канате. Притормозив ногой качание его, он благополучно опустился на землю.

— Как мне вас отблагодарить? — произнесла девушка по-французски.

— Пустяки, я не сделал ничего такого, что стоило бы благодарности, — ответил Попов по-русски.

Девушка блеснула мелкими, ровными и острыми, как у белки, зубами, развела руками.

— Я не знаю русского языка, я не понимаю, о чем вы говорите.

Александр Андреевич повторил сказанную им фразу по-французски. Девушка запротестовала:

— Нет, нет, сударь. Не будь вас, я не избежала бы увечья.

— Вы переоцениваете мою заслугу, мадемуазель, — возразил Попов. — Не будь меня, вам на помощь пришел бы ваш партнер.

— Этот трус? Пожалуйста, мосье, уведите меня поскорее отсюда, — гневно сверкнула глазами незнакомка и демонстративно повернулась спиной к подпоручику, смущенно отряхивающему пыль с мундира.

Француженка торопливо зашагала по направлению к набережной Невы. Саша, больше удивленный, чем обрадованный ее приглашением, подобрал свои бумаги и послушно обрел за ней.

— Как вы попали в эту страну? — спросила она, когда Александр Андреевич с ней поравнялся.

— Я вас, мадемуазель, не совсем понимаю.