— Только и умеешь дубиной махать, гляди, брат, не расшиби себе лоб.

Демша не стал спорить и через час, когда уже кипел горячий бой, он бросился на поле брани. Размахивая направо и налево своей страшной, окованной железом, полуторапудовой дубиной, он разил кругом всех, кто только подступался к нему. Уже несколько десятков ляхов лежали вокруг него с размозженными черепами, а он все продолжал махать направо и налево. Когда на него напал один из отрядов Лисовского, Демша и в этом случае отбился от нападения и перебил, чуть ли не половину отряда. Поляки перепугались, видя такого страшного богатыря, и стали отступать.

В одной из битв Демша неожиданно увидел среди казаков, находившихся в полку Лисовского, разбойника Вахоню, того самого Вахоню, кой со своей ватагой разорил его Серебрянку и обесчестил его первую жену, а в другой раз сжег его двор. В глазах Демши запылала такая ярость, что он неустрашимо ринулся со своим страшным орудием на воровских казаков, раскидал их и успел схватить железной рукой своего обидчика.

— Попался, мразь!

— Пощади-и-и! — узнав хозяина Серебрянки, завопил с округлившимися от страха глазами Вахоня, но Демша схватил его за ноги, высоко поднял в воздух и с чудовищной силой ударил головой (в казачьей трухменке) о жесткую землю.

Другой ратник, по имени Пимен Тененев (из монастырских служек), ранил в лицо полковника Третисвятского и свалил его с коня, а другой монастырский служка Михайла Павлов убил насмерть пана Юрия Горского, и когда ляхи хотели, было, отбить у него тело убитого, то он перебил еще десятка два польских воинов, нападавших на него, а труп убитого пана вместе с лошадью так и не отдал. Кроме этих богатырей прославился также своими ратными подвигами московский стрелец Нехорошко и клементьевский крестьянин Николай Шилов.

Но всех их превзошел своей силой и отчаянной храбростью монастырский слуга Ананий Селевин, который ездил по полю на удивительно быстром коне. И поляки, и русские изменники-казаки страшно боялись его и, не решаясь приблизиться, старались убить его издали пулей или стрелой. Но старания их были тщетны: пуля его не брала. И тогда поляки решили убить под ним коня, стали стрелять в него, и бедный конь, получив шесть пуль, все-таки, как ни в чем не бывало, скакал по полю, нося на своем сильном хребте могучего всадника. Только седьмая пуля положила коня на месте. Тогда Ананий Селевин продолжал сражаться пешим и перебил еще несколько человек. Наконец, какой-то лях ранил его ружейной пулей в большой палец ноги, так что Ананий стал хромать. Истекая кровью и не обращая внимания на свою рану, он продолжал сражаться. Вторая пуля раздробила ему колено, но и тут он не отступил и все продолжал драться, пока хватало сил. Наконец, от значительной потери крови силы его начали слабеть — и храбрый, непобедимый богатырь свалился и тут же скончался.

Глава 10

ТАЙНИК

В одной из вылазок Федор Михалков захватил в плен поляка Брюшевского, кой открыл защитникам крепости, что еще с 6 октября сапежинцы начали рыть подкоп под монастырские стены, но с какой именно стороны он не знал.

Опасность была громадна, ибо враги собирались подложить бочки с порохом под стены обители и взорвать их, что привело бы к гибели монастыря. Настроение защитников упало, пока Федор Михалков не предложил на ратном совете:

— Надлежит установить направление подземного хода. Для оного немедля рыть глубокие ямы под башнями и под стеной.

— Что это даст? — недоуменно вопросил один из пятидесятников.

— Как что? Поставить слухачей. Не услышат ли они из ям удары заступов.

— Толково, Федор, — кивнул Пожарский.

Все посмотрели на воевод: им решать. Те переглянулись и почти в один голос заявили:

— Мы согласны. Коль обнаружим место подкопа, монастырь будет спасен.

— А коль не обнаружим? — молвил архимандрит Иоасаф.

Воеводы пожали плечами, а настоятель продолжал:

— Еще исстари из Сушильной башни шел тайник, из коего можно было выйти на дно оврага, кой и поныне окружает всю обитель. Надо его хорошенько расчистить, глухой ночью выбраться наружу и потихоньку обойти весь монастырь, дабы изведать, в коем месте иноверцы ведут подкоп.

