«Службистов» было четверо. Одетые в маскировочные комбинезоны времен «покорения» Афганистана, они залегли неподалеку от ручья и терпеливо выжидали момента для броска.

Сколько Володя ни вглядывался в противоположный край поляны, больше никого он не обнаружил. Отец расслышал, как он бормотнул себе под нос: «Лопухи, архангелов мать. Скопились в одном месте, будто куропатки». Чуть слышно скрипнуло железо — продолговатый глушитель сел на конец ствола Володиного автомата.

«Службисты» насторожились. Машина дамы-оленя была им видна полностью. Тогда как со стороны Отца просматривался лишь край капота. В ответ на немой Володин вопрос Отец рубяще опустил ладонь. Кожаная куртка улыбчиво показал, что понял, тронул затвор...

Частые хлопки разорвали утреннюю тишину.

Женщина в машине прянула назад. Вдавилась спиной в сиденье. Лобовое стекло автомобиля взорвалось трещинами; цепочка круглых отверстий пробежала по стеклу, что-то с силой вспороло обшивку кресла у самого плеча Ростислава.

Рывок! Пархомцев выпал на траву. Перекатился. Дернул заднюю дверцу. Потянул попутчицу за руку. Коротко охнув, она свалилась на него. Ростислав поднял попутчицу, налег всем телом, ожидая продолжения стрельбы...

Первая же очередь кожаной куртки сразила двоих. Еще один был задет, как видно, несерьезно.

Подпольная выучка «службистов» не уступала японским стандартам: затихли хлопки Володиного автомата, как началась ответная прицельная пальба.

В считанные секунды парни из Службы обрушили огонь на машину, так как решили, что стреляли оттуда. Однако через четверть минуты сделалось горячо уже Володе. Пули секли листву. Визгливо натыкались на бункера, кормушки, мятые трубы, сваленные грудой среди кустов. На голову Отца сыпались срезанные свинцом ветки. Он пожалел об оставленной в «уазике» шляпе. Приник к земле... Преодолел потрясение... На корточках передвинулся влево и пальнул из нагана.

Теперь оставшиеся в живых «службисты» деловито взялись за Отца. Ливень пуль хлестал над его лежбищем. Оставалось поражаться тому, что он еще жив.

Передышка, полученная Володей, пошла тому во благо. Он сменил позицию, дал очередь, ужом прополз старым руслом ручья, и появился в тылу у противника.

Здесь он мог не церемонится. Выпрямившись во весь рост, он расстрелял «службистов» в упор...

Ботинки на рубчатой, подошве остановились у самого лица. Смотреть снизу вверх на подошедшего было тяжело. Голубые глаза «кожаной куртки» бесстрастно взирали на Ростислава, выдерживая встречный взгляд. Наконец Володя отвернулся. Тяжело ступая, пошагал туда, где находился владелец старого нагана. Уже на ходу он буркнул: «Отец...» Этого хватило, чтобы Ростислав поднялся, не опасаясь более.

... Коренастый человек страдал молча. Две тупоносые пули прошили его живот... Однажды он уже познал смерть. Потому сейчас к возможности умереть заново отнесся философски. Хотя кончина предстояла мучительная. Наверно также уходили из жизни тысячи смертных, которые отправлялись в небытие по его,. Отца, воле. И совсем неважно в каком месте настигал их конец. Гораздо важнее — с чем они уходили? А он? Сейчас в эти минуты, он был обычным маленьким человеком. Не всесильным. Таким, каким его сотворила природа... Он думал о матери. О тех редких мгновениях, когда заботился не он, а о нем заботилась мать... Умирающий жалел. Себя ли? О себе ли? О величественной и жалкой судьбе своей?.. Отец жалел человека. Пожалуй впервые у него оказалось время на размышления... Они втащили его в салон. Попутчица Ростислава куснула губу. Хрипло кашлянула в кулак, усаживаясь за руль.

— Как ты?

Сонный Володин голос ответил:

— За меня, Пархомцев, не боись. Отца... выручи! Привязался я к нему.

— Ты убил Мих-Миха?

— Брехать не стану — не я. Хотя, послали бы меня.

— Наташу... кто?

Плечи кожаной куртки поднялись и опустились.

— Пошел я. — Он протянул руку, тут же отдернул. — Дорогу на Перевал я очищу. Береги Отца. Не убережешь — под землей разыщу. — Понял, что перестарался. Умолк. Положил на колени Пархомцеву один на трофейных автоматов. — Бывайте!

