Писательские потуги наводили на грустные ассоциации: а не был ли и он также зашорен, также подвержен крайностям, уценивая своих предшественников и современников?
Вновь и вновь Отец посылал Валерика в библиотеку. «Чистокровный гуран» тихо бесился. Прятал от Отца сигареты. Таскал книги с великой неохотой, подумывая при этом, что вождей нужно, давить будто тараканов, что от вождей русскому человеку — одна срамота и никакого навара. Его ненависть к воскрешенному подпитывалась благосклонностью Отца к Копченому. Кабы не Отец, Ростислав давно бы загнулся в психушке и не мозолил бы глаза бывшему приятелю. Валерик не догадывался, что воскрешенный сам подсознательно опасался чудотворца. Ну, может не опасался, но уважал; хотя любви к Пархомцеву, конечно, не испытывал. Убогий, лишенный разума, беззащитный Копченый ворвался в заново возродившееся сознание Отца независимой, никому не подконтрольной силой. А сила достойна уважения.
Особа-олень крутанула руль. Машина взлягнула, щелкнула колесами о гравий на обочине, вильнула в просвет между березами; потом, зарычав на крутизну склона, развернулась боком и встала, невидимая от тракта.
Двигатель смолк.
Случайная спутница Ростислава уткнулась лбом в руки, сомкнутые мертвой хваткой на ребристом ободе рулевого колеса. Так она просидела минут десять. И все это время он сохранял неподвижность, не желая тревожить ее.
— Там были все? Или их гораздо больше?
Он вздрогнул. Спутница косила глазом в его сторону, по-прежнему не поднимая головы,
— Есть и другие. Те гораздо опасней.
— Кто они?
— Какая-то Служба Профилактики.
Дама-олень выпрямилась и присвистнула. Затем протянула:
— Проблема-а-а...
Ее реакция настораживала.
— Тебе знакома Служба?
— Наслышана. Замечательная перспектива — лишиться здоровья и головы.
Хлопнула дверца. Он посидел с полминуты в одиночестве и тоже вышел из машины. Женщина посмотрела на него в упор. Теперь, без очков, ее взгляд буквально гипнотизировал.
— За обычным бродягой мальчики из Службы гоняться не будут. Их внимание еще надо заслужить...
Окончила она вопросом в лоб.
— Что ты им сделал... хорошего?
— Действительно. Что я им сделал?
Возможно, психолог из него не получился бы, однако сейчас он с пронзительной ясностью осознал, что сделался опасной обузой для попутчицы, что она тоже понимает это и что единственно приемлемый выход для нее — уехать, бросив Ростислава, как сбрасывают ставший неподъемным балласт, наконец, что именно так она и сделает, если только не сошла с ума или не придумала откупиться им.
Ему следовало начать первым. Он промолчал.
— Мне жаль...
— Не стоит. Я без того вам обязан...
Дама-олень куснула ноготь указательного пальца. Ростислав посочувствовал ей:
— Скверно, если тебя перехватят.
— Какие у них претензии ко мне? Подсадила пассажира? Да. Испортила настроение трем молодцам из красной машины? Тоже да. Но должны же они понимать, что сопротивлялась я от испуга, по незнанию. Откуда мне знать, кто они такие. Могла я допустить, что это — угонщики? Или кто похуже? Вправе я опасаться за свою честь при таком квелом спутнике?
Шутовски сморщившись, он замахал руками:
— Достаточно, достаточно... Меня ты уже убедила. Осталось убедить «строгих специалистов по профилактике», — Он прикинул варианты. С большой неохотой предложил: — Оставайтесь здесь. Я выйду на тракт, а там проголосую. Допустим, засада с красной машиной — не единственная. Тогда первым пробиваться буду я. Ребята из Службы будут вынуждены заняться мной и тогда...
Плечи дамы передернулись, ей стало зябко.
— Не люблю ждать, поэтому первой поеду я. Где-то у перевала есть пост... Полицейские примут меры для обеспечения моей и твоей безопасности. Хотя, — ее нижняя губа пренебрежительно оттопырилась. При виде полных соблазнительных розовых губ Ростислав затаил дух. — Полицейские — такие скоты.
Противоречить было глупо. Ростислав кивнул. Осталось непонятным: то ли его кивок означал согласие с тем, что полицейские — скоты, то ли он соглашался с отъездом дамы-оленя. Она предпочла думать второе.
