- Ты что делаешь?! – крикнул он.

- Ищу трусы, - покраснев, сказала Соня.

- Какие еще трусы?!

- Олег, Катя же осталась без трусов. Ага, вот они, - сказала Соня и побежала к подружке.

Олег ошарашено посмотрел женщине вслед. Он и не заметил, что тащивший Катю поток разодрал на женщине трусы, сорвал с нее их лохмотья. Не до того ему было. И потому он никак не мог понять, зачем потребовалось искать в рюкзаке трусы, когда вот-вот обрушиться ледяной барьер, и поток воды, заполняя всю неширокую прирусловую ложбину, пронесется мимо них. И вполне может прихватить и лежащие на самом краю обрыва рюкзаки. Чертыхнувшись, Олег стал откидывать рюкзаки подальше от русла. Потом сгреб все выкинутое Соней из рюкзака и отнес подальше. Выпрямился, вздохнул. Кажется, успел, кажется, ничего не лишились. Еще раз оценил ситуацию, убеждаясь, что вода не дойдет до рюкзаков и груды сваленных в кучу вещей.

- Теперь надо зажать себя в тиски, - пробормотал Олег. – Чтобы то ни было, ни слова. Молчать.

Олег знал эту свою поганую черту, не раз ввергавшую его в неприятные ситуации. Будучи взбешен, он не соображает, что говорит. История с Оксаной как раз из таких его срывов. Если бы сдержал тогда свои эмоции, ничего бы и не произошло. Походил бы вдоль берега, остывая. Но тогда с ним была Команда, сумели утихомирить разбушевавшегося Командора, унять Оксану. Олег отвернулся к ручью. Впрочем, какой это сейчас ручей, река. А через минуту-другую, как только рухнет ледяной барьер, вся ложбина заполнится водой.

Катя вскочила, выхватила из рук подбежавшей подруги трусы, стала натягивать их. И в это время раздался подобный пушечному выстрелу грохот. Буквально через минуту водяной вал с ревом пронесся по руслу, захлестывая на обрыв. Мчались куски льда, бились друг о друга увлекаемые водой камни, пронесся выдранный с корнями куст. Катя, так и не натянув до конца трусы, остолбенела. Соня же вдруг захохотала.

Олег, обернувшись на Сонин хохот, тихо чертыхнулся и направился к женщинам. Взгляд его был мрачен, в груди клокотала ярость, поднималась темной волной злость. События последних часов вымотали его до предела. Трусы и этот дурацкий Сонин смех стали последней каплей, он с трудом удерживался от срыва. То, что этот смех был завершением Сониной истерики, Олег не понял.

- Олег, почему ты такой мрачный? – вдруг воскликнула Катя, поспешно натягивая трусы. – Ведь так хорошо переправились через этот ручей.

Эти слова стали для Олега спусковым крючком. Какая, к черту, хорошая переправа, когда чудом не погибли? Благодаря Кате, два спальника мокрые, надо сушить. А дана ли еще им возможность транжирить время? В минувшую ночь ушла на север западная часть фронта. Восточная же, более мощная, все еще удерживается стыками хребтов. Конечно, есть надежда, что эта часть фронта, преодолев хребты, пройдет восточнее, уходя за реку Люльсынвит. А вот если он пройдет западнее, между реками Ивовая и Люльсынвит? Что их ждет, если ненастье застанет их вот здесь? Эти мысли вихрем пронеслись в голове Олега, вытеснив из нее все остальное.

- Выпороть вас надо, за все ваши выкрутасы! – чуть ли не выкрикнул Олег.

И осекся, чуть не вцепившись себе в волосы. Что натворил? Одним махом перечеркнул чуть заметно складывающиеся отношения. Сейчас они попросят пощадить их, может, даже расплачутся. Разумеется, он скажет, что… А что он скажет? Ну, брякнул в раздражении, не отойдя от пережитого…

- Ты прав, Олег, - спокойно сказала Катя. – Порку мы с Соней заслужили. А потому пори. Так ведь, Соня?

- Выпори нас, Олег, - смущенно улыбнулась та. – Отвратительно мы вели себя сегодня, чего уж говорить.

Олег опешил. Повторяется история с Оксаной. Что же ему делать? Молнией сверкнул в голове трехлетней давности разговор с Евой. Они тогда вдвоем возвращались с апрельского слета, остальные уехали раньше. Ева обмолвилась, что ездила к Оксане. Как-то незаметно зашла речь о том инциденте. И Ева сказала, что Оксану оскорбило его, Олега, прощение. Он тогда удивился: каким, это, образом, прощение может оскорбить? Ева стала объяснять, но он все равно ничего не понял, отнес это к особенностям женской психики, непостижимых мужскому уму. Как поступить сейчас? Вдруг и этих женщин оскорбит его прощение? А если вот так? Да, именно вот так.