Ростислав кивнул.

С большим грохотом Доходяга обрушился на стул. На мгновение показалось; что ножки стула отлетят, однако казенная мебель, спроектированная с учетом больших нагрузок и потрясений, устояла.

— Влип ты капитально...

Тщедушный перекупщик взвыл:

— За что, начальник?

— А за советскую власть.

Доходяга взвыл вторично:

— Ей-ей, начальник, не пойму...

— Понимаешь. Ты у нас умненький.

— Не-а.

Торжествующий смех Закурдаева шевельнул бумаги на столе:

— Первый раз встречаюсь с человеком, который не согласен с тем, что он — умный.

Мосластые руки шефа задвигались перед носом арестованного. Тот боязливо сощурился.

— А камушки?! Ты их у себя в почках накопил? Так мы тебя вылечим. Здесь многие болезни лечатся, не только почечно-каменная... У нас твои дела имеются, аж... с восьмидесятых годов.

Арестованный недоверчиво хмыкнул.

— Напрасно сомневаешься. На других не имеются — сожгли в переполохе, а тебе « повезло»: твое досье уцелело. Корочки, правда, чуть-чуть обуглились.

В черносливовых глазах доходяги вспыхнула решимость:

— Не имеете права стращать. Требую адвоката, так как адвокат мне полагается по закону.

—Будет! Все будет. Но если ты, — вкрадчивость переполняла Закурдаева, — будешь выкобениваться адвокат поможет тебе, как верблюду третий горб. Куча свидетелей покажет: к нам ты поступил уже без камушков и без… почек, здесь тебя никто пальцем не трогал, зато ты кидался на всех, и по нашему недосмотру, разумеется, изувечил сокамерника.

Кажется сокамерник Доходяги в самом деле выглядел не блестяще, потому что перекупщик окончательно поблек.

— Ну, не надо расстраиваться, начальник. Нервные клетки не восстанавливаются. Обойдемся без адвоката. Только... Честность тоже чего-нибудь стоит. А?

— Гарантирую...

— Спрашивайте.

— Чьи камни?

— Черт его!.. Нет-нет, внешность этого лоха я запомнил по гроб жизни. Но вот кто он? откуда?..

Голос перекупщика сделался жалобным. — Ей-ей, мы с ним снюхались случайно. Мне его фамилия и адрес ни к чему. Вы же знаете, у, нашего брата глаз-рентген. Паспортов не спрашиваем, так вникаем. Этот жук, которого камушки, он — мужик легкий, не из ваших. Опять же, товар у него роскошный. Люди из вашей епархии с такой приманкой на охоту не ходят. За такой товар «тихарю» кучу бумаг исписать надо, пока его ему доверят в руки взять...

Терпение Закурдаева кончилось. Понимая это, Доходяга перешел к конкретной части своих показаний:

— ...Я его разок, еще до камушков, видел.

— Кого?

— Да жука, которого ищете. По-моему его еще в прошлый раз пасли. Но пасли не ваши, не «безвнуковцы»...

Он важно замолчал.

— Кто же?

— Серьезный парнишка был в «топтунах». — Взглянул скорбно. — Я на вашем вопросе решительно могу пострадать.

— Не жмись, мы слово держим.

— Ну... Мне кажется, тот, кто водил интересующего вас человека, был из... Службы.

— Заливаешь. Нету такой.

— Есть, начальник, есть! Богом клянусь! Пиши адресок парнишки. Но обо мне, чтоб ни-ни...

Шеф полиции записал. Раздумчиво посмотрел на задержанного.

— Как насчет нашего условия?

— Будет. Пересидишь у нас до утра. А там... гуляй Вася. Сам понимаешь, твой отпуск, — посмеялся сказанной двусмысленности, — оформить нужно надлежащим образом, не то разговоры пойдут.

Когда Доходягу увели, в кабинет вошел Наймушкин.

— Как?

Закурдаев бросил через стол листы с показаниями... Ознакомившись, Наймушкин подвигал челюстями. Записи смял. Сунул к огню зажигалки.

Воспламенившаяся бумага упала дотлевать в объемистую пепельницу. А Наймушкин также неспешно, как за пару минут до того шеф, взглянул на дверь, через которую вывели задержанного.

— Понято. Перекупщики обществу не нужны. Один вред от них. Так я пойду распоряжусь?