Когда мы оба успокоились, я чувствую себя отлично. Она становится обратно на ноги,
отталкивает меня игриво, и моет волосы. Я целую ее спину и плечи. Мы смеемся и все
хорошо. Затем она сбрасывает бомбу.
– Как я и пыталась сказать тебе раньше, я разговаривала с твоей сестрой. У нее были
некоторые новости.
– Какие? – спрашиваю я скептически.
– Она и Кайл в минувшие выходные сбежали.
Глава 38
Диллон
Ей не лучше.
Нет никакого лечения для этого.
Очки не делают Грусть невидимой, и секса не так много.
Безумие возвращается с удвоенной силой, и мы сходим с ума.
Я оставил ее сегодня утром, когда не должен был. Она не может быть одна, если она не
чувствует себя осознанной, яркой, и довольной, и Пенелопа не была такой, когда я вышел
из дверей нашей квартиры.
Я позвонил сестре и спросил, сможет ли она подъехать в Сиэтл, чтобы быть с моей
девушкой. Она не может, но обещала, со сквозившим истощением в голосе, позвонить и
проверить ее. Депрессия Пенелопы держит в заложниках Рису на протяжении большей
части месяца. Она приезжала к нам больше раз, чем я смогу отблагодарить ее.
– Можешь прекратить? – говорит мне девушка, сидящая рядом.
Стуча кончиком ручки о стол и вытягивая свои ноги под ним, я смотрю наверх и
сталкиваюсь лицом к лицу с обеспокоенными глазами.
– Извини, – бурчу я, записывая страницы учебника в тетрадь, которые буду перечитывать
позже.
Я просидел целый день на лекциях, это моя последняя пара, и тяжелое чувство страха
накрывает меня изнутри. Мысль о Пенелопе, лежащей в постели в одиночестве,
свернувшись комочком под горой одеял, вызывает мурашки, и я не могу сосредоточиться.
Она выбралась из постели?
Она ела?
Она дышит?
Эта неспособность контролировать свои эмоции и печаль, парализует меня. Все, что я
могу сделать, это беспокоиться, желая облегчить ее плохую жизнь, и чувствовать вину,
потому что я не могу это исправить.
Запустив руку в волосы, я засматриваюсь на настенные часы.
Пять минут.
Еще пять минут и я свободен.
Я наблюдаю, как секундная стрелка совершает свой путь снова и снова, тратя время. Я
слушаю, как тикает каждая минута. Моя нога дергается, и моя ручка падает на стол,
несмотря на стервозный взгляд девушки.
У меня крутит живот, а сердце сжимается.
Еще четыре минуты, и я смогу уйти.
Еще три минуты.
Тик-так, тик-так...
Еще две минуты.
Еще минута.
Тридцать секунд.
Пять секунд.
Я скольжу ключом в замочную скважину, медленно и тихо открывая дверь. Снаружи
светло, но внутри квартиры кромешная тьма и тишина. Я бросаю рюкзак на диван и иду в
спальню, занося пищевой контейнер, который принес с собой.
– Привет, – шепчет Пенелопа, поднимая одеяло, чтобы я поместился рядом с ней.
– Эй,– я целую ее в лоб. – Ты в порядке?
Она качает головой улыбаясь, несмотря на слезы, которые катятся из ее глаз. Я зажигаю
светло-розовую и белую свечи и открываю контейнер. Пенелопа понимающе улыбается.
– Счастливого двадцать первого дня рождения, – я шепчу, держа кекс, чтобы она задула
свечи.
Свечи горят, но ни один из нас не задувает их. Наша спальня освещается легким
оранжевым светом пламени. Пенелопа и я смотрели друг на друга, наши сердца бьются
вместе, а дыхание хриплое.
– Мы должны быть счастливы. Нам двадцать один, – она тихо плачет.
Я загадываю желание, которое загадываю всегда, и задуваю свечу. Потянувшись к ней, я
прижимаю ее так чертовски близко. Так чертовски крепко, чтобы она никогда, никогда,
никогда не сомневаться в моей преданности. Я целую макушку Пенелопы и позволяю ей
плакать в мою грудь.
– Нет, все хорошо, – я улыбаюсь, откинувшись и закрыв глаза. – Все прекрасно.