- Только, вот, незадача: пороть-то вас нечем, - напустив на себя озадаченный вид, сказал Олег. – Разве что отшлепать.

Отшлепать же их можно и одетых. Им даже не придется обнажать попы.

- Почему это нечем? – удивилась Катя. – Вот там растут кусты. Неужели не найдется пары-другой прутьев, пригодных для порки двух провинившихся женщин? Или ты хочешь, чтобы мы сами срезали прутья?

Да, у склона, спускавшегося к реке Ивовая виднелись заросли кустов. Олег с трудом сдержал вздох. Придется все же пороть обеих.

- Нет уж, я сам схожу за прутьями. А вы пока поставьте палатку, переоденьтесь в ночные рубашки. Сгодились все же, - он усмехнулся. – Мокрые вещички разложите на камнях, да прижмете их, чтобы ветер не снес. Разложите для просушки и ваши спальники. А для порки разложите мой на вот том плоском камне.

- Все сделаем, - улыбнулась Катя. – Иди уж.

Олег чуть заметно вздохнул, натянул штаны, на поясе которых у него всегда висел нож, и пошел к кустам. Женщины, проводив его взглядом, занялись палаткой. Установив ее, занялись своими, мокрыми насквозь спальниками. Но вот и они вывернуты и разложены. Катя проворно разделась, посмотрела на медлящую Соню.

- Раздевайся, уж, - со смехом сказала она. – Стесняться тут некого. Одни мы. Даже Олег скрылся из виду.

Соня тоже рассмеялась и быстро разделась. Выжали и разложили для просушки мокрое бельишко, рубашки. Достав из Олегова рюкзака полотенце, тщательно вытерлись. Потом натянули на себя ночнушки…

Шагая к кустам, Олег думал о том, что его осенила отличная мысль: вот именно, ночные рубашки. Будут прямо в этих рубашках укладываться на спальник, задирать подол. А после порки натянула подол на попу и встала. Унижение минимально. Подойдя к пологому склону, Олег увидел спускающиеся вниз обширные заросли ивняка. А правее и ниже на обширной прогалине росли лиственницы, среди которых наметанным взглядом он приметил несколько лежащих сухих стволов. Раз так, то женские спальники он сегодня хорошо подсушит. Но сейчас-то он пришел сюда не за дровами для костра. Вздохнув, Олег сел на камень, достал пачку сигарет, зажигалку. Закурил. Вновь вспомнил тот разговор с Евой. Что же она тогда сказала? Олег словно воочию увидел вагон электрички, сидящую возле него Еву. Кажется, первым заговорил о том инциденте он сам. Да, именно так. Не совсем так. Узнав, что Ева ездила к Оксане, удивился: а почему та ушла из команды? Ведь пороть ее он не стал. Ева сказала, что именно поэтому и ушла. Заметив удивление Олега, сказала, что такое прощение женщина восприняла как оскорбление. Получилось, что Оксана такое ничтожество, что даже порки не заслуживает. Тогда он ничего не понял. После только сообразил, что надо было самому ему признать: погорячился, сорвался, ты уж прости. Тогда не дошло. А сейчас? Кстати, а что Кате и Соне наговорила Лидка? Ему она призналась, что присочинила. Что именно? Черт, а ведь могла сказать, что порка была. С Лидки такое станет. Но если так, то женщины обсуждали Лидкину выдумку, ждали, что и с ними Олег может обойтись также. Наверное, так. Так что же, выпороть их? Или извиниться, как-нибудь объяснить женщинам, что ляпнул сгоряча, вымотанный до предела этой переправой. Ведь никогда он никого не порол, даже в мыслях такого не было. А может, Катя и Соня поклонницы флагелляции? Читал он о таких женщинах. В первые перестроечные годы он прочел несколько рассказиков о таких отношениях, они будоражили необычностью отношений между мужчиной и женщиной. Впрочем, эти сюжеты быстро ему наскучили. Хотя – чего уж скрывать – появлялись мыслишки попробовать самому. Но быстро приглушил их. У него-то и без таких выкрутасов отношения с женщинами не складывались. Так вот, если они из таких женщин, то его отказ от порки запросто воспримут как обиду. Чертыхнувшись, Олег достал еще одну сигарету, закурил.  Так что же делать? Какое из этих зол меньшее?