Задул суховей. Воздух посерел от пыли. Неистово хлопают на ветру палатки, то и дело приходится крепить оттяжки, глубже загонять колья. Пакеты с травой, обычно гроздьями развешенные на оттяжках палаток, приходится снять, чтобы не унесло. Впрочем, трава в них уже высохла.

В суховей трудно работать и невозможно отдыхать. Я вернулся первым и теперь маюсь, не могу ни спать, ни читать. Внутри как-то муторно, наверное, пошаливает сердце.

Вдруг лагерь оживился. Вернулись ребята.

Натянув рубашку, я вылез наружу, покрутил на ниточке пращ-термометр. Оказалось только тридцать два градуса. Думалось, что под сорок.

Лагерь снова затих, лишь один Володя по обязанности дежурного завел паяльную лампу, занялся обедом. Кроме него, ничто не шевелилось в Каратаме. Тихо было в стане табунщиков. Неподвижно стоял за саем табун.

Сегодня ни читать, ни писать, ни даже думать невозможно. В палатке душно. Мучительно медленно тянутся минуты. Временами тихо позвякивает кастрюлями Володя. Наконец, он забарабанил по котелку, закричал привычное: «Миски на стол!»

Мы собрались за столом, и это была уже совсем не та яркая, разнообразная компания, всего месяц назад лихо прикатившая в Каратам. Все уже загорели, пообтерлись, стали чем-то похожи.

Пока мы обедали, в природе что-то случилось. Появились на небе, стали густеть, наливаться чернью облака, сильнее рванул ветер. Минут через двадцать огромная, в полнеба туча двинулась откуда-то с юга.

Кажется, прямо к нам, и пообедать не даст, — сказал Володя.

Давайте в палатку.

Ребята засуетились, озабоченные обедом. Между тем от юрт к табуну поскакал всадник. Еще не зная, что он хочет предпринять, я нырнул в палатку, насколько мог быстро разыскал в сумке резиновую куртку (брал с собой и не думал, что понадобится), натянул сапоги, прихватив плетку, побежал к коню. Пока привел его к лагерю, пока седлал, первые капли дождя уже барабанили по степи, взбивая маленькие столбики 　　пыли. Ребята, забравшись под большую палатку, следили за моими сборами.

Два желания заставляли меня торопиться. Хотелось посмотреть, как ведут себя лошади в грозу, хотелось помочь Сабунщику, если потребуется. Когда я скакал к табуну, уже бушевала гроза, били удары грома, сверкали молнии. Казалось, порывы ветра мгновениями останавливают вороного, он упирается, ложится на них грудью, пробивается вперед.

Я немного не рассчитал, переезжая сай, вбухался так, что вода затекла в голенища сапог. Потом конь одним рывком вынес меня по обрывистому берегу наверх, к бугру, где толпились встревоженные лошади. Капли, еще секунды назад бившие порознь, слились в струи, косыми занавесями встали на пути.

У табуна дежурил Жылкыбай. Я стал неподалеку от него. Табун постепенно обтекал нас, лошади повернулись спиной к ветру, впрочем, как и мы с Жылкыбаем. Близкий треск молний и удары грома пугали лошадей, они шарахались, порывались бежать, нам приходилось свистом, криками их сдерживать, успокаивать.

Дождь перешел в град. Зеленая степь вмиг стала белесой. Усилился шум. Временами я чувствовал страх, настолько сильна была гроза. Наверное, и Жылкыбай был благодарен мне за то, что не одинок.

Гроза чуть отодвинулась, вокруг посветлело. На нашем стане вместо привычных силуэтов палаток водили под дождем хоровод полуголые ребята. Лагерь, вероятно, снесло ветром. Я взглянул в сторону юрт. Вместо трех стояли лишь две.

Я махнул рукой Жылкыбаю. Он весело засмеялся, крикнул:

— Одна юрта упала. — Присмотрелся получше, перестал смеяться, ахнул — Моя юрта упала. — И понесся к дому. Гроза уже кончалась.

Оставив табун, я вернулся в лагерь. Дождь расслабил землю, и она отпустила все колья, палатки рухнули. Самое обидное — подмокли пакеты с укосами травы. Перед грозой ребята забросили их в палатку девушек.

Теперь там по щиколотку стояла вода. Надо было все восстанавливать, сушить.

Стада сайгаков подходили к Каратаму по какому-то своему, непредсказуемому расписанию. Случалось, тысячи их пересекали степь, скапливались у пробных площадок, ложились на отдых неподалеку от сая.

