Джейн умирала. И я ничем ей не мог помочь.

   Она, прижалась ко мне своими избитыми в кровь молодыми моей любовницы, леденеющими губками. Накрыв волосами меня словно черным зонтиком. Прижавшись своей щекой к моей небритой мужской щеке девичьим лицом. Ее мокрые черные волосы укрыли просто наши лица, и они словно срослись воедино в тесном любовном объятии друг к другу.

  Я до сих пор помню, как они прилипли мокрые в ручьях текущей холодной как лед воды, к моему мужскому лицу. Накрыв всю голову. И я, видел, теперь только Джейн ее черные как бушующая эта кошмарная океанская ночь глаза. Снова открытые, и смотрящие на меня. Прямо в упор. Смотрящие в мои синие, такие же полные страданий и тоски глаза.

   Я и сейчас, помню эти ее черные цыганские гипнотические двадцатидевятилетней американки глаза, смотрящие в мои глаза русского тридцатилетнего моряка, неотрывно и, почти не моргая. Ловящие, моих глаз малейшее движение. Эти ее черные как бездна океана глаза. Еще живые и измученные, и смотрящие в мои такие же глаза.

   Она смотрела в то, что безумно сейчас любила. И, прощалась со мной, истекая кровью. И, не говоря практически ни слова.

   Помню ее губы, слившиеся последний раз с моими, в том последнем поцелуе.

   Наши мокрые лица и головы соединились в тесном объятии, прижавшись щеками, друг к другу. И, казалось, мир замкнулся и соединился в этом посмертном последнем соприкосновение двоих гибнущих в неистовой стихии влюбленных.

   Я действительно уже не ощущал удара волн и бушующей океанской стихии, словно отгороженный от всего этого какой-то защитной стеной. Стеной, которую создала моя умирающая на моей груди моя красавица любовница Джейн. Возможно, от обилия потерянной крови, я и сам уже уходил вместе с ней в мир иной. Или тонул вместе с нашей Арабеллой, погружаясь в бездонный глубины Тихого океана.

   Так или иначе, но я не ощущал ничего больше. И, только чувствовал прижавшуюся ко мне под черными, прилипшими к моей голове Джейн мокрыми в ручейках воды, извивающимися локонами как змеи волосами девичьей головы ее миленькую холодную щечку. И не чувствовал уже больше ничего, кроме этого.

  Я потерялся во времени и в пространстве. Я не видел ничего, кроме ее черных латинки красавицы глаз. Ничего. Даже над нами наступившего нового утра. Утра нового наступающего дня. Двенадцатого дня нашей преданной и безграничной любви и гибели в Тихом безбрежном океане.

   Только ее моей красавицы и любовницы Джейн ее черные, но еще живые подвижные, полные печали и тоски, любящие меня глаза.

   ***

   Арабеллу накрывало волнами.

   Одна, за одной. Они перекатывались через нас и из красного дерева ее палубу. Заливая яхту через открытые оконные иллюминаторы верхней палубной надстройки. Бушующая океанская штормовая холодная вода заливала каюты и коридор. Заливала все помещения внутри Арабеллы. Камбуз и душевую с туалетом и все жилые и нежилые каюты. Заливала трюмы нашей яхты . И Арабелла тонула, захлебываясь, как и мы беспомощно в волнах. Вода заливалась через люки технического с водолазным оборудованием трюма и двигательной установки. Незакрытые все двери и переборки в корпусе нашей гибнущей яхты, топили ее практически на ровном киле. Оторванные мокрые кливера упорно тащили Арабеллу к неминуемой гибели. И нас вместе с ней. Волнами нас уносило все дальше от затонувших останков черной гангстерской яхты мистера Джексона. И мы не могли ничего поделать, только ждать окончания своей скорбной участи.

   Это был наш конец. Конец двоих влюбленных в открытом океане.

   Наша яхта Арабелла, потеряла носовые паруса. И, теперь ее накрывало штормовыми волнами. Все рушилось на глазах.

   Мы оба раненые, были ослаблены большой потерей крови и тяжестью своего пулевого ранения. И не в силах уже были подняться на ноги. И хоть, чего-нибудь сделать для спасения случившейся ситуации, и спасения нашей яхты Арабеллы.

