Ожидание имеет свойство тоже порой становиться мучительным в зависимости от игры сомнений и нетерпения в душе заключённого. Время то тянется, то летит, дни и ночи обретают причудливую амплитуду. Подземные инженеры тем временем тянули линию труб воздухоснабжения тоннеля из проверенной марки поливинилхлорида, от входа до выхода, вдоль узкоколейной ветки, проводили испытания вентиляционной системы, закачивали кислород из сети равномерно размещённых баллонов, откачивали углекислый газ через фильтры очистки. Так прошло почти полтора года. Монтесума ждал, сомневался, но продолжал надеяться. Он не мог в точности знать о том, что проект находится на стадии завершения, но по ночам ему чудилось копошение невидимых землекопов глубоко под полом. Именно в те ночи они действительно выдалбливали ступени для спуска в тоннель из лаза под его камерой. Оставалось расковырять двенадцать сантиметров бетона непосредственно под душевой.

Поначалу, раз в неделю к нему в камеру приходил штатный психолог, задававший идиотские вопросы, чтобы залезть поглубже к нему в душу, вытащить на свет «подавленного», как он говорил, «эмбриона законопослушного гражданина» или же выведать его самые сокровенные мысли и планы. Поначалу этот самодовольный господин забавлял Монтеса, но, чем больше времени он проводил в одиночном заключении, тем более и более неуместными ему начинали казаться эти визиты. Настал момент, когда душеспасительные беседы психолога, его наивные методы промывания мозгов, уже раздражали его до такой степени, что он чувствовал непреодолимую тягу растерзать его на части голыми руками, загрызть зубами, всякий раз, когда тот напыщенно произносил свои заученные фразы о социальной реабилитации или заводил россказни о «раскаявшихся» мафиози, которые, по его информации, обрели беззаботную и счастливую, жизнь. Когда подвернулся случай, Монтес не преминул сообщить психологу о том, что время от времени испытывает в его присутствии подобные позывы. К его вящему облегчению, визиты психолога прекратились сразу же после этого признания.

Вся его жизнь сейчас протекала под линзой видеокамеры, на глазах у недремлющего наблюдателя из службы охраны. Приходилось контролировать каждое своё движение, каждый мускул своего лица, нельзя было допускать каких-либо отклонений от обычного поведения узника одиночной камеры. Если он вставал, чтобы пройтись, то не чаще, чем обычно вскакивают остальные заключённые, чтобы нервно посеменить по камере, через строго отсчитанные интервалы. Поэтому, когда настала, наконец, долгожданная минута намеченного побега, он выждал какое-то время, прежде чем подойти к душу с рубашкой в руке, якобы для того чтобы простирнуть её, как это обычно здесь делалось. Но как только он шагнул за незримую границу, отделявшую его изображение на экране от «слепого угла» линзы, где оно пропадало, все его движения вдруг обрели лихорадочный и нервный оттенок. Включив воду и присев на корточки за перегородкой, он сосредоточенно простукивал костяшками пальцев цементный пол, до тех пор, пока не отыскал гулкий отзыв полого пространства. Выскребая ногтями мокрый цемент, он ловко подцепил и приподнял плиту, это был искусно выпиленный люк. В лицо ему дохнуло сырым воздухом подземелья. Уходившая глубоко вниз вертикальная скважина с приставленной к ней деревянной лестницей вела в ход, освещённый слабо мерцающим электрическим светом. Он завалил за собой лаз плитой, быстро слез по лестнице и стал бегом спускаться в нижнюю галерею по выдолбленным в породе ступеням, разбивая по пути лампочки поднятым с земли булыжником. Так он вышел к горизонтальному гроту с убегающими вдаль путями узкоколейки. Последние недели он тренировался и готовился к кроссу, но, на дне он обнаружил приятный сюрприз от своих друзей – припаркованный рядом с брошенной вагонеткой мотоцикл с ключом зажигания в замке. Он вскочил в седло, включил ногой передачу, повернул ручку управления. Из–под колёс прыснуло комьями грязи. Спустя мгновение одинокий беглец растворился в сыром мареве тоннеля. Когда он трогался с места, охранник ещё не успел заметить аномалий в наблюдаемой камере – заключённый, по идее, мылся и стирал вещи в душевой, которая была вне поля зрения видеокамеры. На это всегда уходило несколько минут.

