- Девочка, моя любимая - шептал, помню я, тогда ей, держа правой рукой под самым ее лобком. Пропустив правую руку промеж девичьих полненьких раскинутых в стороны бедер и ляжек - Не уходи от меня. Не умирай.

   Я своими пальцами правой руки массажировал ее меж ног промежность. И внутреннюю сторону ее Джейн девичьих бедер ног, стараясь разогреть любимую. И привести старался ее в чувство.

   Это самое жаркое место у человека. И тем более у женщины. И я стремился привести ее снова в чувства. Я хотел целовать ее грудь. Но, это было невозможно. Я не в силах был ее, теперь повернуть к себе. Лежащую и придавившую меня своей женской узкой девичьей спиной. Лежащей на мне. И, теперь кажущейся такой, невероятно тяжелой. Из-за потерянной мною большого количества собственной крови с простреленной насквозь автоматной пулей левой ноги.

   Я так хотел, сейчас целовать ее торчащие на груди соски, кусая их зубами. Зубами в этом бушующем ураганном океане. Торчащие, сквозь мокрый, прилипший лямочками и треугольными лепестками к ее той мокрой и холодеющей груди полосатый любимой купальник. Но, я лишь, мог дотянуться своими ледяными от холода воды губами до любимой отекшего от побоев лица. И сладостных окровавленных миленьких губ моей девочки Джейн. И, лишь, целовал черненькую загорелую под перепутанными мокрыми волосами девичью тонкую шейку и оголенные в раскрытом настежь ее изодранном легком гидрокостюме акваланга черненькие загоревшие в синяках от побоев плечи любимой. Вдыхая ее с наслаждением женский запах мокрого истерзанного мучителями и палачами тела. Запах такой приятный для меня. И по-прежнему сексуальный. Приводя меня, не смотря ни на что в любовный восторг.

  - "Моя, девочка! Моя, Джейн!" - думал я, глотая соленую летящую через нас и нашу яхту штормовую воду - "Я ни за, что не брошу тебя! Я умру вместе с тобой! Но, не брошу!".

   Я уже не обращал ни на что внимание. И уже не ощущал, даже океанской штормовой качки. И дикого сокрушительного ветра в брызгах летящих через нас и тонущую Арабеллу волн. Я упивался, снова неистовой любовью. Любовью, последней к моей любимой и прижавшейся в смертной уже агонии моей любимой. Не смотря ни на какую свою, тоже слабость и потерю крови. Я целовал ее и вдыхал все ароматы ее мокрого и соленого от океанской бушующей воды женского тела. Тела моей любимой красавицы Джейн.

  - Ты, даже, сейчас остаешься таким, какой ты есть любимый - простонала еле слышно она с закрытыми глазами. Прейдя в себя и чувствуя мои проникающие замерзшие от холодной воды мужские пальцы, шевелящиеся под ее лобком в ее промежности чрез плавки и низ гидрокостюма, промеж своих неподвижных полненьких раскинутых в стороны ног, ощущая мужскую массажирующую ее жаркое страждущее, всегда любви влагалище мою правую руку.

  - Наконец, ты пришла в себя, любимая - прошептал я ей, прижавшись небритой щекой к ее миленькой облепленной прилипшими черными локонами волос щечке.

  - Я не чувствую своих ног - помню, произнесла, мне еле слышно она - Что это, любимый? Я, ничего, там уже не чувствую. Я умираю? Я была без сознания? Да? - я еле разобрал те ее, сквозь шум ветра и волн в предсмертном шепоте вопросы. И слабые слова.

  - Не говори, так, любимая - произнес я ей, прижавшись колючей небритой щекой к ее девичьей щеке - Не говори так, слышишь меня. Не говори. Я буду до конца с тобой. Я умру сам ради тебя, любимая моя.

   Я прижимал любимую, захватив правую под лобком и влагалищем в гидрокостюме ее неподвижную правую ногу своей правой рукой, и прижимая к себе в бешенной штормовой качке.

   А, она уже практически не держалась. И, почти не шевелилась, лежа на моей груди спиной. Бессознательно, запрокинув мне на левое плечо свою черноволосую, слипшуюся сосульками длинных вьющихся змеящихся мокрыми локонами волос девичью головку.