Глава 39
Диллон
– Мы переезжаем.
Пенелопа сваливает нарезанный картофель с разделочной доски в чашу с тушеным мясом.
Она брала уроки кулинарии, так что прошли те времена, когда мы ели сырые спагетти с
красным соусом. Сейчас мы живем во времена переваренных белков, комковатого пюре,
на вкус как соль и чеснок.
– Что значит «мы переезжаем»? – спрашивает она, вытирая мокрые руки о заднюю часть
своей рубашки. Пен маневрирует по нашей маленькой кухне в фиолетовой оправе и с
босыми ногами.
Вытаскиваю морковку из еды, кладу ее в рот и сразу отворачиваюсь, чтобы выплюнуть ее
в руку. Вы не знаете, как сделать, что бы морковка стала на вкус как соевый соус?
Спросите у Пен.
– Я хочу, что бы у тебя было больше места, там, где будет задний двор, – мы в этой
квартире почти четыре года, я готов двигаться дальше.
– Это глупо, – Пенелопа толкает меня, зная, что я осматриваю ее еду. – Мы не можем
позволить себе переезд, и тебе необходимо учиться еще несколько лет.
Меня приняли на медицинский факультет здесь, в Сиэтле. Следующие несколько лет
моей жизни будет состоять из резидентур и стипендии. Не говоря уже о куче денег и куче
стресса.
– Мы купим собаку, – предлагаю я.
Пенелопа смеется, нарезая лук.
– Мы не можем иметь собаку без двора.
– Тогда мы должны переехать.
– Что с тобой сегодня? – моя девочка высыпает горсть лука в смесь. Она смотрит на меня
и улыбается.
– Я не знаю. Я чувствую, что мы застряли. Мы пришли к какому-то тупику.
– Это все часть процесса, Диллон, – говорит она, посыпая паприкой сегодняшний ужин.
С каких пор паприка нужна в мясе?
Наши отношения – вот что застряло. Мы движемся в том же темпе, делаем одни и те же
вещи, изо дня в день.
– Ты будешь любить меня вечно, правда?
– Нет. Я встретила другого, и безумно влюблена. Я собиралась сказать тебе, но я
подумала, что убить тебя отравленным, нежным жаркое в горшочке лучше.
– Спасибо за предупреждение, – смеюсь я.
Она целует меня в губы, вкладывая что-то в мою руку.
– Вот, возьми это.
Я смотрю на «это» и смеюсь.
– Что это?
Это редис форме сердца. Странно, но вполне уместно.
– Если это не знак нашей вечной любви, то я не знаю, что это, – Пенелопа подмигивает,
захлопнув крышку на мультиварке.
Жаркое Пенелопы не убило меня. Оно было действительно очень вкусным, и мы съели
две порции каждый. Сегодня у Пенелопы были некоторые проблемы со сном, так что мы
просидели всю ночь. Когда мой будильник сработал утром, я уже знал, что не пойду на
занятия.
Я делаю комнату темной, полностью закрыв занавески, помогая ей чувствовать себя в
безопасности.
– Не сегодня, Пенелопа?
– Не сегодня, Диллон.
Глава 40
Пенелопа
– Ты себя хорошо чувствуешь? Хочешь отправиться домой?– спрашиваю я.
– Нет! – Диллон трет ладонями лицо, прежде чем оттянуть воротник рубашки от шеи. –
Нет, я в порядке. Просто здесь тепло.
Он нервно запускает руки в волосы, убирая прядь светлых волос с покрасневшего лица.
Наша официантка приходит и приносит Нервозности другой стакан газировки, хотя он не
прикасался к двум стаканам, которые она принесла до этого.
– Что случилось с тобой, парень? – мой папа смеется с другой стороны стола, ест
бифштекс, глядя с довольной улыбкой и понимающими глазами.
Мама дает ему свою салфетку, Тимоти и Доун улыбаются, а Риса сияет, глядя на меня, с
широкой улыбкой. Кайл толкает ее, и улыбка исчезает с ее лица, но возвращается через
секунду.
– Я уверен, что это просто стресс из-за учебы, верно, сынок? – предполагает Тим, чтобы