— Нет, товарищ полковник, мой вопрос другой. На всех строевых смотрах мою роту отмечали в числе лучших или самой лучшей. Я верю, что ваша оценка верна, но как могло случиться, что рота так пала…
— Пала? Кто сказал, что пала? На строевых смотрах рота проверяется как строевая единица, и ваша рота на таких смотрах заслуженно получала отличную оценку. Конечно, курсантская рота должна быть отлично подготовленной и сколоченной, образцовой, и создание такой роты дело нелегкое. Это вам удалось. Но ваша задача куда значительнее и шире. Ее можно сформулировать так — подготовка военно-обученных и методически зрелых командиров взводов, сведенных в роту только для удобства обучения.
— Это я понимаю.
— Если так, то мы почти обо всем и договорились. Хочу только высказать несколько советов: все построения роты или взводов поручайте курсантам, и не наиболее подготовленным, а всем, в порядке очереди, слабым — почаще. А сами вы вместе с командирами взводов контролируйте и помогайте советами. В интересах тактической подготовки используйте даже путь на стрельбище и учебные поля. Поручайте командование курсантам, учите их командовать и управлять боевыми порядками…
Беседа затянулась за полночь, была приятной и полезной. Чувство подавленности исчезло, и Быстров направился домой успокоенным, удовлетворенным — есть у него опора в училище, надо только выявить ее, на нее опереться и двигаться вперед, но не одиночкой, а вместе и во главе основных кадров училища.
К вечеру следующего дня зашел Кисляков:
— Обиделся вчера, полковник?
— Радостного мало. Хотел зайти к вам сегодня. Надо объясниться. Так дальше не…
— Бросьте, Михаил Иванович! Объяснения теперь ни к чему. Снимают меня, и потому вчера заложил. По дурному делу засыпался вместе с Чернополосовым…
— Оба, значит?
— Оба… И на черта он мне сдался, болван!
— Что, поздно узнали?
— Поздно я тебя узнал.
— Лучше поздно, чем никогда.
— Так вышло, что никогда. Ну ладно, не сердись, Пойдем ко мне и выпьем на прощанье…
Внезапное снятие Кислякова, тем более без оглашения причин, породило в училище немало различных толков, но в этой зрелой командирской среде главным было ощущение неловкости и какой-то общей неуловимой вины: «Замечали его падение, недостойные увлечения, но не остановили ни мы, ни руководство. Побоялись, не хотели вмешиваться».
Не радовало это и Быстрова, несмотря на ненормальные взаимоотношения между ними. Быстров понимал, что Кисляковым было сделано чрезвычайно много, хотя — и этого отрицать нельзя — поведение его становилось все более и более невыносимым. Не отрицал он, и не мог отрицать, больших организаторских способностей Кислякова. Он ему представлялся огромной, выпущенной из-под надзора необузданной силой, способной на многое положительное. А потеря такого человека — всегда общая потеря.
Произошли и другие изменения. Место Чернополосова, бездеятельного краснобая, занял опытный партийный работник, образованный и культурный, с одним лишь недостатком: всю жизнь вращаясь в кругу зрелых людей, он мало вникал в повседневную черновую воспитательную работу, благодаря которой постепенно, шаг за шагом, оформляются специфические черты армейского командира.
Перемены в училище не замедлили коснуться и Быстрова, на которого возложили и обязанности начальника учебного отдела. Радовало это и тревожило. Обязанности расширились и стали более ответственными. Как начальник учебного отдела планируй учебный процесс, а как заместитель начальника училища — организуй этот процесс во всех звеньях так, как мечтал, чтобы, никого не подменяя и не прибегая к мелочной опеке, обеспечить безоговорочное выполнение всех учебных планов при высокой успеваемости.
Все это было не так просто.
Прибыл новый начальник училища, и надо было с первого же дня наладить с ним хотя бы терпимые служебные отношения. Если нет, то хотя бы закрепить ту определенность в разделении служебных обязанностей, которая вдруг наметилась.
— Товарищ полковник…
— Извините, полковник, но я гвардии полковник.
