Химона я нашел возле маленькой хижины. Он варил похлебку из моркови и брюквы.

- Здравствуй, брат, - сказал я, подходя к нему.

Монах-земледелец был все еще крепок. Он давно потерял все зубы, поэтому выглядел старше своих лет.

- Садись, шалопай, - сказал он и похлопал по маленькой деревянной скамейке.

Когда книжники поняли, что я не гожусь для того, чтобы переписывать священные тексты меня отправили помогать Химону. Работа на огороде считалась тяжелой и грязной, поэтому послушники воспринимали ее, как каторгу. Мне было не привыкать возиться в земле и, хотя здесь я тоже не прижился, но сохранил с монахом дружеские отношения. Несмотря на то, что Химон обломал о мою спину не одну хворостину я был по-своему к нему привязан.

- Это тебе, - я сел и протянул ему лепешку.

- Вот спасибо, - обрадовался монах, - похлебку будешь?

- Буду.

Он знал, что я всегда хочу есть. Кормили в монастыре плохо. Послушник должен в первую очередь заботиться о душе, а не о собственном брюхе, но моему телу было мало одних молитв и миски жидкого супа. Если бы я не принес с собой лепешку Химон не пригласил бы меня за стол. Старик не отличался гостеприимством, но понимал, что, если сейчас не угостит меня, в следующий раз я приду с пустыми руками. Наливая похлебку в деревянную миску, он зорко следил за тем, чтобы мне досталась одна вода без гущи.

- По делу пришел или как? - спросил он не раньше, чем выхлебал половину своей миски.

- Ты много знаешь о кочевниках. Скажи они могут напасть на монастырь?

Химон утвердительно кивнул головой.

- Могут. Всегда могли.

- Но ведь у нас с ними мир.

Монах долил себе похлебки и зачавкал разваренной брюквой.

Я терпеливо ждал.

- Для них мира нет. Степь любит войну. Она ей живет.

- А они смогут захватить монастырь? - спросил я.

- Конечно.

- Но ведь владыка нанял стражников.

- Мусор, - проворчал монах, доел остатки супа и облизал ложку, - не солдаты, а ботва. Хотя от ботвы тоже может быть толк, - Химон шмыгнул носом и с тоской посмотрел на пустой котелок, - но от этих вояк толка не будет.

Я надолго задумался. Все, что говорил монах подтверждало мои опасения.

Химон отставил в сторону котелок, облокотился о стену хибары и вытянул толстые ноги. Он прикрыл глаза словно собирался вздремнуть, но я видел, что старый пройдоха внимательно наблюдает за мной.

- Я думал кочевники тоже хотят мира, - сказал я, - все живы, торгуют друг с другом, всем хорошо.

Монах захохотал так, что затряслась хижина.

- Что смешного? - не понял я.

- Дурак ты, - беззлобно сказал Химон и почесал толстый живот, - зачем торговать, если можно отнять?

- Но ведь погибнет много людей, - не сдавался я, - степняки потеряют хороших воинов.

- В жизни радости нет, - монах вздохнул, - я прозябаю в этой мерзкой хижине и ем похлебку из брюквы, а кочевник спит под открытым небом и жрет протухшее вяленное мясо. Нам всем будет лучше, когда мы окажемся на том свете.

- Варварам лучше не будет, - буркнул я, - им гореть в преисподней.

- У них другая вера, - монах назидательно поднял вверх указательный палец, - там для праведников свой загробный мир, где в избытке кислое лошадиное молоко и жаренное мясо.

- Тьфу, - меня передернуло, однажды я попробовал любимый степняками напиток из лошадиного молока и меня чуть не вырвало, - откуда у них праведники?

- У кочевников все по-другому. У них кто больше убьет неверных тот и праведник.

- А кто такие неверные? - задал я глупый вопрос.

- Мы с тобой.

Я надолго замолчал. От страха в груди сжался ледяной комок.

- Все равно, - упрямо сказал я, - наша вера истинная, а они безбожники и гореть им в огне.

Химон не ответил и принялся ковырять пальцем в носу.

- Что это ты степняками заинтересовался, - наконец спросил он, - случилось, что?

Я беспокойно заерзал. Мне не хотелось рассказывать о происшествии в покоях владыки. Как ни крути, но утром я совершил грех подглядывая за понтификом. Конечно богов не обманешь, они все видят с высоких вершин, но чем меньше об этом будут знать обычные люди, тем лучше. С другой стороны, Химон уже почувствовал неладное и теперь просто так от меня не отвяжется, поэтому я решил ограничиться полуправдой.