На полицейских Пархомцев полагался меньше, чем только уехавшая особа. А что делать? Поэтому он уселся на шершавый от лишайников валун, собираясь с духом, прежде чем покинуть уютную поляну. Нервная дрожь волнами пробегала по телу. Хотелось покоя. Хотелось, чтобы дама-олень сидела рядом, глядя на него странно-раскосыми глазами.
Хохрик не был преступным котом ни по убеждениям, ни по натуре. Он вообще не считал себя существом аморальным. Как заметил Копченый, мыслил кот широко, но беспорядочно, отчего то и дело завирался. Например: Хохрик утверждал, что люди противоречат себе на каждом шагу, чем причиняют друг другу всевозможный вред. «Заколготился ныне народ», — рассуждал он. — «Последние грибы поднялись на дыбы».
В таком духе хвостатый мятежник шпарил напропалую, заверяя: в поведении людей, на его кошачий взгляд, отсутствует всякая логика. Какой кот, раздобыв молока, станет хранить его в железном стылом ящике, вместо, того, чтобы сразу же вылакать... Люди не ловят мышей... Ищут блох у ближнего... Правда, Хохрик тоже мышей... не так чтобы уж очень. Нет единственно по причине расхождения интересов — своих и мышиных. Ведь юркие твари берут от жизни одно, он — другое. А чего, да сколько — дело десятое. В конце концов, пузо счета на знает; добытое надо съедать, к не исчислять...
Люди бездарны, несамостоятельны, в чем признаются сами, без всякого стеснения. Они не в состоянии добыть себе корм без так называемого руководства. Это же околеть можно? Попробовал бы соседский Барсик указать Хохрику в отношении того, с какого конца есть колбасную шкурку. Да, Барсик еще на Конек крыши не был в состоянии влезть, когда на счету Хохрика уже имелась преогромнейшая крыса. Опять же, сам Хохрик не собирался обучать соседа искусству снимать сливки. Что, Барсик своим умой не дойдет? Какой он после этого кот?
Хохрик неоднократно убеждал Копченого в том, что люди — подлецы и недотепы. Сделав глупость, они не конфузятся, а стараются свалить вину на того, кто пониже ростом. Хотя бы, на без вины виноватых котов. Сколько Хохрик себя помнит, двуногие поклонялись бумаге, плану и обстоятельствам, которые перечеркивали план. Такой, значит, план! Вот он план на нюх не обонял. Кошачье племя отроду не пеняет на обстоятельства: скверную погоду, чересчур узкие заборные щели, слишком проворных мышей иди злых собак. Кошачий принцип — действие и выносливость. Терпение и труд все перетрут. И нечего ныть! Такова жизнь: всегда были, есть и будут препятствия на неверном пути к успеху. Что ж! Промахнулся раз — прыгай другой, и не жди хозяйской подсказки да ласки, тогда избежишь и таски. Ходи сам по себе — с голоду не сдохнешь...
Наконец, хвостатый квартирант был уверен, что блохи заводятся от тоски, а злыдни — по причине человеческой дури. Эх! Если бы так.
Звук автомобильного сигнала вспугнул дрему. Пархомцев вскочил.
Озираясь и прячась за березовые стволы, он приблизился к дороге. Знакомый автомобиль жался у обочины.
Дама-олень приглашающе махнула рукой. Он вновь осмотрелся. На дороге было пусто. Не было никого и в машине, если не считать знакомой особы за рулем, которая нетерпеливым жестом распахнула дверцу.
— Влезай. Скорее!
— Зачем ты вернулась?
— Не бросать же в лесу такое сокровище, за которым охотится столько народу. Подобная добыча сгодится и самой.
Ростислав поперхнулся смехом. Все время, пока он смеялся, она пристально глядела на него, не трогая машину с места. Ее оценивающий взгляд настораживал и одновременно расслаблял.
— Угу. А ты вполне... Просто тебя следует привести в порядок: помыть, постричь, одеть соответственно эпохе...
— И занимаемому положению, — зло перебил ее.
— Это лишнее. Если принять во внимание, что общественное положение господина, сидящего в настоящий момент подле очаровательной дамы, весьма и весьма неопределенно...