Не его лицо надо мной, когда он сказал, давно, «Вот как бы я поцеловал тебя, если бы любил».

Я не собиралась заходить так далеко. Вот в чем суть.

— Ступеньки, — сказал он. — У меня закончились пончики.

Я могла бы сказать, что он был в режиме «мозги-в-огне».

— А что-то получше пончиков есть?

Глаза йоговой девушки продолжали осуждать меня — и теперь Коул тоже.

Если бы она в скором времени не отвела взгляд, то я бы устроила ей что-то действительно хуже осуждения.

— Я, — сказал Коул. Он указал на угол крыши. — Камера, камера, камера. PSA^[22]. Просто говорю. Камера. Также, камера. — Он вытянул шею, чтобы посмотреть поверх крыш. Его спинные мускулы восхитительно и смущающе напряглись.

— Ты не видела, никто не пришел?

Я поднялась по ступенькам. С площадки кругом были видны плоские крыши Калифорнии-Авеню.

— Нет. Кто-то идет?

— Нет. Наверное, нет. Я не знаю. Заходи, заходи, заходи. Вверх, вверх, вверх.

— Приятно, что ты оделся для такого случая.

Коул бросил взгляд на себя; он ущипнул кожу на своей груди.

— Я не надел… Я надел штаны! Внутрь, внутрь. Заходи в мое логово.

Квартира оказалась неожиданной. Я обнаружила, что это был уникальный фокус Западного Побережья: взять здание, которое выглядело, как маленький гараж, и превратить внутреннюю часть в обширную, просторную жилую площадь.

Я сразу же смогла бы сказать, что эта модернизированная студия была оборудована для Коула, но не Коулом. Вычурная книжная полка, усыпанная Калифорнийскими безделушками, отделяла спальню от жилой площади. Обрамленные винтажные плакаты, изображающие путешествия, и поддельные винтажные неоновые лампы украшали стены. В гостиной на подставке был установлен довольно необычный на вид синтезатор, тонкий слой пыли скопился на динамике рядом с ним.

Синтезатор стал тем, что вернуло меня к реальности. Это действительно происходило.

Здесь было так много камер. Несколько на уровне коленей.

Единственное доказательство участия Коула в создании интерьера было в маленькой кухне: на стойке длиной в руку расположились три полупустых бутылки содовой, открытый пакет чипсов и остатки хот-дога, лежащие на пустой булочке.

— Это противно, — сказала я.

Я была недалеко от мусорного ведра так же, как и он, но осталась на месте, пока Коул раздраженно не фыркнул и не свалил большую часть мусора в корзину.

— Это был завтрак? Мне стоило захватить пончики снаружи? — спросила я.

В ответ, Коул схватил меня за руку. Немного резко он затащил меня в ванную и захлопнул дверь позади нас. Мое отражение появилось одновременно в зеркале и в полностью стеклянном душе.

— Эй…

Коул приложил палец к губам и закрыл дверь позади нас.

— Камеры. Камеры, камеры, камеры.

— Но не здесь? — я огляделась. Как и вся квартира, ванная была светлой и просторной. Много места для рок-звезды и меня. Я вдохнула и почувствовала запах освежителя воздуха и мыла, никакого аромата волка. Я должна была признать, что оставалась спокойнее, чем я ожидала.

— Ну, вон одна, — презрительно сказал Коул, указывая на камеру, лежащую в умывальнике шикарной раковины. Она была отключена и наполовину разобрана, исследованный труп.

— Откуда она взялась?

Он шагнул в душ, не включив его, шлепая босыми ногами по плитке внутри.

— Над кроватью. Мне интересно, как скоро они заметят ее пропажу. Заходи, дитя, и увидишь чудеса, что ждут тебя.

— Ты шутишь или сказал это про душ?

Коул прислонился спиной к стене душа, и я увидела сложенные полотенца на кафельных сидениях внутри. Желтый пластиковый кухонный табурет служил крошечным столом. Он сделал приглашающий жест.

Это был завтрак.

С шумным вздохом я шагнула в душ и села. Коул сел напротив. На столе была чаша с парой пончиков — они были восково-шоколадные, а не те, которыми заманивают девушек в квартиру. В миске находились два яйца и одно киви. В середине был пустой стакан; Коул потянулся и передвинул его на один дюйм ближе ко мне.