— Ай да пастырь! — воскликнул Василий. — Самое разумное решение.

Воеводы охотно прияли предложение архимандрита.

В назначенную ночь из тайника выбралось около полутысячи ратников (чтобы действовать наверняка и чтобы никакой вражеский заслон не помешал обойти крепость). Этот выход произошел 1 ноября, и только защитники начали обходить обитель, как на них, совсем неожиданно, напал тысячный вражеский отряд. Завязалась кровавая схватка, которая имела тяжелые последствия для обеих сторон: много полегло поляков, но и ратники потеряли более двухсот человек. Усердия изведать, откуда можно ожидать порохового взрыва, остались тщетными. Угроза возрастала с каждым часом. Это было самое тяжелое время, ибо взрыв мог произойти в любую минуту, и против него не было никаких средств: никто не ведал, откуда и в какую сторону ведется подкоп.

Глава 11

ОТВАЖНАЯ ВЫЛАЗКА ПОЖАРСКОГО

Василий и Федор (да и воеводы) были крайне озабочены неожиданным появлением в овраге вражеского отряда.

— Не могли поляки так внезапно появиться, — сказал Федор.

— Не могли. Тут изменой пахнет. Кто-то предупредил ляхов.

Стали гадать, кто это смог сделать, но так ни на ком не остановились.

— Ни ливонская же королева, коя из палат своих не вылезает, — усмехнулся Пожарский.

— Племянница Ивана Грозного? — призадумался Михалков, а затем, совсем не в тему, произнес:

— А ты знаешь, Василий, в одной из сеч я видел нашего старого знакомого, правда, издали. Юзефа Сташевского.

— Любопытно. Бывший начальник охраны пана Мнишека… И как бился?

— Да, кажись, не худо… Вот бы с ним встретиться.

Василий посмотрел на друга удивленными глазами.

— Шутишь, Федя.

— Я — на полном серьезе. А вдруг он что-нибудь о подкопе ведает. Сражался в чине ротмистра.

— И как ты это представляешь?

— Сташевский считает тебя человеком Мнишека, коль его именной перстень показал. Ты вполне можешь стать переметчиком, Юзеф тебе поверит. Перстень сохранил?

— Сохранил. Дьяк Власьев как-то мне наказал: береги, он может тебе еще пригодиться.

— Умница, Афанасий Иванович. И где перстень хранишь?

— В Гостевой избе, в своих вещицах.

— Сегодня же надень. В Гостевой ныне полно народу, а людишки всякие бывают.

— А дальше? В стан врага идти?

— Идти, Василий, — решительно сказал Михалков. — Сейчас только ты сможешь спасти обитель.

— А коль Юзеф убит? Кому буду перстень показывать?

— Гетману Сапеге, сородичу Мнишека, — без раздумий произнес Михалков.

— Ну, ты даешь, Федя, — рассмеялся Пожарский.

Федор всегда отличался рассудливым умом, и нынешняя его задумка пришлась по душе Василию.

— А может, вместе пойдем, как бывало к Мнишеку ходили.

— Я бы с полной охотой, но мое появление среди ляхов может провалить все дело. Многие видели, как я свалил с коня Лисовского, ближайшего подручного Сапеги.

— Пожалуй, ты прав.

— Ксении скажешь?

— Ни в коем случае! Лишние слезы… Даже воеводы не должны о моей вылазке знать.

— Верно Василий. Предатель может оказаться и среди окружения воевод… Выйдешь через подземный ход в овраг, кой ныне крепко стерегут ляхи?

— Другого пути нет.

— Я провожу тебя…

В глухую полночь Пожарский выбрался из тайника, который шел из Сушильной башни, надежно охраняемой защитниками крепости, и не успел пройти и сотни шагов, как оказался в кольце ляхов.

— Это куда ж выпорхнула птичка? — на ломаном русском языке спросил один из поляков.

Пожарский ответил на добротном польском:

— Я, панове, выполняю поручение ротмистра Юзефа Сташевского. Отведите меня к нему. Дело срочное!

Поляки загалдели:

— Мы не знаем такого.