   Мы, вцепившись в бортовые леера ограждения левого борта, и друг в друга, просто лежали, теперь на самой из красного дерева скользкой от нашей текущей из-под нас крови и воды палубе. И Арабелла, просто тонула. Тонула в Тихом океане за тысячи верст и миль от любой суши, и за сотню верст от тех гибельных каменистых островов.

   Все нейлоновые с металлической сердцевиной троса, натянутые под весом мокрых кливеров и плавающих далеко за бортом, теперь по носу нашей яхты, разворачивали постоянно нашу Арабеллу бортом против волны, и яхту заливало целиком. И, Арабелла была обречена, подымаясь и падая на огромных океанских волнах.

   Она тонула, заливаемая штормовой водой.

   Яхту швыряло как скорлупку по бурлящим и бушующим штормовым волнам, и она была неуправляема.

   Нужно было к штурвалам. Нужно было запустить двигатели Арабеллы. Но, я выбился уже из своих сил. И обессилел от потери крови. И только и мог, что держать еще свою любимую. Обхватив за тонкую, снова талию, прижавшись плотно к боровым леерам ограждения.

   Нужно было срезать оборванные из металлизированного нейлона троса плавающих в воде носовых больших треугольных парусов. Но, это было невозможно сделать обычным подводным ножом. И в таких условиях, в каких мы оказались.

   Единственное, что можно было сделать, это встать у рулей и пытаться держать яхту по направлению к волне. Держать весь шторм, стараясь удерживать ее на этом курсе.

   Нужно было теперь, все делать вручную. Включив оба двигателя на полную мощность. И рулить на волну, иначе конец. И этот конец уже был близок.

   Но, мы не могли сделать ничего. Мы только лежали в брызгах дикого летящего с черных небес проливного ливня, и грохочущих штормовых семибальных волн. Падая и взлетая на волну. Казалось под самое штормовое утреннее небо, и быстро падая, как в водную черную бездонную пропасть. Прижавшись, друг к другу у бортового защитного ограждения нашей тонущей в штормовых волнах яхты. Держась из последних сил за леера руками. Истекая собственной теплой по мокрой из красного дерева палубе кровью, раненые и даже, наверное, радовались смерти. Такой вот смерти. Смерти вдвоем. Прижавшись плотно, друг к другу. Не разделенные, даже морской стихией. Под пролетающими над нами брызгами бушующих океанских соленых волн. И качающейся высокой единственной мачтой нашей Арабеллы. Под приспущенными и обвисшими, почти до ее из красного дерева палубы, изорванными неуправляемой морской стихией парусами. На нейлоновых металлизированных крепких канатах, гремящих стальными на ветру и волнах креплениями. Разбитые об волны рули яхты были заклинены. И, разбито все управление двигательной установкой. А, на высокой качающейся над тонущим корпусом круизной мореходной яхты мачты, торчала ее антенна и выдавала сигнал SOS! в автоматическом режиме с рации в компьютерном отсеке за винным разбитым в дребезги шкафом. В перевернутом, вверх дном и залитом до потолка уже, как и длинный трюмный коридор, и все отсеки и трюмы, океанской соленой холодной штормовой водою главной каюты Арабеллы. Сигнал бедствия запущенный мною перед спасением моей любимой Джейн.

   Он сработал. Сработал наконец-то. И я, словно проснувшись, услышал этот звук, словно через саму залитую океанской водой палубу. Отчетливое SOS! Которое пробудило меня. Возможно, я уже умирал, но услышал его и пришел в себя. Я, услышал его со всех сторон, громко и четко, сквозь грохот неуправляемой бушующей стихии. Стихии желающей проглотить нас. Проглотить вместе с нашей яхтой Арабеллой. Но, Арабелла не сдавалась. Ее с топливом для двигателей запасные баки по бортам не давали яхте быстро тонуть, сохраняя ее плавучесть.

   Двигатели нашей яхты молчали, и стояли на месте пятилопастные пропеллеры. И, хотя, корпус Арабеллы уже был скрыт полностью водой. И над длинной, палубной иллюминаторной залитой до открытых и разбитых волнами окон. Над переливающейся уже через нас океанской штормовой водой, торчала вверх со свисающими уже в саму воду мокрыми изорванными ветром большими треугольными парусами ее, так и не сломленная чудовищной тихоокеанской стихией единственная мачта.