— Опять? — спросил Ромео.

— А ты как думаешь? — огрызнулся Брайан.

— Хорошие сны снятся тебе всё реже и реже… — сочувственно сказал Ромео, — Скоро совсем исчезнут. Тебе надо поскорее найти ту девочку.

— Надо бы, — согласился Брайан, — Но где? Я искал её везде, где можно.

— Плохо искал, — осадил его Ромео.

— А как надо? — буркнул Брайан, — Если я подойду к девушке и спрошу, не она ли моя возлюбленная, то меня в лучшем случае пошлют.

Он встал и направился в сторону туалета.

— Окей, оставим его в покое.

Ромео вернулся ко мне и сел по-турецки.

— Сейчас я Кит. И я вижу, что подобно Брайану тебе не отвертеться. Потому что у тебя другая проблема.

— И какая же?

— Ты не замечала, что отличаешься от других? Не замечала, что порой не можешь контролировать себя?

— Я провидица? Избранная, призванная спасти мир? Надеюсь, эта пометка в резюме поможет мне при трудоутройстве?

— Можешь шутить, сколько хочешь, но факт остаетяс фактом. Ты очень чувствительная, ты словно открытая книга. Поэтому тьма в тебя так и лезет. Защищаться-то ты не умеешь. Я помогу тебе, потому что сам когда-то от этого страдал. Хотя до черной крови не дошло.

Он взял меня за руки.

— Подумай о том, что тебя радует.

О том, что меня радует?..

— Называй эти вещи в слух!

Меня радует… А что же меня радует? Стоп. Что эт со мной такое?

— Меня радуют золотые листья. Треугольные крыши домов. Уличные музыканты и художники. Мостик через реку, под которым всегда плавают уточки. Я люблю кормить их. А ещё меня радуют кошки. Белые, черные, сиамские, пушистые…

— Ну, чего замолчала? Продолжай!

— Серые тучи, сквозь которые пробиваются лучи солнца! Летний ливень, и чтобы обязательно шло как из ведра! Шлепать по лужам в резиновых сапогах! Чертить на асфальте цветными мелками! Играть на гитаре в старой комнате в свитере, изъеденным молью! Расстроенная гитара, кривые аккорды!

— Громче!!!

— Замерзшие листья клена! Каменистые тропинки! Уличные кафе! Плетенные стулы! Вишневый сок в летний полдень! Кленовый сироп на фоне осеннего заката! Я жить люблю, и этого у меня никто не отнимет!

— Правильно. Никогда не забывай этого. Это не магия и не медитация. Это простая истина. Радость — это ты. Осень — это ты. Детство и простое счастье — это всё ты. Борись с тьмой. Радуйся ей на зло. Люби ей на зло. Помни, кто ты. Сточатся когти — вгрызайся зубами. Сломаются зубы — бей кулаками. Раздробятся кулаки — пинай ногами. Как можно дольше держи верх.

— А Брайану так нельзя сделать?

— Он очень слаб и одинок. А тьма в нем засела глубоко, с самого детства. Он запрятал её глубоко в себе, чтобы не навредить другим. Остается надеяться, что девчонка всё же найдется и вытащит это из него.

— И разобьет своё сердце?

— Да…

Он подошел к окну и раздвинул шторы. Окно выходило на вненюю сторону. Шел снег. Не мокрый, настоящий. Я подбежала к Киту и встала рядом с ним. Снежные хлопья опускались на землю, накрывая траву белым одеялом. По дороге мчались машины. За рулем кабриолета сидел Марк, и его девушка привстала на сидении и расставила руки. Её светлые волосы развивались. И Том тут как тут, он грустно на них смотрел, раскуривая трубку. Рядом с ним сидела Леа, потупив глаза.

По дороге шла кудрявая девушка с большим ртом. Несла в руках туфли на каблуке. Оставляла за собой кровавый след от мозолей. Но при этом улыбалась. На секунду мне показалось, что мы встретились взглядом.

Дейл наверняка сидел в своей комнате, слушая ругань родителей. Бессмысленным взглядом уставился телевизор, переключая каналы. У него было спутниковое телевидение, но ни один канал его не радовал. Рядом валялся томик стихов Эдгара По и недошитый носок.

А Герман, Риша и Мира сидели прямо на улице, Герман играл на гитаре, не забывая отпускать ехидные замечания, а Риша на него кричала. Мира тихо наслаждалась моментом.