- К владыке утром гость приходил. Он сказал, что варвары могут на нас напасть, - буркнул я.

- С чего это? - удивился монах.

Я пожал плечами.

- Вроде, как великий хан при смерти, а его сыновья хотят нам войну объявить.

- Ну дела, - монах покачал лохматой головой, - а что за гость такой? Наверно какой-нибудь богач?

В глазах Химона мелькнул живой интерес. Иногда зажиточные жители Пауса приходили в монастырь целыми семьями. Чаще всего это происходило во время церковных праздников, но случалось, что паломники заходили и в обычные дни. Купцы хотели получить благословение перед крупной сделкой, дворяне помолиться за врага убитого на дуэли, девушки выпросить у богов жениха, женихи - богатое приданное, пожилые матроны - долгих лет жизни. Они одаривали монахов деньгами, просили почитать молитвы за живых и усопших, угощали послушников различной снедью и сладостями. Наверно старый пройдоха подумал, что сможет чем-нибудь поживиться. Такие, как он не стеснялись хватать паломников за рукав и выпрашивать угощение. К тому же Химон всегда мог найти предлог для того, чтобы появиться в монастыре.

- Настоящий вельможа, - сказал я, - с охраной.

- Видел я тут одного на дороге, - сказал монах, - коротышка в коричневом плаще.

- Нет. Этот высокий весь в зеленом.

- А охраны много?

- Целый отряд.

Химон разочаровано пожевал губами. От таких гостей не получишь ничего кроме тумаков. И все-таки ему было интересно. Он любил сплетни, а все новости доходили до монаха - земледельца последним.

- А о чем они еще говорили? - с жаром спросил он.

- Я только про войну слышал.

Химон досадливо крякнул.

- Эх ты, глухая лягушка! Такой разговор интересный, а ты все прослушал! Вот я бы ни одного слова не пропустил.

Наверно в монастыре не нашлось бы второго такого грешника, как Химон. Как и откуда он попал к владыке монах никогда не рассказывал. Говорили будто бы их что-то связывало, но подробностей никто не знал. Сплетен и слухов ходило много, но доверия им не было. Одно я знал совершенно точно, если бы не заступничество владыки старого греховодника давно бы изгнали.

- Ладно, - монах зевнул, обычно после еды он пристраивался подремать, - помой посуду и ступай. У меня дел много.

Я подхватил котелок и миски, и направился к маленькому озерцу. Круглое словно тарелка и мелководное оно разлилось справа от хижины возле капустных грядок. Раньше, когда я жил с Химоном, то обычно купался в нем и стирал одежду. Сам монах мыться не любил.

- А что делать, если кочевники и правда придут? - спросил я на ходу.

Монах громко рыгнул.

- А что мы с тобой, дурачок неразумный, можем поделать? Ступай в монастырь и молись, может быть пронесет.

Признаться, другого совета от старого обжоры я и не ждал.

Когда я вернулся к хижине Химон уже разлегся под навесом и храпел во всю. Я поставил посуду на стол и пошел по своим делам. Нужно было возвращаться пока меня не хватились. Я выбрался на дорогу и остановился. Впереди лежала бескрайняя степь, а позади возвышались городские стены.

Легко представлять себя свободным человеком сидя в монастыре и совсем другое дело по-настоящему решиться на побег. Во-первых, через городские ворота просто так не пропустят, нужно заплатить за вход, а денег у меня отродясь не было, а во-вторых монахи сразу бросятся в погоню, когда хватятся. Конечно можно было попытаться проскочить в город с каким-нибудь караваном, но я понимал, что сделать это будет довольно трудно. Чтобы затеряться в толпе нужна мирская одежда, а взять ее было негде. К тому же затянули осенние дожди, и торговцы перестали ходить в степь. Когда ударят настоящие холода, разбитые дороги подмерзнут и ноги носильщиков перестанут вязнуть в жидкой грязи, караваны опять потянутся из города, но это будет еще не скоро. Большой мир казался мне чем-то нереальным. Конечно я помнил, как жил с родителями на ферме, как шел с караваном в монастырь через все долину, но с тех пор прошло столько времени, что яркие воспоминания детства стали казаться сказкой, пустым вымыслом, глупой песенкой, спетой ярморочным певцом.