Наблюдать за небольшими группами было легче, глаз успезал проследить за отдельными сайгаками, запомнить их. Так мы убедились, что группы непостоянны, сливаются и делятся каждый раз по-разному. Только матери с малышами оставались неразлучны.

Понятно, что скорее всего наше внимание привлекали сайгаки, ведущие группу, — вожаки. В смешанных стадах, где были и самцы, и самки, и ягнята, вожаком бывала одна из самок. Любопытно, что если в стаде самцов была хоть одна самка, она и вела всю рогатую компанию.

В таких случаях мы не ленились специально вспугнуть сайгаков, чтобы убедиться в правоте своих предсказаний. Вообще опыты с вспугиванием сайгаков стали нашим излюбленным занятием. Нам хотелось научиться предсказывать, куда побежит стадо. Можно ведь было с уверенностью сказать, куда побежит лошадь, овца. Почему же нам не удавалось сделать это в отношении сайгаков?

Несколько дней мы вспугивали сайгаков без всякой системы, чтобы «попробовать». Потом я решил упорядочить это занятие. Володя или Саша, встав во весь рост, не торопясь, не крича и не размахивая руками, шел прямо к сайгакам. Одновременно он считал шаги, так что мы достаточно точно определяли, на каком расстоянии сайгаки обратили внимание на пешехода, подняли головы, заволновались и с какой дистанции стадо приходило в движение. Пригнув головы к земле, как бегуны на короткой дистанции, сайгаки набирали скорость, уносились прочь, чаще скрывались за горизонтом, иногда только отбегали подальше, продолжали пастись.

Такие опыты я уже проводил со многими животными, и тем неприятнее мне было сомнение Саши. Он объяснял:

— Пешеход для сайгаков в новинку, так что наши опыты ни о чем не говорят. Нужно гоняться за ними на машине, как охотятся заготовители и браконьеры.

Было решено понаблюдать, как поведут себя сайгаки, вспугнутые машиной. Я рассказал Боре о намеченных гонках. Было важно, как он воспримет мое предложение, приказ тут не годился.

Боря буквально загорелся, едва дождался вечера. Ребята умоляли взять их в кузов, пришлось отказать. Кто работал на ГАЗ-66, знает, что при всех своих достоинствах это неустойчивая машина: слишком облегчен зад, его легко заносит, машина ложится на бок.

Пока мы собирались на «охоту», как окрестил нашу затею Боря, я уже охладел к ней. Не мы первые собирались понять сайгаков на машине, и я примерно знал, что при этом происходит. Оставалось убедиться самому.

Под вечер мы выехали в степь. Первая же группа сайгаков стала подопытной. Едва мы приблизились, как стадо пришло в движение. Из кабины я хорошо видел, как то в одном, то в другом конце стада выскакивают вверх и вперед сайгаки. Такой прыжок называют «смотровым». Никто не знает, в чем его смысл. Подпрыгивали не вожаки, и не на нас смотрели эти сайгаки. Сигналить как будто тоже было некому, соседи по стаду и так были испуганы донельзя.

Стадо сначала помчалось от нас, потом взяло наискось, нам наперерез. Боря прибавил скорость, мы быстро сближались со стадом. Оно стремилось перебежать нам дорогу во что бы то ни стало. Боря шел под семьдесят километров в час, и все же сайгаки обогнали нас, помчались налево и наискось. Я попросил Борю отпустить их с миром. Конечно, эТа гонка имела мало общего с опытами с пешеходом.

Мы стали подъезжать к стадам потихоньку, каждый раз прибавляя в скорости по пять километров. Примерно с тридцати километров в час сайгаки начали перебегать нам дорогу. Желания обогнать более медленно идущую машину они не проявляли. Оставалось понять, что порождает такое странное поведение. Мы стали ездить рядом со стадами сайгаков, принимали во внимание и ветер, и наклон местности, и направление их прежнего движения. Пожалуй, было существенно лишь, как далеко в стороне от нашего пути находились сайгаки. Те, что были поближе, поступали, с нашей человеческой точки зрения, неразумно: бежали нам наперерез, а потом прочь. Вероятно, они не улавливали небольших различий в направлении нашего движения. Быть может, кидаясь наперерез, они лучше ощущали, что бегут под углом к нам, надеялись скорее удалиться. Когда на байдарке пересекаешь водохранилище и к тебе приближается «Метеор», тоже гребешь ему наперерез и понимаешь свою ошибку, только оказавшись едва не под носом корабля. А до этого уверен, что плывешь правильно. Кажется, останься на месте, и корабль налетит прямо на тебя.