Он порылся в холщовом мешке, достал оттуда круглую бронзовую бляху и протянул ее Никите. На ней была грубо выбита собачья голова.

— Это был знак опричников, — продолжал старик. — Так что, подземелья не просто так рыли. Гляди-ка, что я давеча нашел. — Он извлек из мешка продолговатый предмет из тусклого металла.

— Ого! — изумился Никита. — Это же серебряная гривна!

— Вот-вот, о чем я и толкую.

— 1520 год, — прочитал Никита дату, выбитую на серебре. — Неужели почти четыреста лет этому подземелью?

— Даже больше. Москва-то когда была основана? Вот, считай, первые ходы тогда и вырыли. А еще, — старик понизил голос, — есть другая причина.

— ??

— Клады, — глухо прозвучал голос старика.

Никита почувствовал, что кровь приливает у него к голове. «Вот оно!»

Ведь не просто так поселился он в этом подземелье — авантюрная жилка играла в нем всегда.

— Сокровища несметные были тут в земле зарыты. Правда, думаю, что почти все уже растащили, но кое-кому везет и до сих пор. Вот в прошлом году один мазурик здесь шлялся, краденое прятал. Как-то раз от нечего делать взял и в стену ногой пнул. Кирпичи и обвалились. А там! Мать честная! Целый сундук золотых червонцев. Так теперь он фабрикантом заделался. Дом купил на Сретенке, собственный выезд держит. Как говорится, дуракам везет. А я мимо этого места триста раз ходил… Э-э, — махнул он рукой, — чего уж там говорить.

— А может, где-нибудь еще клады есть, — попытался успокоить его Никита. — Получше поискать — и найти можно.

Да нет, Никитушка. Клад — он всякому в руки не дается. Он сам владельца выбирает. Правда, непонятно как. Но есть поверье, что клады иногда опускаются в земле, а иногда поднимаются. И если тебя клад выберет, то сразу к поверхности ближе станет. А то и уголком наружу покажется. Вот так-то.

— А как же сделать так, чтобы он именно тебя выбрал?

— Э-э, брат. Это наука сложная. Хитрая наука. Однако кое-что и я знаю…

Глава 10. Учитель истории

Первое сентября семьдесят восьмого года прошло в спасской средней школе номер два как обычно — построение классов на расчерченном мелом асфальте, торжественная линейка, приветствия директора и завуча, трогательные слова недавних выпускников, напутствия ветеранов войны.

Стояла теплая, солнечная, располагающая к лени погода, и ученики седьмого «А» класса тосковали. Кому охота париться в душном классе вместо того, чтобы купаться до одури в городском пруду или играть в казаки-разбойники! Три летних месяца пробежали незаметно, впереди маячили скучнейшие школьные будни…

Первый урок — история СССР. Училка — омерзительная тетка, считавшая, что ее предмет самый главный, что без него невозможно жить. Занятия превращались в мученическую пытку. Оценивая скудные знания своих подопечных, она не знала жалости. Прошлый год больше половины учеников седьмого «А» закончили, имея по истории «пары», и пыхтели чуть ли не весь июнь, вытягивая «троечку».

Терпение класса лопнуло. Жестокая месть была намечена на первый день нового учебного года. В ход были пущены все методы психического воздействия — на учительском стуле покоилась канцелярская кнопка, классный журнал был натерт чесноком, мел источал запах мази Вишневского.

Но юных мстителей неожиданно постигло разочарование. Вслед за историчкой в кабинет вошел стеснительный молодой человек в сером костюмчике и со стареньким портфельчиком в руке. Его тяжелый подбородок обрамляла жиденькая, но аккуратно подстриженная бородка. Он посмотрел на учеников сквозь толстые линзы очков, прокашлялся и тихо сказал:

— Здрасьте, дети.

Дети молчали.

— Здравствуйте! — требовательно взвизгнула историчка. — С кем здороваются? Разве не с вами? Все вместе, по моей команде! И-и-и! — она взмахнула рукой.

— Здрась-те!!! — гаркнул класс.

— Вот такой у нас контингент… — шепнула историчка молодому человеку. — Противостояние по любому поводу… Все из-под палки…

— Да, я понимаю… — ответил одними губами тот.

