— Скажи это Бонни и Клайду. — Бабушка вернулась к шитью.

Флора подождала, пока она не сделает аккуратный стежок, наклонилась и снова поцеловала старушку в лоб.

— Не сиди допоздна.

— Пой сегодня всем сердцем, дитя. Твоя мама лопнула бы от гордости, увидь она тебя сейчас, такую взрослую.

Флора надела легкий плащ и вышла в ночь. Бродячая, но ухоженная черная кошка, которая уже много лет приходила выпросить что-то себе на ужин, вынырнула из тени и потерлась о ноги Флоры.

— Опять ты, — прошептала та.

У кошки были странные черные глаза, и она гуляла сама по себе, никогда не подходя на зов. Частенько она просто сидела поодаль, как будто наблюдая. При виде нее у Флоры полегчало на душе. Она покормит кошку на обратном пути. Может, даже даст ей попробовать кекс.

— Идем, Флора. — Шерман позвенел ключами. — Нам пора.

Кошка медленно моргнула, развернулась и исчезла в темноте, словно закончив с Флорой. Но она вернется, точно вернется.

Во время короткой поездки до клуба они прошлись по программе, корректируя ее с учетом того, как принимала публика ту или иную песню накануне. Флора и Шерман прибыли за полчаса до прихода остальных музыкантов. Поскольку в субботу ожидался наплыв посетителей, Чарли работал на кухне с рассвета: томил лопатку, грудинку и ребрышки. Оттуда шел теплый и приятный аромат еды. Клуб был для Флоры домом не меньше, чем тот, где жили они с бабушкой.

— Врубай свет, милая! — крикнул Шерман с кухни, миновав двойные двери.

Флора вошла в сердце клуба — комнату с выкрашенными в черный цвет стенами. Этот цвет был выбран, чтобы скрыть повреждения стен и резной древесины, а также чтобы поглотить все в помещении, за исключением сцены. Флора защелкала выключателями, и лампы над дюжиной круглых столиков загорелись, осветив темный клуб. Флора чиркнула спичкой и аккуратно начала зажигать свечи, фитили которых жадно тянулись к свету и теплу, которое к концу вечера их поглотит. Затем Флора удалилась в гримерную, чтобы распеться.

Итан закатил глаза, съезжая на обочину. У подножия холма за Интернациональным районом возвышался Смит-тауэр, сверкая огнями на фоне ночного неба. За ним начинался Пьюджет-Саунд. Ушло без малого два дня, чтобы убедить Итана сходить в ночной клуб Флоры. Генри пошевелил пальцами, словно играя такты из «Вариаций “Загадка”».

Молодые люди вышли из машины и надели шляпы. В свете уличных фонарей клубился туман. Элегантно одетые пары рука об руку шли по тротуару к низкому кирпичному зданию с черной вывеской «ДОМИНО».

— Не знаю, зачем мы туда идем, — снова завел волынку Итан. — Завтра в школу, и к тому же папа не позволит отделу культуры дать материал о подобной музыке. Он говорит, что она пробуждает в людях животные инстинкты. Мы все равно не пишем статью о девушке-летчице, поэтому поход сюда — пустая трата времени.

— Это всего лишь джаз, — возразил Генри. — Мы его тысячу раз слушали.

— Вовсе нет, — стоял на своем Итан. — Мы слушали первоклассный джаз, а здесь исполняют совсем другую музыку. Уж кому-кому, а тебе должно быть это понятно.

Генри не был так уверен. Доносившиеся из клуба ноты его интриговали. Было в них что-то, вызывающее отклик, совсем как в оркестре, когда мелодия перетекала от струнных к духовым. Но эта музыка была проще. Элементарнее. Она напоминала разговор, случайное прикосновение. Генри не знал, в музыке дело или в чем-то другом, но воздух казался наэлектризованным, почти живым.

