С весною усилилось прибытие войск в Севастополь. Когда гусарский герцога Лейхтенбергского полк вступал в город, светлейший выехал к нему навстречу. Командир полка Халецкий, узнав князя издалека, молодецки подобрав лошадь, лихо, в лансадах, подскакал к князю. Он произвел на светлейшего приятное впечатление и князь громко поздоровался с полком. Гусары грянули дружно и с того времени он полюбил этот полк, хотя и неопытный, еще незакаленный, но хороший полк, полный рвения и готовности. В день встречи лейхтенбергцев, князь ехал рядом с полком; Халецкий, рисуясь на борзом коне, представлял его светлости эскадронных командиров поодиночке. Светлейший был видимо доволен. После холодности моряков, ему особенно отрадно было видеть сочувствие к себе войск.

Начальников прибывавших частей войск светлейший в первый же день прибытия приглашал к обеду, сажал возле себя, расспрашивал их, беседовал с ними и потом делал о них почти безошибочное заключение. Не утомляя солдат смотрами, князь зорко всматривался в их быт, вникал в дух полка, верно оценивал его достоинства. Солдатами он вообще был доволен; командирами — не всегда.

3-го июня, в обеденную пору, когда мы были за столом, кто-то внезапно прибежал сказать, что невдалеке крейсируют три неприятельских парохода. Князь вскочил из-за стола и тут же, сколько мне помнится, вошел Корнилов и стал просить князя разрешить ему выйти с шестью пароходами атаковать неприятельские крейсера. Все мы отправились на кровлю библиотеки (или «на библиотеку», как говорили севастопольцы), откуда постоянно делались наблюдения над морем.

С библиотеки князь увидал, что неприятельские пароходы — больших размеров, и советовал Корнилову не выходить в море, чтобы не подвергать сравнению наши паровые суда с большими неприятельскими и тем не обнаружить недостатков первых. Корнилов — человек пылкий — настоял на своем. Уважая отвагу адмирала, светлейший дал ему свое дозволение, не разделяя однако же его надежд… Корнилов дает сигнал и спешит ударить на пароходы; князь остался на библиотеке. Пароходы вышли и, в сравнении с неприятельскими, показались нам еще меньших размеров. Светлейший тревожно следил за ходом дела, угрюмо ворчал… но когда пароходы союзников, не принимая боя, увели наших на горизонт, а наши, после перестрелки, повернули назад, светлейший только сказал мне:

— Пойдем пить чай.

Подали чай. Князь сел на одном конце балкона, я на другом; он молчал. Этим временем пароходы вернулись, бросили якорь, и Корнилов поспешил в Екатерининский дворец. Только что князь вышел в залу, чтобы встретить адмирала, как тот, в свою очередь, стремительно распахнул дверь и, не переступая порога, громко и с горячностью произнес:

— Вы правы, ваша светлость! У нас нет пароходов… Они нас не подпустили, да и борта у них настолько выше наших, что сцепиться невозможно!

Лето шло. Оборонительная линия была сомкнута и вооружена; изыскивались средства, чтобы ее еще по возможности усилить; работы продолжались. Тут кстати прибыл к нам гость — инженер, явился к светлейшему и с первой же встречи расположил его в свою пользу. Гость этот был саперный подполковник Тотлебен.

В южной армии Тотлебен состоял при генерале К. А. Шильдере и после его смерти, будучи свободен и не получая определенных занятий у кн. М. Д. Горчакова, отпросился в Севастополь «посмотреть, — как он сам мне рассказывал, — вооруженную крепость, ожидающую неприятеля, чего никогда еще не видал». Кто знает Тотлебена, кому известна его любознательность, тот не усомнится, конечно, что намерения этого инженера не имели иной цели, кроме той, которую он мне высказал. Зная военные способности князя Александра Сергеевича, Тотлебен говорил мне, что приехал у него поучиться и высказывал это чистосердечно.

Тотлебен прибыл в Севастополь 10-го августа и просил у его светлости позволения осмотреть укрепления во всех подробностях; любовью своею к науке он заинтересовал князя, который выразил ему свое расположение еще и за то, что Тотлебен был преданным и любимым сподвижником покойного Шильдера, которого светлейший знал за способнейшего инженера и глубоко уважал. Здесь замечу, что князю очень хорошо было знакомо инженерное дело; он любил его, интересовался им всегда, был в курсе производства инженерных работ во всём свете и обладал в своей библиотеке редким собранием древнейших и новейших книг по части инженерного искусства.