— Извините, но при устном обращении слово «гвардии» к званию не добавляется.
— Откуда это у вас?
— Не у меня только. Это сказано в утвержденном проекте устава. Может, прислать?
— Сам найду, когда понадобится. А что вы хотели?
— Хотел бы предложить вам в общих чертах распределение обязанностей между нами…
— И как?
— Просил бы доверить мне учебный процесс…
— А мне что — кухню? Нет, благодарю! Вы опасаетесь дублирования? Его не будет. Я руковожу — вы выполняете. Я еще никого не знаю и вас тоже. Посмотрю, на что вы способны, а там подумаю. Но у меня к вам просьба. Я только приехал, а занятия, вижу, в моей группе в понедельник. Я не успею написать плана-конспекта…
— Не беспокойтесь. Я могу провести эти занятия…
— Вы меня не поняли. Занятия я проведу сам, но прошу ваш конспект, поскольку сам не успею его составить.
— Нет, товарищ полковник, конспекта я вам не дам. В училище строжайше запрещено проведение занятий по чужому конспекту, и я этого распоряжения нарушать не буду.
— Вы правы, я не подумал. Занятия я проведу сам.
Знакомство состоялось, и Быстров был удовлетворен его результатами.
Новое руководство уделяло внимание вопросам снабжения курсантов предметами вещевого довольствия, но делалось это чрезвычайно мягко, вроде напоминаний, и нередко нерадивые снабженцы, знакомые с жесткой требовательностью Кислякова, оправдывались ссылками на трудности военного времени, этим довольно распространенным громоотводом.
Очередная инспекция вновь, и совершенно правильно, отметила неряшливый вид многих курсантов, и Быстров, выведенный из терпения, обратился к начальнику:
— Товарищ полковник, я решительно недоволен бездеятельностью вашего помощника по снабжению. И требую…
— Вы требуете? От начальника требуете?
— Да, и не мелочи. Отсутствует материал на подворотнички, нет крючков, петель, пуговиц, даже иголок и ниток…
— Я уже дал указание…
— Указаний, товарищ полковник, больше чем достаточно, но дело не меняется. На улице ноябрь, а девяносто курсантов не имеют белья, ходят в трусах и майках, вовсе нету теплого белья, многие в неисправной обуви… Короче говоря, я прошу разрешения проверить склад вещевого довольствия и всю переписку по вопросам снабжения…
— Вот как? Идите, о результатах мне доложите. И имейте в виду: я не факир, по мановению палочки училища не переделаю…
На складе оказалось четыре котелка с крючками и петлями, три котелка пуговиц, немалое количество рукавиц и белья. На вопрос, почему все это не выдано ротам, старшина, заведующий складом, дал убедительное объяснение: — «Для отпуска нужна накладная, а накладных нет». Вот они, «трудности военного времени»!
Котелки с крючками, петлями и пуговицами были доставлены в кабинет начальника училища, и Быстров настоял на немедленном приглашении начальника снабжения, начальника вещевого довольствия и начальника политотдела, чтобы, наконец, виновные были наказаны и даны заявки в округ на недостающее.
— Вы, полковник, можете идти. Я тут сам разберусь.
Но какие бы трудности война ни выставила, ни разу не случалось, чтобы курсанты своевременно не обеспечивались учебными пособиями, бумагой, положенным количеством тетрадей, карандашами, резинками, клеем, красками, мелом, кнопками. Училище полностью обеспечивалось компасами, угломерами, стереотрубами, буссолями, визирными линейками, а минометные роты — седлами, повозками. Имелись также все виды вооружения, нужное количество тола, взрывателей, шнура. Ходил слух, что это личная заслуга заместителя наркома обороны по кадрам, принявшего на себя обеспечение учебного процесса.
Время было тяжелое, и было бы преступлением забывать тяжести, волнения, тревоги и горести тех лет. Но это одна только сторона. Это время было годами самомобилизации всего дееспособного в народной среде, невиданного взлета патриотизма, поисков все более эффективных приемов труда. Подготовка будущих офицеров была частью этой общенародной заботы.