Нэнси была на вечеринке. Вместе с клубом болельщиц они перемывали другим кости, и каждая пыталась доказать что-то себе.

Габриэль мучали кошмары, но рядом никого не было, чтобы разбудить её.

А что же делала Кларисса?

— О чем думаешь? — спросил Кит.

— Моя любимая игра детства. Смотрела в окно и представляла, кто что делает и кто о чем думает.

— И как, угадывала?

— Не знаю, не спрашивала. Люди такие сложные. Цветы и кошки простые.

— Думаешь? Кошки точно сложные и загадочные.

— Простые. Гордые и не очень, ласковые и шуганные, но все они простые и изящные.

— А я не люблю смотреть в это окно. Остался бы тут навсегда. Встрел бы утро в этой палате, выходил пожрать в столовую, безцельно слонялся по коридорам, носился по двору, как угорелый, сидел на крыльце.

— А мне бы вырваться отсюда. Сесть на первый попавшийся поезд и уехать навсегда.

— Куда?

— Куда глаза глядят.

— Думаешь, сможешь?

— Смогу.

— Тьма не пустит.

— А я вырвусь.

Он ничего не ответил, только смотрел прямо и думал о чем-то другом. В мыслях он находился далеко отсюда. Мне показалось, что лучше сейчас оставить его одного. Я вышла из палаты и вернулась к себе.

Песня о весне

Я шла по заснеженной тропинке. А навстречу мне шагала Королева. Я хотела с ней встретиться, чтобы поговорить, но вдруг мы разминулись, а я сама не заметила, как это произошло. И сколько бы я не пыталась к ней подойти, всё тщетно, что-то разворачивало меня обратно. И я поняла: мы и не услышим друг друга и не поймём. Это только кажется, что мы близко, на самом деле она находится по другую сторону зеркала. А я не могу пройти туда, потому что натыкаюсь на холодную поверхность. Черная кровь не пропускает: она вскипает, бурлит и тянет назад.

Черная кровь, густая, как нефть. Я тону в ней, захлебываясь, наполняя легкие ею, и пытаюсь кричать, но крик застревает в глотке. Ему не суждено вырваться на поверхность. Да даже если получится, будет ли кто поблизости, чтобы услышать его? Сможет этот кто-то помочь? Будет ли он готов разбить своё сердце? И самое главное: смогу ли я принять такую жертву?

И каждое утро я просыпаюсь с головной болью и тяжестью в груди. таблетки лишь заглушают страх и лшают способности думать и видеть сны. Но кошмары все равно видятся. Окружают меня, словно черные вороны.

— Нет, ты не ворон. Ворон — это я, — слышится голос Брайана, — Моё оперение черное, как сажа. А мои глаза налиты кровью. И когда я раскрываю клюв, из него вырывается не песня, а сдавленный хрип.

Мы страдаем на пару, он метается в поисках музы, а у меня нет надежды. Его враг — одиночество, моя — сама я. А как сражаться с собой? Себя не победишь и себе не проиграешь. Есть только ничья, но никому она удовлетворения не приносит.

Они боятся осени и весны, а я боюсь зимы, потому что зимой всё хуже. Зима серая, темная и холодная. А весна — это надежда. Лето — это сладостная скука. Осень — это красивое увядание. А зима уродлива, как смерть. Потому что она и есть смерть.

— Смотри, подснежник.

Брайан показывает на одинокий белый цветок на фоне черного пятна земли.

— Чего это он так рано? — продолжил он, — Завянет ведь.

— А он первопроходец, — сказала я, — Знаешь, у меня во дворе росло дерево, которое распускало и скидывало листья раньше всех. Все длеревья голые, а это уже с почками. Все деревья зеленые, а это золотой. Я могла заглядывать вперед и представлять, что уже разгар осени или лета…

— В больнице, в которой я лежал до этой, окно выходило на дерево, — кивнул Брайан, — Точнее, я видел только ветку. Если бы не она, я бы потерял счет времени.

— Не выпускали? — сочувственно спросила я.

— Не выпускали, — вздохнул Брайан, — Разгар весны, а они ребенка в заперти держат.

— Да уж, — рассмеялась я.

— Опять кислые рожи? — присоединился к нам Ромео, — Смотреть противно. Давайте уже, пойдёмте на улицу.