Влади, не без лёгкого налёта ностальгии вспомнив все свои занятия с Деметрикусом, вперилась взглядом в зрачки Фифи, которая тут же умолкла и безвольно приоткрыла рот.
— Джозефина, послушай меня, — тихо начала Владлена, проверяя на прочность свои чары, — сейчас мы поднимемся ко мне на второй этаж, где ты не произнесёшь ни звука и беспрекословно подчинишься мне. Там ты приведёшь себя в порядок, а далее я скажу, что тебе нужно будет делать.
Владлена встала — встала и Фифи. В этот момент она больше всего напоминала зомби преданно смотрящего в глаза своего господина. Без особых происшествий они добрались до спальни Владлены, где та незамедлительно отправила бродяжку в ванную, снабдив предварительно её большим полиэтиленовым пакетом для лохмотьев и чистым бельём из своих запасов. Сама же ведьма занялась поисками книжицы, что ей давал учитель сперва на время, а затем и вовсе подарил.
Внешне книжка напоминала тетрадь в кожаном переплёте, но на самом деле она являлась большой ценностью, поскольку была посвящена мало изученному явлению метаморфии. Магов метаморфов было чрезвычайно мало, а в лысегорском сообществе их и вовсе не наблюдалось, лишь Мари-Бетти-Анита была исключением из правила, что, впрочем, это самое правило и подтверждало. Вся сила метаморфов заключалась в том, что они были способны принимать почти любой облик, будь то даже животное или предмет. Больше эти маги ни на что не были способны. Даже предметы, концентрирующие магическую силу, как-то: волшебные палочки, перстни, посохи — ничем не могли им помочь. И теперь Владлена хотела воспользоваться опытом метаморфов, чтобы спасти себе жизнь.
Только спустя час из ванны вышла наконец Фифи. Казалось, она стала ещё безобразнее, чем была до того. Синяки и кровоподтёки открылись, какие-то странные царапины на руках и ногах припухли, жидкие мокрые волосы облепили череп.
— Сядь на кровать, — дрогнувшим голосом произнесла Владлена, — а теперь держи, выпей, — и она протянула Фифи стакан, наполовину заполненный мутноватой жидкостью.
Джозефина беспрекословно повиновалась и залпом выпила содержимое, нимало не поморщившись. Прошли какие-то десять секунд, показавшиеся Влади десятью днями, как Фифи повалилась на вправо, закатив глаза. Стакан выпал из рук бродяжки на пол, но не разбился. Владлена сглотнула липкий комок. Даже не вздрогнув, выдернула из своей головы пару волосков, положила их на патлы Фифи, не без брезгливости дотронулась до бродяжки пальцем и проговорила наскоро придуманное по шаблону и выученное заклинание:
— Повернулась я к древним лицом,
Тёмный лик чтоб его озарило,
Чтоб подарен он был перед сном
Той, кто его никогда не носила.
Но не только лицо — всё должно быть иным,
Точь-и-в-точь, как моё отраженье,
Всё должно быть Владлены, всё должно быть моим,
Но не моё вдохновенье.
Влади почувствовала, что с её тела словно сделали слепок, а в следующее мгновение увидела, что её копия лежит на кровати. Дрожь пробежала по телу девушки. Ведомая неким ранее неизвестным ей порывом, Владлена суеверно перекрестилась, словно не она была виновницей произошедшего. Она резко повернулась и подошла к столу. От волнения немного покусав ручку, брюнетка написала на обрывке бумаги следующее: «Я не могу больше так жить. Бытие потеряло всякий смысл без любимой сестрички. Но не ищите Мари, это бессмысленно. Не вините себя в моей смерти, мои дорогие! Папочка, Лиззи, я вас очень люблю, и всё же… Прощайте!.. Хотя это ещё не всё. Моя последняя воля — не вскрывайте моё тело. Я не собираюсь загадывать загадок — это цианистый калий. Владлена».
Влади перечитала послание и суеверно вздрогнула: нехорошо всё это!
* * *
Печальная процессия двигалась вглубь светлого кладбища. Открытый катафалк, за которым шли полсотни человек, вёз тело обворожительной даже в своей смерти брюнетки. Прямо за автомобилем шёл, едва перебирая ногами, довольно высокий красивый мужчина средних лет, такой же смуглый, как и лежащая в гробу девушка. Его сопровождала сухощавая блондинка, которая постоянно тихо всхлипывала. По ней было видно, что последние трое суток она едва ли спала. Чуть поодаль двигался невысокий полноватый человек, то и дело недоверчиво посматривавший на катафалк. Остальной массой людей были те, кто пришел на похороны по большей части из любопытства.