По уходе Тотлебена, что было уже в сумерки, князь послал за мной.

— Сюда приехал из южной армии, — сказал мне князь, — саперный офицер и очень мне понравился. Он там состоял при Шильдере и, кажется, был его любимец, что само по себе уже выгодно его рекомендует. Кроме того, он по фамилии Тотлебен, а я знаю, что был на Кавказе генерал Тотлебен — очень практичный и способный человек: он там провел войска по такому пути, которого теперь и отыскать не могут[1]. Об этой заслуге своего предка приезжий Тотлебен и не знал, но ему очень лестно, что они родственники. Ты сходи к Тотлебену; он остановился в номерах гостиницы; познакомься, он тебе понравится. Предложи ему мою лошадь и завтра же поезжай с ним; покажи всё по порядку.

Я исполнил приказание князя: познакомился с Тотлебеном и на следующий день мы начали объезды по оборонительной линии, от 6-го бастиона. На первый случай ездили до обеда, но осмотрели немного, потому что Тотлебен, не торопясь, вникал во все подробности произведенных работ. Посвященный во всё, что было у нас по этой части сделано, и будучи хорошо знаком с местностью, противолежащей нашей оборонительной линии, я объяснял моему спутнику всё то, что знал. Внимание, с которым Тотлебен меня выслушивал, обстоятельные его расспросы, уважение и доверенность, выказываемые им к познаниям князя Меншикова в инженерном искусстве, всё это расположило меня в его пользу. Возвратившись с первого объезда, я поспешил передать князю о впечатлении, произведенном на меня Тотлебеном, прибавив к тому, что наш гость непохож на тех инженеров, которые были тогда в Севастополе: он, в случае надобности, не станет ожидать разрешений от строительного департамента на производство тех или других экстренных работ в военное время, а сумеет найти сподручные к ним средства. Это последнее обстоятельство особенно порадовало князя.

Поручив мне продолжать знакомство Тотлебена с интересующим его предметом, князь уволил меня от сопутствия его самого в ежедневных поездках. Так, в течение целой недели, мы с Тотлебеном объезжали оборонительную линию. Он не раз бывал приглашаем светлейшим к обеду, во время которого и сам гость успевал всё более и более снискивать расположение князя. Наконец светлейший, убедись, что Тотлебен достаточно посвящен в предмет, сам повторил с ним осмотр всей оборонительной линии с моря и с сухого пути и, сообразив, что Тотлебен будет ему весьма полезен, предложил ему остаться при себе, выразив надежду, что князь Горчаков препятствовать этому желанию не будет. Тотлебен изъявил со своей стороны полнейшую готовность состоять при светлейшем, причём шепнул мне, что главнокомандующий южною армиею не жаловал Шильдера, а по нём и им, Тотлебеном, не подорожит. Так и вышло: лишь только князь написал об этом предмете Горчакову, как тот выразил совершенное свое согласие.

Посвятив нового нашего инженера во все подробности произведенных работ, светлейший поспешил дополнять и усиливать их, пользуясь содействием и услугами Тотлебена. Наконец, придумано было, на Зеленой горе, вне севастопольских укреплений, устроить редут, для тресировки которого, 31-го августа, князь с Тотлебеном въехал на эту гору и при себе приказали его разбить. На следующий день после расстановки рабочих, предположено было начать осмотр местности, лежащей впереди оборонительной линии. К сожалению, я не успел показать Тотлебену окрестностей Севастополя, так как 1-го сентября получено было известие о появлении неприятельского флота с десантом.

Изучая устройство оборонительной линии, Тотлебен ознакомился и со всеми затруднениями, которые встречал светлейший; при этом он не один раз выражал свое удивление тому, что князь еще успел так много сделать. Линия была сомкнута и посильно вооружена; все более доступные места были означены возведением усиленных батарей; самое же главное — линия была обдумана и очерчена так, что впоследствии оставалось только возвести на ней то, чего не успел возвести светлейший. Сочувствуя князю, Тотлебен указывал ему на подручные средства, которыми в минуту крайности можно будет произвольно воспользоваться, и вполне сознавал, что князем было сделано всё то, что только можно было придумать для предупреждения внезапного нападения неприятеля на Севастополь. Со своей стороны, Тотлебен предполагал начать с того, чтобы осыпать землею каменные завалы.