— Это фантастически, — сказала я. — Не хочешь ли ты рассказать о блюдах?

Коул хрустнул пальцами и начал указывать на еду по очереди.

— Здесь у нас глазированные миниатюрные шоколадные ваннокомнатные тортики с парафиновым топпингом. Здесь дуэт яиц от кур свободного выгула, которые, вероятно, сварены вкрутую, или, по крайней мере, долго были в воде. Здесь рядом с ними пушистое, зеленое яйцо. И это…

Он достал двухлитровую диетическую Кока-Колу у стены душа и наполнил мой стакан.

— У тебя нет стакана? — спросила я.

Коул облизал свой палец прежде, чем сделал глоток прямо из бутылки.

— Я переживу.

— Благородно.

Было трудно представить человека на планете, на которого бы не действовало очарование Коула.

Он спросил:

— Могу я очистить яйцо для тебя?

— Я не знаю, ты умеешь?

— Можно?

Я махнула рукой. Он с трудом очистил яйцо и вручил его мне. Я грызла белок, в то время, как он трудился над вторым. Я добралась до желтка, который был немного сыроват, когда заметила, что Коул заглотил его, не жуя.

— Залпом — сказал он мне.

Вместо этого я отдала яйцо ему.

— Они действительно снимают все, что ты делаешь?

Коул проглотил остаток моего яйца и вручил мне пончик вместо него.

— Это должен быть просто экспромтный документальный фильм обо мне, записывающем этот альбом. Но я уверен, они надеются, что я облажаюсь.

Я наблюдала за ним поверх пончика. Коул был во власти такого количества разных прецедентов для того, чтобы облажаться, и трудно было понять, какой из всех был худшим для заснятия камерой.

— Это может случиться? — спросила я.

Его голос был небрежен.

— Невозможно.

Это было также, как когда он быстро ответил прежде, когда сказал, что он был здесь для меня. Я не могла поверить в ответ, данный так легко. Но, может быть, это было невозможно. Я больше не знаю правил превращения. Когда-то это, кажется, было основано на температуре. Чем холоднее, тем больше шансов стать волком. Но это, казалось, никогда надежно не срабатывало с Коулом, который старательно сварил свои мозги в химии огромным количеством веществ. Когда я уехала из Миннесоты, он проводил эксперименты с превращением.

Я подозревала, что теперь он мог сделать это намеренно.

Я не знала, что чувствовать по этому поводу. Думаю, это было лучше, чем героин, но не героин убил моего брата.

Он предложил мне другой пончик, и я взяла его. Восковый шоколад не был плох, если прополоскать его достаточным количеством диетической кока-колы.

Я спросила:

— Сэм знает, что ты здесь?

Сэм был одним из членов волчьей стаи в Миннесоте. Вроде того. Он был вроде как вылечен. Вроде все еще там. Я, наверное, должна была позвонить ему, чтобы узнать, как он там. Наверное, надо было позвонить Грейс, чтобы узнать, счастлива ли она в предвкушении колледжа. Но, как я говорила. Я не была дружелюбной на самом деле.

— Ага.

— Считает ли он это хорошей идеей?

Коул пожал плечами.

— Его понятие хорошей идеи состоит в неясной поэзии. Он хочет быть уверен, что о стае заботятся, и они тоже. Я все там уладил. Они будут в порядке до зимы. И, во всяком случае, он знал, что я хотел возвратить хотя бы часть своих денег назад. Не то, чтобы быть владельцем недвижимости безумно не устраивает.

Это произошло, потому что Коул купил кусок земли, где волки жили на данный момент.

Что насчет меня?

— Это не должна была быть Калифорния, — сказал он. — Это, возможно, мог бы быть Нью-Йорк. Нэшвилл.

Он больше ничего не сказал. А я не хотела спрашивать его о чем-то еще, потому что я чувствовала себя странно эмоциональной и неуравновешенной только после нескольких слов, которые он уже сказал.

Вместо этого я спросила:

— Что насчет твоего зеленого яйца? — Коул взял киви.

— Ты почистишь его?

— Не твоими же пальцами, — сказала я. Я на самом деле не знала. Я никогда не видела его таким, как задумал Бог: только очищенным и нарезанным. София, вероятно, знала четыре способа приготовить его. — Кожура толстая?