«С душой сделано, — подумал Иван. — Прямо из жизни». И вдруг мелькнула догадка: «Уж не меня ли ждёт?»

Он сел за стол и стал размышлять. «Она права, права! Учиться мне надо, это всегда было моей мечтой, да война помешала. А сейчас?.. Сейчас можно. Валентина мне поможет. Боялся: общих интересов не будет, а они давно уже есть. Образование она получила — молодчина! Теперь мне опорой будет. Хорошо!.. Эх, какое ж это большое счастье, когда чувствуешь рядом руку близкого человека!..»

Благинин так был занят своими мыслями, что не видел, как Валентина прошла по двору, о чём-то переговорила с Зинаидой Власьевной, тихо проскользнула в комнату и остановилась за его спиной.

— Иван Петрович, вроде бы нехорошо без хозяйки в комнату входить?

Иван вскочил со стула, устремил на Валентину взгляд, который выражал и любовь, и радость, и беспокойство.

— Почему же? Ведь ты ключ оставила для меня. Да, для меня?..

Профессор Лаврушин с Тимофеем Шнурковым долго не появлялись на острове. Благинин знал, куда и зачем они поехали, а всё-таки беспокоился.

«Не случилось ли чего? — думал он. — Лабза кругом, да и Карагол с крутым норовом. Даже случайно споткнуться можно».

Своими опасениями Благинин поделился с Валентиной и Жаворонковым, — его беспокойство передалось им.

Однако к исходу недели Тимофей приехал на «Степенный», но приехал один, без профессора.

— Случилось что-нибудь? Где Вениамин Петрович? — спросил его Благинин.

Тимофей не торопясь вытащил лодку на берег, медленно набил трубку табаком и, прикуривая, сообщил:

— В скрадке.

— Где-где?

— В скрадке. Не профессор, скажу я вам, а тигра неуёмная. Замучил меня совсем. Целую неделю по озёрам и болотам таскал. День-деньской измеряет-примеряет, а ночью сидит в камышах и наблюдение ведёт за тем, какое поведение ондатра имеет. А что ондатра? Ну, шастает по озеру, так что из этого?.. Так нет, всё догадки какие-то строит. Всё ему интересно, хотя и без того всё знает. Вот и сейчас меня отправил за продуктами, а сам на лабзе остался ондатру сторожить. Эх, горе горькое, когда же я покой буду иметь? — притворно вздохнул Тимофей, всем видом своим показывая, что доволен профессором.

Влагинин улыбнулся.

— А как же так, Тимофей Никанорыч, у тебя ведь насчёт учёных своё особое мнение было. Помнишь, говорил: полежит на бережке под зонтиком, да и поминай как звали. Говорил ведь?..

— Говорил, — улыбнулся и Тимофей. — Так я про каких говорил? Про тех, что при царе Николашке за учёных ходили. А это наш учёный. Хорошей души человек… Словом, такой, как я.

— А может тебя заменить, измучился? — хитро сощурился Благинин.

— Это кто измучился?.. Я-то, Тимофей? — Шнурков сердито вздёрнул кверху свою остренькую бородёнку, — Да я по неделе за волком гонялся, не уставал… Заменить?.. Ну нет, шалишь! Вениамин Петрович без меня не может, потому у нас с ним одни планы…

Какие планы у них были с Вениамином Петровичем, никто толком понять не мог.

Мы с Вениамином Петровичем, — говорил Тимофей, попыхивая трубкой, — порешили построить на нашем займище канал. Ну, такой, вроде Беломорско-Балтийского. Откроешь заслонку у Карагола: вода и пошла сколько надо. Так что даже пароходы могут по нему взад и вперёд сигать. Это большое соответствие будет для ондатры иметь, вот!..

— Врёшь? — удивлялся Борис Клушин.

— Салимка так думает: загибаешь мало-мало ты, Тимофей.

Тимофей делал блаженное лицо, осенял себя трёхперстным знамением.

— Вот-те крест. Ей-богу, не вру!

— Ну так как, как это будет? — приступали к Тимофею охотники.

— Я и говорю вам: канал будет, вроде Беломорско Балтийского.

— Да зачем он?

— Для соответствия…

Так Тимофей и уехал обратно, нагрузившись продуктами, ничего толком не объяснив охотникам.

Ещё через неделю приехал и сам Лаврушин, загоревший, обветренный. Он уединился в палатке и всё вычерчивал какие-то схемы, производил подсчёты, исписывал мелким почерком страницы общей тетради, лишь иногда показываясь на берегу, где, присев на одну из лодок у пристани, задумчиво рассматривал рябоватые волны затона.

