Кротов шел в первых рядах колонны, высоко поднимая колени. Его лицо было спокойным, взгляд — пустым. Душа витала где-то далеко-далеко. Воспаленный мозг бесстрастно рассуждал о бессмысленности жизни и несправедливости смерти.

Со стороны можно было подумать, что Сергей улыбался. На самом же деле мышцы его лица были скручены мучительной судорогой.

— Ура-а-а-а!!! — воодушевленно кричали демонстранты.

— Ура-а-а-а!!! — беззвучно открывал рот Кротов. И это бесконечное «А-а-а-а!!» вырывалось из его гортани конвульсивным хрипом.

Через минуту главная улица Спасска уперлась в заброшенный пустырь. Духовой оркестр внезапно смолк. Колонна остановилась, будто в нерешительности. Красные флаги приспустились, сливаясь в единое кровавое пятно…

Когда Сергей, тихонько постучавшись, вошел в тещину комнатку, Анастасия Егоровна, стоя на коленях, молилась на крошечную иконку Богоматери. Она не заметила появления зятя, продолжала шептать, креститься и низко кланяться, касаясь морщинистым лбом скрипящей половицы. Или сделала вид, что не заметила.

Кротов кашлянул. Анастасия Егоровна медленно обернулась. В ее влажных глазах застыл немой вопрос.

— Все хорошо… — еле слышно произнес Сергей. — Надюша родила… Мальчики… Близнецы… — Он запнулся, сглотнул сухой комок и обессиленно опустился на краешек стула. Его руки повисли безжизненными плетьми.

— Это ты… — одними губами проговорила Анастасия Егоровна. — Это из-за тебя… Убийца…

Глава 5. Битва

Борта кораблей со страшным скрежетом врезались друг в друга, снасти переплелись, и матросы «Золотой лани», как кошки, бросились карабкаться по свисавшим тросам на высокую палубу галеона.

— Быстрей, шлюхины дети! Всех вздерну на рее! — Лицо сэра Френсиса вмиг переменилось.

Маска добропорядочного кавалера слетела с него, как кленовый лист осенью, а вместо нее показалось лицо кровожадного убийцы, готового смести все на своем пути.

На палубе галеона творилось что-то страшное. Человекоподобные существа с холодящими жилы воплями носились по кораблю, то и дело сцепляясь друг с другом в смертельной схватке. Они хватали друг друга за глотки, выдирали пальцами глаза, отрывали зубами уши, сносили короткими абордажными мечами головы, руки, ноги. Испанские и английские проклятия смешались в какую-то странную речь, которую разве только один дьявол мог разобрать.

Но матросы «Золотой лани» были более хладнокровны, более организованны. За полтора года плавания под началом непобедимого адмирала, которого боялись все без исключения в этих морях, они уже двенадцать раз ходили на абордаж, двенадцать раз прошли через это горнило. Поэтому выжили самые стойкие. Испанцы же, не готовые к бою, хоть и сражались, как львы, покрывая каждый клочок палубы своей и вражеской кровью, вынуждены были дюйм за дюймом отступать на корму.

— Матросы загоняют их в трюм, сэр! — прокричал офицер.

— Пусть только не подпускают к пороховым погребам, — скомандовал Дрейк и, не удержавшись, сам бросился на галеон.

— Стойте! Вам нельзя, адмирал! Вас могут…

Но остановить Дрейка было невозможно. С проворностью, невероятной для такого грузного человека, Дрейк взобрался на палубу и ринулся в самую гущу сражения, обнажив меч, снятый когда-то с пленного испанского капитана. И уже через мгновенье дорогая толедская сталь обагрилась кровью потомков тех, кто ее так искусно выковал.

— Адмирал! Тут адмирал! — эхом пронеслось среди покрытых потом и кровью матросов. Известие о том, что сам Дрейк принимает участие в сражении, придало британцам новых сил, и они еще яростнее набросились на испанцев.

— Ну что же вы, бабы! — заревел адмирал, размахивая мечом направо и налево. — Посмотрите, как сражаются эти чертовы католики! Видит Бог, в следующий поход я наберу испанскую команду!

Перешагивая через растерзанные тела, он упорно продирался к капитанскому мостику, на котором в испуге сгрудились офицеры.

