Флора поежилась и отставила лимонад. Делать ей больше нечего, кроме как обращать внимание на белого парня, как и ему на нее, особенно если он из тех, кто привык получать желаемое. Флора знала, как это бывает, иногда с официантками, иногда с разносчицами сигарет. Глубоко внутри нее жило ощущение опасности, и она надеялась, что оно пройдет.

Чтобы впустить в тесную комнатку свежего воздуха, пока не пришел Грэди (он всегда провожал ее, словно ребенка), Флора встала на тумбочку и приоткрыла высокое окно, единственное во всем клубе не заложенное кирпичами. Шерман распекал кого-то в переулке. Точно не представителей власти: на их долю доставались лишь любезности, улыбки и бесплатные коктейли. Кто бы там ни пожаловал, Шерман со всем разберется. Флора улыбнулась и спрыгнула на пол. Допила лимонад, звякнув кубиками льда. Теперь она готова идти домой, возможно, покормить бедную кошку и наконец съесть испеченный бабушкой шоколадный кекс.

Словно откликнувшись на ее зов, Грэди постучал и просунул голову в щель между дверью и косяком.

— Пора идти, — заявил он, как будто Флора сама не догадалась бы. Придурок.

— Хорошо. — Она надела перчатки и сразу же почувствовала себя взрослой, а не ребенком.

— Давай поужинаем у Глории, — предложил он, имея в виду круглосуточную закусочную для цветных. — Моей девочке необходимо подкрепиться.

— Поздно уже, — сказала Флора, хотя при одной мысли о кексе у нее слюнки текли. — И я, похоже, заболеваю. Горло саднит, потому и сфальшивила в «Иди со мною рядом», — предвосхитила она его замечание или, что еще хуже, попытку ее поцеловать.

Грэди поник.

— Ты просто должна позволить мне о тебе заботиться. — Он прижал ее к себе. — Без меня ты пропадешь.

— Весьма любезно с твоей стороны предложить, и я правда это ценю, — произнесла Флора, пытаясь не вдыхать тяжелый аромат его одеколона. — Но не сегодня. Пожалуйста.

— Давай провожу тебя домой, — сказал он. Флора взяла предложенную руку, мечтая, чтобы он не сжимал ее так крепко, мешая идти.

— Пожалуй, учитывая мое самочувствие, я лучше поеду с Шерманом. — Флора разжала пальцы.

— Флора, — вздохнул Грэди. Он выглядел скорее сердитым, нежели обиженным. Она молча собрала вещи и отправилась на поиски дяди.

Понедельник, 13 сентября 1927 года

Однажды утром второклассница Флора стояла у постели бабушки. Она не должна была ее будить, но где-то в глубине души боялась, что ночью бабушка ушла в рай. Флора внимательно рассматривала бабушку, пока не увидела, что грудь пожилой женщины под одеялом вздымается и опадает. Накрывшее Флору облегчение казалось таким же сладким, как стакан воды в августовский полдень.

Возможно, бабушка зашевелится, если услышит шум. Флора свистнула, хлопнула в ладоши и топнула ногой, всего разочек. Затем замерла, словно статуя, едва отваживаясь даже дышать. Но бабушка так и лежала на спине. Ее грудь поднималась и опускалась чуть быстрее, но глаза оставались закрыты. Флора подошла чуть ближе, и тут бабушка шустро высунула морщинистую руку из-под одеяла, схватила Флору за запястье и открыла один глаз.

— Попалась! — Бабушка улыбнулась и затащила внучку под одеяло. Там было мягко, а бабушка была теплой и уютной, как всегда, когда Флоре снились кошмары. Но кровать была последним местом, где Флоре сейчас хотелось находиться. Через пару часов Чарльз Линдберг[6] посадит «Дух Сент-Луиса» в парке Волонтеров. Туда пойдет вся школа. Это был первый в жизни Флоры поход, и она собиралась взять с собой обед в судке и надеть второе лучшее платье, ведь мистер Линдберг может остановиться и пожать кому-то из детей руки. Флора намеревалась стать одной из счастливчиков, зная, что если знаменитый летчик ее коснется, это станет для нее благословением на то, чтобы учиться летать на самолете и самой рассекать голубое небо.

— Чего ты так вертишься? — спросила бабушка. — И твои ноги как будто из ледяной глыбы выточили! Я дрожу с головы до пят!

— Бабуля, пора вставать, — торопила Флора.