Они встали в очередь на вход. Большинство посетителей были старше двадцати, кому-то было уже за тридцать. Белых — примерно половина. Остальные — цветные всех сортов, даже пара азиатов. Все останавливались на входе и обменивались парой слов с огромным вышибалой.

По мере приближения к дверям музыка становилась все громче, в ней звучали незнакомые Генри ритмы. Он шевелил пальцами, на слух подбирая мелодию, пытаясь опознать ноты и ритмический рисунок, словно чтобы влиться в эту гармонию. Хотя вряд ли это возможно. Одно дело мечтать об игре в респектабельном, уходящем корнями в историю оркестре, связанном с привычным Генри миром, и совсем другое — надеяться сыграть в подобном месте. Торны тут же выгонят его из дому, и он останется совсем один.

Они подошли к вышибале.

— Восемнадцать есть? — спросил тот.

— Да. — Итан сунул ему пару сложенных купюр.

Мужчина хохотнул и взял деньги рукой, которой мог бы оторвать голову так же легко, как открыть бутылку.

— Значит, с днем рождения. — Он отцепил бархатную веревку, перегораживающую двойные двери.

Музыка грохотала, и парни вошли в клуб, миновав большой портрет маслом — безупречно одетая пара с темной кожей, играющей оттенками красного и золотого. Генри и Итан спустились по лестнице. Песня закончилась, раздались аплодисменты.

— Фу, кажется, тут царит вседозволенность, — проворчал Итан. — А это ведет к тому, что все может пойти не так.

Генри не стал отвечать. Просто не мог. Миновав последнюю ступеньку, они остановились на пороге огромного зала: круглые столики со свечами, длинная барная стойка, уставленная бутылками и бокалами, хлопотливые официантки и официанты с уставленными едой и напитками подносами.

В дальнем конце помещения высилась сцена — красные бархатные кулисы и жемчужно-светлый свет. Конечно, обстановка видала лучшие дни, но Генри клуб показался самый ярким и запоминающимся местом со времен катастрофы, и на секунду он едва ли не почувствовал, что вернулся в прежний мир, где жил со своей семьей до того, как грипп унес жизни его матери и сестры, а отец… Генри усилием воли заставил себя не думать об этом. Сейчас не время.

Музыканты сгрудились на одной стороне сцены, и барабанщик ударил в бочку, давая начало новой песне. В центре сцены на широкой белой лестнице с резными перилами стояла Флора. Она выглядела одновременно такой же, как на летном поле, и поразительно иной. Спускаясь, она улыбалась, но было ясно, что ей совершенно наплевать на аплодисменты и свист публики. Оказавшись на сцене, она встала в яркое пятно перед микрофоном.

— Что-то не так? — поинтересовался Итан. — Только не говори, что наконец опомнился.

— Ничего подобного. Я просто… — Генри покачал головой. — Певица.

— Не то чтобы это имеет значение, но без летной экипировки она неплохо выглядит, — заметил Итан. — Так и быть, соглашусь с тобой. Если не брать во внимание, что ее платье было в моде лет эдак двадцать назад.

Генри было плевать на платье. Для него оно выглядело нормальным. Даже больше, чем нормальным.

Флора взяла первые ноты, и Генри с трудом сглотнул. Он никогда не слышал ничего похожего на ее голос. Ему хотелось взять в руки контрабас, чтобы подхватить эти звуки, похожие на смесь шоколада и сливок, которую ему хотелось впитывать порами кожи.  

Он узнал песню: «Иди со мною рядом». Но голос певицы словно пригвоздил его ноги к полу. Он как будто проскользнул под кожу и теперь вытягивал из костей все несущественное.  

— Сигарету? — Блондинка в коротком красном платье с подносом пачек «Вайсрой» на шее наклонилась к ним, загораживая Генри вид.  

Генри вытянул шею, а Итан знаком отказал девушке с сигаретами.

— Такие, как вы, всегда отказываете таким, как я, — пробормотала она, отходя. К ним подошел метрдотель, неся меню.