Наконец, он пригласил к себе Благинина, Валентину Михайловну, Жаворонкова, Прокопьева. Тут же оказался и Тимофей.

— Присаживайтесь, предложил Вениамин Петрович. — Будем совет держать.

Профессор разложил на столе большую схему, чертежи, какие-то записи и продолжал:

— Места у вас благодатные: на десятки километров тянутся болота и озёра. Однако разводится ондатра плохо. А всё потому, что мы сейчас только берём, а ничего не даём ей. Ценный зверёк гибнет от весенних половодий, летом и осенью — от пересыхания водоёмов, зимой — от наледей. Страна же ждёт от нас всё больше и больше пушнины. Вы правильно сделали, начав работы по переселению ондатры, по улучшению кормовых угодий, и это надо продолжать. Но это ещё не всё. Я изучил ваши промысловые угодья и решил… Вот смотрите… — Руководители ондатрового хозяйства придвинулись к столу и склонились над схемой.

— Это Карагол — полноводное и большое озеро, а это, — Лаврушин водил по схеме тупым концом карандаша, — от него идут во все стороны лучи займищ. Если у выхода из Карагола поставить плотину со шлюзом, а на мелких водоёмах устроить каналы, соединив ими все плеса и озёра, то тогда можно будет регулировать уровень воды. Все вредные влияния природы, таким образом, будут ликвидированы. К этому добавить систематические биотехнические мероприятия, селекцию… И тогда… тогда, друзья мои, у вас будет передовое и мощное ондатровое хозяйство. Тогда вы ежегодно будете черпать из Карагола и его отног, как вы их называете, огромное количество мягкого золота.

— Вот здорово! — воскликнул восхищённо Прокопьев. — Я тоже когда-то об этом мечтал. Да вот…

— И не только это обещает Карагол в перспективе. — продолжал Лаврушин. — Ваши водоёмы станут прекрасным местом для рыбоводства, появится масса дичи. А ликвидация заболоченности приведёт к тому, что колхозы по берегам займищ будут косить хорошие травы для скота. И вы, Афанасий Васильевич, сможете осуществить тогда свои замыслы по разведению новых пород зверей. Как ваше мнение?..

Прокопьев, Жаворонков и Валентина Михайловна долго обсуждали проект Лаврушина.

— Я за этот проект, — сказал Прокопьев, только надо учесть и опыт устройства гнездовых валов по зеркалу озера, как это предложил Жаворонков. Это намного удешевит работы.

— А что это за гнездовые валы? — заинтересовался Лаврушин.

— Об этом он лучше сам расскажет, заметил Прокопьев.

— Во время спасения ондатры от наводнения, — сказал Жаворонков. — стало трудно устанавливать камышовые снопы, ветер сшибал их. Мы с Благининым и стали соображать, чем бы их заменить. И придумали гнездовые валы. В дно озера мы вбили восемь свай в виде крадрата, получился каркас, внутрь которого мы уложили куски сплавин высотой полтора метра. А если сваи ещё скрепить проволокой, то получится довольно прочное сооружение. На таком валу ондатра будет устраивать себе не только гнёзда, но и спасаться от наводнения.

Лаврушин внимательно слушал Афанасия Васильевича, одобрительно покачивая головой.

— Интересно, очень интересно. Обязательно напишите об этом в журнал, а мы порекомендуем промхозам устраивать такие валы на всех водоёмах.

Валентина Михайловна также высказала одобрение проекта.

— Всё это хорошо, — заметил Прокопьев Только кто это делать будет? У нас сил не хватит. Мы, конечно, и в дальнейшем будем производить переселение ондатры, подсадку трав, займёмся сооружением гнездовых валов, а это…

— Об этом не беспокойтесь, — перебил его Лаврушин. Я заеду в ваш райком партии и райисполком, затем буду в области, расскажу о проекте. Если они найдут его целесообразным — поддержат, представим проект в министерство. Я уверен, что наши предложения будут приняты, сюда пришлют машины, выделят средства…

— Хорошо бы! — мечтательно вздохнул Прокопьев.

— Через пару деньков я уеду, — сказал профессор, — но вы, друзья мои, продолжайте начатое дело. О нём я расскажу в центральной печати. С вас возьмут пример другие ондатровые хозяйства. Это даст толчок дальнейшему развитию звероводства. А к вам я буду часто приезжать…