   Она помню, повернув свою ту чернявую девичью головку, застонала еле слышно. Прижалась разбитыми в кровь губками к моим. Посмотрела на меня черными, как ночь печалью наполненными неразделенной любовью на искалеченном девичьем отекшем от побоев лице красивыми под черными бровями в черных ресницах глазами.

   Измученными и еле живыми.

   Она пришла в себя, и тяжело и прерывисто, задышала всей распахнутой настежь в изодранном ее мучителями легком гидрокостюме акваланга загорелой, почти черной девичьей мокрой в брызгах волн полной грудью.

  - Джейн, любимая - прошептал я ей. Прямо в ее маленькое любимой ушко. Под прилипшим вьющимся чернявым мокрым от воды по ее щечке и шейке височным длинным до самой ее нежной и трепетной девичьей груди локоном. Своими холодеющими от воды и потери крови мужскими любовника губами. Прикасаясь к золотой колечком сережке.

   - Джейн, миленькая моя, очнись. Не уходи от меня любимая - я шептал ей - Мы спасемся. Вот увидишь, спасемся. Скоро кончиться этот чертов шторм, и мы спасемся, миленькая моя.

   Она вдруг, словно услышав меня, громко и тяжко с надрывом застонала. И еле приподнявшись, вцепилась, судорожно своими маленькими девичьими пальчиками в бортовое леерное защитное ограждение левой загоревшей до черноты обнаженной до плеча рукой. Смогла в последнем своем рывке, оттолкнуться от него, переворачивая свое уже, почти совершенно бесчувственное обескровленное девичье тело. Громко и надрывно простонав, она сумела все же, повернуться ко мне. Перевернуться и прижаться своей, практически голой полной женской истерзанной побоями, как и ее милое личико в раскрытом настежь от самого верха до пояса гидрокостюме грудью. Переворачивая недвижимые свои отключившиеся уже совсем бесчувственные полненькие и черненькие от плотного загара в плотно облегающем гидрокостюме изумительной красоты женские босые с маленькими хорошенькими онемевшими пальчиками ножки.

   Это был единственный такой ее рывок. Сумевшей, каким-то образом еще сохранить свои последние уходящие безвозвратно жизненные силы и сделать это. Возможно, это я, разогревая ее таким вот образом, сам слабея и чуть не теряя сознание, смог сделать это.

   Джейн перевернулась в последнем своем рывке, и на ощупь смогла перехватиться за леерное ограждение правой в ссадинах и синяках загоревшей до черноты, как и все ее тело, голой рукой. Положив на меня свое девичье молодое раненое тело. Уткнувшись, торчащими сквозь мокрый тонкий цветной полосатый лифчик купальника груди сосками в мою мужскую грудь.

   Она, подняла с трудом надо мной свою чернявую с растрепанными мокрыми, перепутанными сосульками волосами миленькую девичью головку. Накрыв свисающими длинными своими мокрыми и слипшимися, вьющимися, словно черные морские змеи в морской холодной штормовой воде волосами мне все мое лицо.

   Опустила свою искалеченную и отекшую в синяках девичью головку к моему мокрому в воде лицу. Уткнувшись миленьким маленьким своим Джейн носиком мне в правую щеку.

   И, снова впилась как пиявка своими обескровленными немеющими уже бесцветными, как и у меня, губами в мои мокрые от соленой штормовой воды губы. Обняв из последних сил, левой, мокрой голой рукой меня за мою шею. Обвив бесчувственной уже рукой вокруг воротника моего гидрокостюма. И прижав мою голову к ее запястью. Холодному как лед голой малоподвижной и слабой девичьей руки.

   Вцепившись, словно в порыве последней страстной любви. В мои на голове сжатыми в мертвой хватке любовницы ее пальчиками мокрые русые выгоревшие на солнце волосы. И прижимая мою голову к своему девичьему лицу. Не отпуская уже меня. Прижавшись всем своим истерзанным, в истерзанном гидрокостюме девичьим телом к телу своего тоже умирающего в Тихом океане любовника. Словно, снова защищая меня. Защищая от безумной неуправляемой и все пожирающей штормовой стихии. Закрыв свои черные, как беззвездная темная ночь красивые, полные преданной неразделенной любви и печали глаза. Она, только шептала, мне тогда, оторвавшись от поцелуя - Любимый, любимый.

   Джейн, уронила свою мокрую от воды в слипшихся и перепутанных длинных черных как смоль вьющихся змеями волосах головку мне на плечо и уже не в силах больше подняться.