— О, а я думала не отправлять тебя сегодня в школу, — внезапно произнесла бабушка. — Стирка ждет, все белье дяди Шермана. И носки для починки поднакопились. В них столько дыр, что они на швейцарский сыр похожи!

— Но, бабушка… — Флора резко села.

— Да и огурцы солить надо. Знаю, ты терпеть не можешь, когда кожа на пальцах сморщивается, а из глаз слезы текут, но ничего не попишешь, делать надо. — Она тоже села и повернула Флору лицом к себе. — Так с чего начнем? С носков, подштанников или огурцов? — Флора потеряла дар речи. — Божечки, как хорошо, что твоя челюсть к голове крепится, а то пришлось бы отскребать ее от пола.

Она обняла внучку и расхохоталась, и Флора тут же поняла, что бабушка пошутила.

— Давай начнем с подштанников, — подхватила Флора. — Их ведь всего тридцать. — Шерман по-холостяцки рассудил, что ему придется меньше стирать, если он обзаведется подштанниками на каждый день месяца. В каком-то смысле это работало, но стирала все бабушка.

— Пожалуй, — сказала бабушка, вставая с кровати, — в первую очередь лучше собрать тебе летный обед.

Пока Флора завтракала кашей, бабушка натруженными руками нагрела щипцы, выпрямила внучке волосы и заплела их в две косички. Потом застегнула на Флоре платье, вручила ей судок с обедом и выпроводила за дверь.

— Передай мистеру Линдбергу от меня привет, — наказала она. — Я положила два имбирных пряника на случай, если он проголодается.

— Обязательно, бабуля! — Может, пока Флора бежала к школе, стараясь держать судок ровно, под ее ногами и был тротуар, но она его не чувствовала.

В парке Волонтеров было шумно — гомонила толпа, играл военный оркестр. Но Флора слышала только биение собственного сердца, отдающееся в висках и кончиках пальцев. Она подняла глаза к небу. Голубое, всего пара облачков, как будто Господь прошелся по нему метелкой.

Флора смотрела на облака, как всегда надеясь, что увидит наблюдающих за ней сверху родителей. Она запомнила их лица по фотографии на комоде и время от времени была уверена, что видела их на небесах, как они махали ей с облаков, когда она лежала на траве, показывая им разные важные вещи: куклу, которую бабушка сшила из тряпок и чайного полотенца, первую прочитанную книгу, первый выпавший зуб.

— Да неужели? — сомневалась бабушка, когда Флора рассказывала ей об увиденном.

Она всегда так говорила, когда полагала, что Флора подстраивает истину под свое воображение, но ведь вполне возможно, что ее родители были там, и мистер Линдберг, может быть, видел их из своего самолета. Может, когда она сама научится летать, удастся их навестить. Всего на несколько секунд, пока самолет летит мимо облака… Ей и их будет достаточно.

От яркости неба у Флоры заслезились глаза. По толпе прокатился гул, и Флора, утирая слезы, повернулась. Мистер Линдберг прибыл в длинном черном автомобиле. Школьники вокруг загомонили: «Я не вижу! Я не вижу!», и это правда было так. Дети из школы Флоры стояли на краю толпы, откуда ничего было не разглядеть. Флора заметила, что белым людям достались лучшие места, и задалась вопросом, было ли это пожеланием самого мистера Линдберга.

Голоса тысячи детей стали еще громче, когда летчик подошел к первому ряду встречающих, окруженный группой чиновников, среди которых был и мэр. С того места, где стояла Флора, она видела ряд шляп над толпой детворы. Но потом из-за них вышел человек без шляпы в мешковатой кожаной куртке. Поднял загорелую руку, чтобы помахать собравшимся. Флора успела увидеть его лицо, то самое, которое видели ее родители, когда он пролетал мимо.

Она знала, что не сможет коснуться даже его рукава, что и говорить о том, чтобы угостить летчика имбирным пряником. Но что-то она получила. А что-то — это уже не ничего, как любил повторять дядя Шерман.

Потом мистера Линдберга проводили к машине, гул двигателя стих вдали, и рев толпы вновь распался на отдельные голоса. Там и сям смех детей, толкающихся забавы ради, приглушенный топот ног по газону, время от времени крик мальчика или девочки, ищущих туалет. Гомон рассеивался, и в нем образовывались секунды тишины, которые Флора могла посвятить своим мыслям.