— Бывает…

— Я хочу представить вам нового учителя истории! — громко и торжественно произнесла она. — Николай Иванович Бобров! Поступил к нам по распределению из Москвы! Прошу любить и жаловать.

Николай Иванович застенчиво поклонился.

— Можете радоваться, — продолжала историчка, — я от вас ухожу. Но знайте! Я буду рядом!

— В каком смысле? — поинтересовались с дальней парты.

— Кротов, опять ты? — Учительница бросила на мальчишку гневный взгляд. — Опять ты со своими неуместными вопросами? Что ты не понял?

— Странно получается… — Мальчик поднялся из-за парты. — Вроде вы от нас уходите… И вроде будете рядом…

— Объясняю для тупых: я буду преподавать в младших классах. Но с вас глаз не спущу! Я попросила Николая Ивановича, чтобы он лично сообщал мне об отстающих. Кстати, Кротов, я что-то твоего брата не вижу.

— Вадим болеет — ОРЗ. Всю прошедшую ночь я провел у его кровати, делая искусственное дыхание.

— Сядь, умник, — приказала историчка. — Без твоих шуточек как-нибудь обойдемся. — Пройдя в самый конец класса и тяжело плюхнувшись рядом с ненавистным Витей Кротовым, она обратилась к Николаю Ивановичу: — Прошу вас, начинайте. С вашего позволения, я поприсутствую. Мешать не буду.

— Пожалуйста-пожалуйста… — зарделся молодой человек. Он аккуратно положил портфель на учительский стол, тщательно протер очки кусочком замши, хрустнул костяшками пальцев, раздумывая, с чего бы начать.

— Вот… — наконец многозначительно изрек он. — Давайте знакомиться. Я буду называть фамилии, а вы будете вставать… Нет, поднимать руки… Хорошо?

Подобрав фалды пиджака, как это делают пианисты, он сел на стул, потянулся рукой к журналу, как вдруг… глаза его округлились. Сработала кнопка. По классу прокатился ехидный хохоток. Пусть оружие и перепутало жертву, но все равно — приятно.

— Ой! — Николай Иванович поморщился и поднес к близоруким глазам маленький кругляшок с хищно торчащим жалом. — Надо же…

— Кротов!!! — Историчка схватила Витю за мочку уха. — Твои штучки? Признавайся!

— А почему сразу «Кротов»? — стиснув зубы от боли, обиженно произнес мальчишка. — Что вы из меня все время крайнего делаете? Пустите! Вы не имеете права!

В это время Николай Иванович, открыв кондуит, громко чихнул. Затем еще раз. И еще.

Класс покатывался со смеху. Действие чеснока превзошло все ожидания.

— Чтоб завтра пришел отец… — угрожающе прошипела историчка, еще сильнее сжимая Витино ухо. — У нас с ним будет долгий разговор…

Когда Витя ввалился в дом и с раздосадованным криком: «Опять эта мудянка началась!» швырнул ранец на пол, Вадик лежал в своей кровати и в который уже раз перечитывал обожаемый им «Остров сокровищ». Его тонкая шея была укутана шерстяным платком, из-под мышки торчал градусник, а на тумбочке валялись таблетки и сопливый носовой платок. Окно было прикрыто — чтобы, не дай Бог, мальчика не продуло.

Кто бы мог подумать двенадцать лет назад, что из вечно плачущего, болезненного, диатезного Витеньки вырастет совершенно здоровый, розовощекий крепыш-непоседа! Чего нельзя сказать о Вадике. После тяжело перенесенной в первом классе кори мальчик умудрялся подхватить всякую, даже самую слабую и безобидную, инфекцию. У него был обязательный список болезней за год — четыре ангины, два воспаления легких, неисчислимое количество гриппов и простуд. Плюс ко всему он превратился в аллергика, врачи категорически запретили ему делать прививки.

Бабушка Анастасия Егоровна, или просто баба Настя, естественно, постарела, но держалась молодцом. Внуки души в ней не чаяли, обожали ее всем сердцем, особенно когда она пекла пироги со смородиной.

Витя сразу уловил знакомый и такой трепещущий в ноздрях запашок. Заглянул на кухню — так и есть, баба Настя возится у печи, гремит противнями. Ее лучше сейчас не отвлекать.

— Духотища у тебя, старик. — Витя распахнул окно, и в следующий миг комнатка Вадика наполнилась светом и щебетанием птиц.