Семнадцатая глава.

ИСПОВЕДЬ В МЕХИКО

Лунный пейзаж вокруг становился всё более нереальным, по мере того как белёсые волны бескрайних пустынь с зияющими котлованами кратеров прирастали каменистыми холмами, рифлёными глыбами тысячников, пока, наконец, не показались на горизонте заснеженные вершины легендарных вулканов Попокатепетль и Истаксиуатль, этих ацтекских Ромео и Джульетты. В безоблачном багрянце предзакатного неба гордо реял, уверенно раскинув свои мощные крылья, андский кондор. Сегодня его абсолютно не тревожил хищный клёкот огромного местного беркута, летавшего из стороны в сторону на меньшей высоте, зорко высматривавшего добычу на земле и камнем пикировавшего вниз, чуть только незадачливый тушкан или скользкая змея подавали любые, пусть еле различимые признаки жизни.

Остановив дядюшкин джип на обочине одной из горных дорог, Пако вылез из машины и, усевшись на капот, в молчаливом благоговении созерцал открывшуюся перед ним живописную панораму, заворожённый её непередаваемой словами красотой, глубоко отзывавшейся в его простом сердце. Из вершины Попокатепетля валил густой белый дым, словно из трубы Сикстинской капеллы в последний день конклава кардиналов. До слуха Пако доносились отдалённые раскаты грохота, сопровождавшего выбросы золы и пепла из его горластого и жаркого жерла. По контрасту со своим бушующим, темпераментным мужем Попо, нежно прильнувшая к нему гора Истаксиуатль сохраняла безмятежное спокойствие. В расстилавшейся под ними долине сверкало бесчисленное множество огоньков огромного мегаполиса, вдвое или втрое превышавшего размеры родного для Пако Лос-Анджелеса. Он знал, что некогда, до прихода конкистадоров, этот великий город был окружён зеркальной гладью необъятного озера, по которому мирно дрейфовали плавучие сады, кормившие древний благородный Теночтитлан, эту Венецию древних ацтеков.

Мехико представлялся ему полным незримых потоков энергии, выгодных сделок, динамичных альянсов, немыслимых взлётов и сокрушительных фиаско. В Мехико его тоже ждали возможности – если он справится с дядиным заданием, он сможет довершить, наконец, свою праведную месть, наказать того, кто покушался на его жизнь, но главное – воздать должное своей уличной репутации и разом погасить все задолженности по её вездесущим векселям. Кроме того, в Мехико его ждала новая встреча с прекрасной кузиной, в этом он уже нисколько не сомневался.

Между тем, если бы ему довелось убедиться в ответной симпатии Марьяхи, или, по крайней мере, в её интересе к нему, он бы, наверное, запел от радости. У неё и в самом деле в эти дни всё не выходило из головы магическое тепло, лучившееся из его глаз, когда он смотрел на неё.

Пако сел за руль и решительно направил плавный бег машины в сторону городской черты. Предстояло серьёзно поработать, и поэтому важно было не потерять должный настрой и собранность, не отвлекаться на сентиментальные фантазии. Достигнув центра города, как было условлено, он сделал пустой прозвон с нового телефона и через десять минут получил сообщение с адресом: пасео де ла Реформа, напротив Национального музея антропологии. Он не без труда нашёл указанное место, успев не раз обматерить бестолковый «том-том», продолжавший отдавать бессмысленные указания вроде «через сто тринадцать метров повернуть направо на перекрёстке», когда на самом деле стоило повернуть налево, чтобы запарковаться и пройти три шага до места встречи. Дядя Фелипе уже ждал его, сидя с газетой на невысокой чугунной скамеечке напротив входа в музей. Взяв племянника под руку, он предложил ему пройтись по парку, вдоль набережной озера Чапультепек. Углубившись в парк и неспешно прохаживаясь по тенистым аллеям, усаженным стройными рядами раскидистых деревьев уисаче и далее по берегу среди зарослей высокого кустарника хара с белеющей россыпью его благоухающих цветов, он, наконец, посвятил племянника в свой хитрый план.