— Эй вы, пожалейте команду! — кричал он, дико сверкая глазами. — Прикажите сложить оружие, и никто больше не будет убит! Или спускайтесь сюда и сражайтесь вместе со своей командой, как это делаю я!

Испанские матросы сторонились этого яростного плечистого коротышки, который рубил направо и налево всякого, кто встанет у него на пути. Глаза Дрейка налились кровью, он метался по палубе как коршун, разрубая людей пополам, выпуская наружу кишки, отрубая одним махом руки и ноги. Кровь на клинке не успевала запекаться и стекала в ладонь, отчего рукоять стала скользкой, как рыба. Испанцы в ужасе бросались за борт, где их хладнокровно расстреливали лучники.

— Где капитан?! Капитана мне! — кричал Дрейк.

— Я капитан! — вдруг крикнул кто-то сзади, и Дрейк еле успел увернуться от меча, просвистевшего над ухом.

Прямо перед адмиралом вырос здоровенный мужчина в латах.

— Я капитан. Ты меня искал, паршивая протестантская свинья? Сейчас я отрублю тебе уши и скормлю их корабельным крысам!

— Имею честь вызвать вас на поединок, сеньор. — Дрейк вежливо улыбнулся и поклонился.

И началась схватка. Смертельная схватка двух капитанов. Так дерутся голодные тигры за кусок мяса.

Все замерли и окружили своих предводителей тесным кольцом, позабыв про бой и не помышляя о каком-либо вмешательстве.

Два капитана поочередно рвались в атаку и сшибались так, что искры летели из мечей. Испанец был на голову выше, но Дрейк был более проворен, поэтому большая часть ударов противника приходилась по воздуху. Его меч лишь вышибал щепы из корабельной палубы.

— Я достану тебя! Я тебя достану! — ревел он сквозь зубы и нападал с новой силой, но адмирал отражал все его нападения.

И вдруг, после очередного удара, меч выскользнул из рук Дрейка, описал в воздухе дугу и вонзился в палубу футах в трех от него. Матросы «Золотой лани» ахнули в один голос.

— Сдавайся! — закричал капитан, радостно смеясь. — Сдавайся, и тогда, может быть, я…

Но он не успел договорить, потому что в это самое время просвистела стрела и вонзилась ему прямо в левый глаз. Капитан пошатнулся, опустился на колени и рухнул на палубу, загремев доспехами. Из ушей у него потекла кровь.

На минуту воцарилось молчание, а потом вдруг зазвенело железо — это испанцы в полном безмолвии бросали оружие, отдавая себя на милость победителю.

— Победа! — радостно возопили матросы.

— Всех матросов в трюм, трупы за борт, а офицеров ко мне на корабль, — тихо прохрипел адмирал, глядя на поверженного испанца. — И пусть его похоронят, как подобает дворянину. Пусть священник прочтет над ним молитву.

Галеон быстро взяли на буксир, подняли все паруса и пошли в открытое море. Следовало как можно быстрее убраться подальше от места сражения, пока не наткнулись на испанский конвой.

Глава 6. Подземелье

До первопрестольной добрались дня в три. Пашка, старый кучер, по своей воле после реформы оставшийся на дворе Назарова, сам, не доверяя приказчикам, требовал на почтовых станциях свежих лошадей, осматривал и браковал «самые лучшие-с апартаменты» на постоялых дворах — в общем, заботился о хозяйском сыне как мог.

Москва поразила Никиту. Шум, крики, обилие разноплеменной публики, высокие здания, каких он не видел за все свои восемнадцать лет, — все это заставляло его вертеть головой из стороны в сторону, то и дело вскрикивая, завидев новую диковинку.

— Пашка, а Кремль где?

— Таперича, барин, в центр не поедем. Сейчас на вокзал, посажу вас на поезд, а сам назад двинусь. Засветло хотя бы до Коломны добраться надоть.

— Ну, Пашка-а! Поедем Кремль поглядим!

Но Пашка был непреклонен. К тому же внимание Никиты привлек странный экипаж, с грохотом двигавшийся посреди улицы.

— А это что?

— Это, барин, конка. Едет по рельсам, как паровоз, а везут ее лошади. Одна такая пятнадцать лихачей заменяет!

Наконец доехали до Каланчевки. Пашка лично купил в кассе билет первого класса на ближайший поезд до Санкт-Петербурга и, вручая его Никите, сказал: