— Ты идешь? — Николас остановился перед закрытыми на кодовый замок дверьми и встал ко мне вполоборота, я же попыталась улыбнуться, хотя в свете загорающихся фонарей, нарисовавших мою тень на стене здания, он вряд ли мог это заметить. Я сорвалась с места, в считанные секунды достигнув его, и, чтобы хоть как-то раскрасить наступившую тишину, начала болтать историю этого места, когда-то выкупленного моим отцом специально для матери и юридически принадлежащего ей. Комплекс зданий, состоящий из заброшенных уже складов, на которые у моей матери были грандиозные планы, с главным административным сооружением, куда мы сейчас заходили.

— Этот дом папа подарил маме, когда она вдруг вздумала заняться искусством. Знаешь, сначала она рисовала пейзажи, может потому, что портреты у нее получались не очень. И, если честно, пейзажи ее тоже не отличались мастерством. Я помню, как любила наблюдать за ней, сидя на стуле возле окна и не пропуская ни одного мазка. Потом ей все это надоело, как-то в один миг, наверняка из-за жуткой критики, которая обрушилась на ее выставку, запомнившуюся как самое провальное мероприятие года, — я рассказывала это, поднимаясь по лестнице и терпеливо ожидая Николаса, неспешно следовавшего за мной. Вокруг был полумрак — света, попадающего в высокие окна на лестничной площадке едва хватало, чтобы рассмотреть ступеньки, дабы не промахнуться мимо них и не покатиться вниз. Николас опирался о перила, то и дело сгибаясь от боли, превозмогая слабость и упрямо следуя за мной, чтобы до конца удостовериться в том, что даже в шаге от места назначения я не вляпаюсь ни в какое дерьмо. Чертов джентльмен и настоящий мужчина. — Ее депрессия длилась недолго, и уже через некоторое время она решила заняться лепкой, даже организовала что-то наподобие школы, куда пригласила мастеров-скульпторов. Кажется, половина комнат здесь до сих пор завалена незавершенными скульптурами и брошенными мольбертами. А один из складов почти перестроен в танцевальную студию, которая тоже продержалась недолго. Знаешь, такое ощущение, что к чему бы она не прикасалась, что бы она не начинала, ничто не жило дольше, чем ее вдохновение, которое слишком быстро угасало. Она обвиняла в этом Детройт. Говорила, что умирающий город не может возродить жизнь.

— И почему же она не уехала отсюда?

— В силу разных обстоятельств, одним из которых была странная привязанность моего отца к этому городу, хоть он и вырос в Чикаго. Он считал его своим истинным домом, где началась история нашей семьи. Странно, правда? Любить город, который живет последним дыханием. И да, в итоге она все равно отсюда свалила. Папа жил на два города, как и раньше, а мама последние шесть лет обосновалась в солнечной Австралии. Я даже не помню, когда мы с ней виделись в последний раз.

— Почему?

— Не знаю, может потому, что ни она, ни я не искали встреч друг с другом, а может потому, что я всегда считала себя хреновой дочерью, раз уж она уехала от нас. А потом пришла к выводу, что в этом была не только моя вина. Мы все виноваты... в какой-то степени. Просто это тяжело принять, а еще тяжелее сделать первый шаг. Так что... Наверняка сейчас она даже не знает, какая херня тут творится.

— Считай, что ей повезло.

— Согласна, — наконец, мы достигли нужной двери, ведущей в ту самую студию, где я так любила наблюдать за мамой, и я растерянно остановилась, прислушиваясь к звукам вокруг. Шумное дыхание Николаса мешало в полной мере оценить ситуацию, и я не задумываясь потянулась к ручке двери, но мистер мудак остановил меня прикосновением своих холодных пальцев.

— Сначала я, и не вздумай включать свет.

Он был до предела осторожен, когда открывал дверь и тут же отклонялся в сторону, боясь какого-нибудь подвоха. Я стояла прижавшись спиной к стене и только лишь после его кивка зашла в комнату, мертвую и мрачную, давным давно заброшенную, в которой не было ни-ко-го. Ни опасности, ни отца, ни спасения. Только разный хлам в виде неиспользованных холстов, поломанных мольбертов, стульев, сложенных в один угол, заброшенных друг на друга столов и валявшихся на полу баночек с высохшими красками.

Последняя надежда превратилась в пыль, осевшую на мои плечи.

— Блядь, его здесь нет, — я не смогла сдержать ругательство, следуя за Николасом шаг в шаг и чувствуя, как на меня накатывает усталость. Знаете, наверное, с каждым такое бывает — когда ты слишком долго идешь до намеченной цели, когда почти видишь ее на горизонте, когда ощущаешь в себе волнение, этакий возрождающийся восторг оттого, что скоро, совсем скоро ты ее достигнешь, а потом, почти достигнув ее, скатываешься назад, понимая, что все это было лишь пустым обманом, иллюзией, твоей несбыточной мечтой.

Вот и я, наверное, просто устала, и именно из-за усталости моя уверенность насчет отца пошатнулась.

— Жаль, что я не отрезал тебе язык, — мистер мудак слегка споткнулся, и я успела пролезть под его руку, как и в первый день нашего знакомства предложив свою помощь, только на этот раз не под страхом смерти, а от чистого сердца. Он смог доковылять до стены и тут же обессиленно опустился на пол, вытянув ноги и прижавшись к ней спиной.

Его глаза были закрыты, а в попадающем в окно свете фонаря я могла рассмотреть как мелко трепещут его длинные ресницы, отбрасывающие тени на бледную кожу скул.

Ситуация становилась еще более херовой, и мне хотелось просто уснуть, а проснуться уже в своей кровати, где все это оказалось бы простым кошмаром.

Потому что реальность, если честно, меня конкретно заебала.

— А мне жаль, что у нас нет телефона, — я встала у окна, наконец перестав разглядывать Николаса и обняв себя за плечи. Здесь было не просто мрачно, но еще и подозрительно холодно, несмотря на вроде бы теплый вечер.

— У нас нет ничего, Лалит, кроме единственной пули в магазине, ах да, и еще... — Николас закопошился, в то время как я с пугающим безразличием провожала взглядом машину за машиной, которые проезжали мимо и не собирались останавливаться, пока... пока большой, просто огромный внедорожник наподобие нашего не подкрался к обочине и не притормозил около нашей машины.

Сердце забилось в два раза чаще.

Я затаила дыхание, почти впечатавшись в стекло и умоляя всех святых, чтобы это был папа.

Мистер мудак неожиданно ожил и даже попытался встать, правда тут же осев обратно и издав грозное рычание.

Я все еще не могла поверить своим глазам и радовалась как дурочка, совершенно забыв об опасности.