«Хм… А я думала, что на моих похоронах будет максимум пять человек, — думала, сидя за дальними памятниками Владлена, вооружённая биноклем. — Бедная Лиз! Вот кого мне больше всех жаль! И папа. Бедные! Но… но назад дороги нет…»
— А ты молодец. Всё правильно сделала, — разрезал воздух голос Аниты.
Владлена лениво взглянула направо. Она была готова поклясться, что мгновение назад здесь никого не было. Впрочем, она не удивилась.
— Мне пришлось сослаться на тебя, — проговорила Владлена сквозь зубы.
— Оу! Надо же! Делаешь мне честь, вспоминая обо мне!
— О таком не забудешь! — зашипела Владлена, но, вновь обернувшись в сторону сестрички, уже никого и ничего не увидела, кроме старых могил, заросших терновником. Она вновь обернулась на процессию, остановившейся у выкопанной уже могилы и невольно вздрогнула: немного поодаль от основной массы людей, стояли Аскольд, Анита и Натали. Последняя, облачённая в строгий чёрный брючный костюм и крошечную чёрную вуальку, постоянно вздыхала и промокала платочком сухие уголки глаз.
Владлена сглотнула комок в горле, запрятала чёрную косу под бежевый плащ, посильнее надвинула на глаза коричневую шляпу с огромными полями и, как ни в чём не бывало, прошла мимо любимых родственников и тела Джозефины.
* * *
В доме Курт было необычно тихо. Вот уже неделю никто не заводил старинные напольные часы, стоящие в холле. Без их звона коттедж начал напоминать светлый склеп.
Дэниел находил утешение в работе, где был готов ночевать, Элизабет — в Анне. Только эта четырёхмесячная крошка была её последней радостью, которой Лиз отдавала все свои силы и всю любовь, заготовленную ещё на двух девочек, что так быстро и так странно исчезли из её жизни. В эти дни она стала почему-то особенно часто вспоминать свою недавнюю знакомую Беатрис Розерфи, которая сумела чудесным образом больше полугода назад морально воскресить Владлену. Элизабет то и дело доставала из записной книжки бумажку с номером телефона психолога, но почему-то так и не решалась позвонить. Либо не было на это времени, либо Лиз почему-то начинало казаться, что у неё нет морального права так убиваться над девушкой, которую она, по большому счёту, и не знала, что лучше бы она потратила силы, которые тратит на слёзы, на то, чтобы привести в норму Дэниела.
Каждый день стал заходить мистер Риддл. Он подолгу разговаривал с Элизабет, искренне умилялся малышке Анне. Приходил он вечером, когда Дэн ещё сидел в офисе, но Лиз уже валилась от усталости и просто сидела, подрёмывая, у колыбели своей дочери. Это стало словно каким-то ритуалом: мистер Риддл без спросу заходил в дом № 19, поднимался на второй этаж и заходил в бывшую комнату Мари, где в это время неизменно находилась Элизабет. Он пододвигал поближе к женщине ещё одно кресло, недолго молчал, а затем что-нибудь тихо, ненавязчиво рассказывал, говорил, как тихое ненадоедливое радио на кухне. Так и в этот день он пришёл.
Мистер Ричард Риддл сел в кресло, внимательно посмотрел на осунувшееся лицо Элизабет, с удовольствие отметил, что Анна дремлет и тихо заговорил:
— Как видишь, Элиза, жизнь продолжается, мы сами её творим. Твоя дочь — ярчайшее проявление этой жизни. Анна прелестная девочка. Это видно уже сейчас. Словно душа Мари вселилась в неё…
Элизабет подняла на мистера Риддла удивленный взгляд, словно говоря: «Но ведь Мари жива!!»
— Не спрашивай у меня, почему я так говорю. Но Мари умерла для всех нас, больше нет той крошки Мари. К сожалению, это свершившийся факт. Если Владлена умерла физически, то Мари — духовно. Но надежды на лучшее есть? Верно? — и он недвусмысленно улыбнулся Анне, которая также улыбнулась другу семьи беззубым ротиком.